О людях и нелюдях - С. Алесько

— Эй, парень, оставь, ты победил! — с трудом проникали в сознание чьи-то голоса, но он лишь удобнее перехватил горло волка и сильнее сжал челюсти.

Мгновение, другое, и противник перестал хрипеть и дергаться. Дрозд, почувствовав неподвижность смерти, разжал пасть. Оглянулся, не желает ли кто-нибудь оспорить право победителя. Таких не нашлось. Не удивительно: волки уважают сильнейшего, и вожака выбирают в поединках. А раз ему удалось одержать верх над главным, никто не посмеет тявкнуть. К чему связываться с опасным чужаком, если появилась возможность занять место погибшего?

— Перекидывайся, парень, — вновь прозвучал чей-то голос. — Все видели — ты победил честно. Мы уходим, людина твоя.

Дрозд подождал, пока последний из людоедов скроется за можжевеловыми колоннами, и перекинулся. Встал, вытер с губ кровь вожака, взглянул на Винку и Вьюна. Они уже поднялись на ноги и стояли рядышком.

— Да ты, черный, оказывается, настоящий воин, — сказал кошак. — Такого волчару завалил!

— Получается, все еще воин, — неожиданно усмехнулся Дрозд. — Хоть и без меча. Я оружие столько лет в руках не держал, вряд ли кого теперь одолею с его помощью.

— На кой тебе меч? Ты сам как меч, — уважительно проговорил Вьюн. — На будущее поостерегусь тебя задирать.

Винка, заворожено глядя на покрытые свежими рубцами плечи парня, подошла к улыбающемуся Дрозду и дотронулась до одного из шрамов.

— Все зажило… — с недоумением проговорила она. — Само, так быстро…

Она, конечно, и раньше видела, как исцеляются мелкие раны на теле оборотней, но пес сильно пострадал в драке: шкура на плечах была жестоко исполосована клыками волка, одно ухо разорвано, кажется, прокушена лапа… А у парня остались лишь уродливые ярко-розовые шрамы. Удивительно!

— Я так испугалась, Дроздок… — подняла глаза на оборотня. — За тебя… за Вьюшу… за себя тоже, конечно… А ведь он мог разорвать тебя… — девушка непроизвольно взглянула на мертвого людоеда и тут же отвела глаза.

— Ну что ты, Виночка… — смутился пес, сразу начиная сутулиться. — Я живучий. И о ранах оборотням переживать нечего.

— Да, Ромашечка, — фыркнул Вьюн, казалось, совершенно позабывший о грозившей ему в том числе опасности. — Никакой возможности поухаживать за раненым героем. Мне известно, как вы, девицы, любите завалить мужика в постель, обмотать бинтами, поить всякой дрянью и мазать вонючими мазями. С оборотнем такое непотребство не пройдет! Нелюдь заваливается в постель лишь с одной целью!

— Поспать, нажравшись сливок, — сама от себя не ожидав, выпалила Винка.

Кошак, оценивший шутку, ухмыльнулся во весь рот.

— Откуда ты-то знаешь про любовь девиц к раненым героям? — спросил пес, плечи и шея которого ненадолго подернулись шерстью, а когда очистились, ни одного шрама не осталось. Его рубцы не беспокоят, тем более что они исчезают бесследно после очередного оборота, но Виночка не может оторвать от них глаз да еще так и норовит потрогать. А ее прикосновения весьма живо отдаются в паху, что не удивительно, ведь женщины у него после Осинки не было. Да еще драка, завершившаяся его победой… Драка за нее, за Виночку…

— Я про женщин много чего знаю, — сказал рыжий. — А наш цветочек ничего не знает про мужчин, — ухмылка кошака, отлично понимавшего состояние друга, разъехалась от уха до уха. — На, одевайся, кобелек, — отошел, поднял с земли штаны Дрозда и сунул тому в руки.

— Ох, извини, — смутилась Винка, отвернулась и отошла от пса. Рыжий, по своему обыкновению, гаденько захихикал.

— Пошли, найдем местечко поуютнее и поедим, наконец, — предложил одевшийся Дрозд. — Умираю с голода.

Уходя, пес мельком глянул на труп вожака. Одежду и оружие стая людоедов унесла с собой, а о теле позаботиться и не подумали. Они с Вьюном тем более не станут этим заниматься. Странно получается: тот, кто при жизни питался человечиной, после смерти будет съеден зверьми.

Люди и звери, деревья и птицы, трава и цветы — вспомнилось Дрозду. А это окровавленное нечто, застывшее на земле бесформенной уродливой кучей? Не человек, это точно. Зверь? Они ведь едят других зверей. А кто такие люди для обротней? Пища? Как зайцы для лисы?

Нет, лиса не имеет никаких дел с зайцами и не может обзавестись общим потомством с ушастыми. А люди и оборотни частенько производят на свет совместных детей. Правда, те всегда наследуют способность обращаться в животных. Обротни полукровок не слишком жалуют, люди считают обычными нелюдями. Серебро их жжет, в животных перекидываются, значит, из племени Клыкастого. И всем плевать, что мать или отец у них — человек, что они наполовину люди. Получается, бессознательно род человеческий легко пасует перед оборотнями. Считает их кровь и природу сильнее, раз ненавидит полукровок. И в то же время мнит себя венцом творения, а нелюдей — чем-то вроде животных.

А ведь дело вовсе не в крови, не в том, жжет тебя серебро или нет. Дело в душе. Она, похоже, у всех из одного материала. Может, создали ее одни руки. Может, Клыкастый вовсе не отец оборотней. Или, наоборот, он приложил лапу и к творению человека. Подбросил какую-то дрянь в чан с чистым замесом, когда Крылатая отвернулась… Кому-то мерзости досталось больше, кому-то — меньше, и природа твоя, людская-нелюдская, тут не при чем…

Он родился человеком, прожил человеком большую часть жизни, и даже учен был ненавидеть нелюдей. А такого друга, как оборотень Вьюн, у него раньше не было. Рыжий прохвост, конечно, типичный нелюдь, но не бросил же приятеля в беде. А какая ему в том выгода? Никакой, опасность одна… Виночка, человеческая девочка, почему-то не оставила их, все помочь пытается… Правда, она, может быть, неравнодушна к рыжему… Но даже если так, он ей просто нравится по-хорошему, ведь ее голос плоти еще не проснулся…

Мысли о девушке тут же разбудили собственный, задремавший было голос, и Дрозд тряхнул головой. Винка и кошак шагали чуть впереди, и смеялись над чем-то. Не иначе, над очередной сальностью Вьюна…

Седмица, другая, и путники вышли к первым селениям нелюдей. Деревеньки отличались от людских разве что отсутствием увенчанных позлащенными крылосами храмов, да стайками шаловливых детенышей: котят, щенят, медвежат и волчат, в которых прекидывались дети нелюдей, достигшие десятилетнего возраста.

Лето миновало, и юные оборотни предпочитали проводить свободное время в теплых шкурках, а не в ветхой одежонке, не только не греющей, но и ужасно неудобной. Забудешь стащить перед оборотом, непременно где-нибудь порвется-испачкается, а мамка потом запилит, стирая-штопая, а то и подзатыльника даст.