Гана - Алена Морнштайнова

— Когда ты приехал?

— Сегодня, но я только на один день. Я хотел тебя предупредить, но не знал как, раз твоя мама не в восторге от наших отношений.

— А когда в следующий раз выходной?

— Я все время на службе, — нетерпеливо оправдывался он, как будто она его в чем-то упрекала. — А когда приезжаю домой, стараюсь немного помочь родителям, ты же знаешь, они уже немолоды.

Гана кивнула.

— Из Судет привезли кучу военных, ты даже представить себе не можешь, сколько хлопот с этой демобилизацией. Не говоря уж о том, что нужно обезопасить новые границы.

Гана все понимала, но о сложной ситуации в армии ей говорить совсем не хотелось.

— Ну хоть открытку иногда ты можешь послать? Чтобы я знала, что с тобой все в порядке.

— Я не могу тебе писать, я же тебе объяснял.

— Почему ты так злишься? Я просто за тебя волнуюсь.

— За меня не беспокойся, позаботься лучше о себе.

— Как это? — слезы выступили у Ганы на глазах. — Ты же говорил, что мне нечего бояться, что ты обо мне позаботишься.

Да, я так говорил, хотелось закричать Ярославу. Я так говорил, когда думал, что ты уберешься в эту проклятую Англию. Неужели до тебя правда еще не дошло, что мы уже не пара?

— Конечно-конечно, — сказал он вслух. — Позабочусь.

— Прости, — сказала Гана. — Я знаю, что ты устал, а я еще обременяю тебя лишними жалобами. Но это просто потому, что я тебя люблю и беспокоюсь.

Она уткнулась лбом в лацканы его шинели.

Ярослав смущенно оглядел пустынную улицу и погладил Гану по волосам.

— Да я знаю. А теперь мне нужно бежать на поезд. — И после некоторого колебания добавил: — Через две недели меня отпустят на побывку в воскресенье. Встретимся в пять на нашем месте у реки ненадолго? Сможешь?

— Конечно, — кивнула Гана. — Что-нибудь придумаю.

Ярослав молча кивнул и пообещал себе, что до тех пор придумает, как затянувшиеся отношения с Ганой пусть болезненно, но навсегда оборвать.

Но человек предполагает, а что-то — будь то ход истории, случайность или коварство судьбы — меняет наши планы. Планы Ярослава поменяли события в Словакии и Закарпатской Украине, которые потребовали присутствия чехословацких войск. Так что Ярослав оказался в центре событий и на этот раз действительно не по своей вине не мог прийти на встречу с Ганой, которую девушка ждала с таким нетерпением, а он — с обоснованным трепетом.

Гана отпросилась у матери навестить пани Караскову, но пробыла у больной совсем недолго, а потом поспешила к реке в то укромное место под деревьями, где они с Ярославом встречались, когда еще были настоящей парой. Прождав напрасно больше получаса, Гана поняла, что опять ей не дождаться своего Ярослава, и вся закоченевшая и напуганная страшными шорохами, наполнявшими темноту у реки, разочарованно поплелась домой и снова принялась вязать очередные занавески новым узором, которому ее научила бабушка Грета.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Март 1939

С неба падали пропитанные водой снежинки, смешанные с дождем, и превращали улицы в русла чавкающей слякоти. Сырость и холод захватили город и запрудили его, как и немецкие солдаты, которые медленно въезжали со стороны Красно и направлялись через мост к центру города. Площадь, где обычно в базарные дни фермеры продавали овощи со своих огородов и фрукты из собственных садов, а покупатели пробовали домашний мед, с видом знатока щупали птицу и разглядывали изделия ручной работы, теперь заполонили военные грузовики и уродливые мотоциклы с угловатыми колясками. В припаркованных фургонах молча сидели солдаты в непромокаемых плащах, и вид у них был такой, будто они никуда не собираются уходить.

Жители тихо стояли на тротуарах, окаймляющих площадь, и жались к домам. Словно надеялись, что стены смогут оградить их от сырой погоды и суровой реальности. Некоторое время они молча приглядывались, будто не верили новостям по радио и хотели собственными глазами убедиться в постигшем их несчастье, а потом униженно, склонив голову под бременем мыслей, надвинув шляпы на лоб, возвращались домой, промокшие и полные страха за будущее.

Гелеровым даже не пришлось выходить из дома, эта страшная сцена разыгралась прямо у них под окнами. Эльзу и ее родителей обуял ужас. Они беспомощно сидели в заставленной мебелью гостиной, окна который выходили на другую сторону. Видимо, им подсознательно хотелось быть подальше от площади, или, может, они просто боялись еще сильнее напугать девочек своими слезами.

Роза вернулась к своей детской привычке и съежилась в углу за шкафом с коллекцией открыток, перебирая тонкими пальцами изображения солнечных мест, где ей бы так хотелось оказаться прямо сейчас. Только Гана осталась на кухне, она села на широкий подоконник и наблюдала, как на площадь прибывают все новые и новые военные грузовики и мотоциклы. Часть машин, набитых военными, проезжала мимо, направляясь к местной казарме.

У ратуши притормозила машина, из нее вышли фигуры в длинных шинелях и фуражках. Гана издалека видела, как они оглядываются в поисках встречающих, но никто из членов городского совета не пришел на площадь. Только над входом висел один-единственный флаг с перевернутой свастикой. Мужчины поднялись по широкой лестнице и исчезли за дверью.

Ветер переменился, водянистые снежинки налипли на внешнее стекло двойного окна и заслонили Гане обзор. Она соскользнула с подоконника и пошла в спальню. Села рядом с сестрой, опираясь спиной о стену. Она молча наблюдала, как Роза перебирает открытки.

— Мы могли бы быть здесь. — Роза протянула ей фотографию Букингемского дворца, которую им отправил дядя Рудольф.

— Там уже живет король, — попыталась Гана пошутить, но Роза даже не улыбнулась.

— Я так мечтала увидеть море, — продолжала Роза. На Гану при этом она даже не смотрела. — Мне еще и поэтому так хотелось поехать в Англию. Я мечтала, как мы поплывем