Золото Югры - Владимир Дегтярев

Матросы на шхуне стали роптать. Ибо даже святой человек, вроде Франциска, которого испанские язычники жарили на раскаленных углях, и тот орал. Выходило так, что падре либо святее Франциска, либо – сын беса…

Капитан Ричардсон вызвал всех матросов на палубу и при них велел падре собрать вещи и переехать на вторую шхуну.

– Мы догоняем врагов, – громко сказал капитан, – будет бой. Вам, падре, следует находиться в безопасности.

Матросы смеялись. Только один матрос странного, неанглийского вида имел печать печали на лице. Он стоял позади остальных и, казалось, плакал.

Падре протолкался к несчастному, взял его за плечо и повел на нос шхуны.

– Будет исповедь! – прокричал он капитану.

Капитан Ричардсон не ответил: он следил, как матросы готовили шлюпку. Боцман стоял на корме и орал на вторую шхуну, чтобы готовились принять святого отца.

Падре отвернулся и лизнул несколько капель из штофа, затем спрятал его в сутану и решительно встал напротив матроса.

– Грешен, сын мой? – спросил он у Николы Сужина. – Покайся…

Сужин с тоской слушал иноземное непонятное бормотанье. Эх, сюда бы сейчас православного попа!

– Да иди ты от меня, – прошептал Никола, – я другой веры.

Для верности слов он сильно толкнул падре. А Винченто решил, что печальный моряк желает целовать крест, болтающийся на его груди. Падре даже не обратил внимания, что тот говорит непонятные слова.

– Давай, давай, целуй крест благословенной нашей Церкви! – закричал падре и стал тыкать четырехконечным нагрудным крестом в лицо Сужину.

Никола развернулся и саданул падре в ухо. Священник упал. Матросы опять захохотали. Подбежавший боцман пнул Николу в живот, тот согнулся от боли. И так, согбенного, боцман погнал Сужина по палубе. Вторым ударом сапога англ сбросил Сужина в трюм.

Когда разъяренный боцман поднял голову от темной дыры в трюм, перед ним стоял улыбающийся падре Винченто. Он держал перед собой нагрудный крест. Сладко пропел, а не проговорил:

– И ты грешен, сын мой! Покайся…

Боцман издал свирепый рык, схватил Винченто поперек огромного живота и в три шага подтащил к борту. Падре головой вниз свалился в шлюпку.

Падая в трюм, Никола разбил лоб о край люка и вывихнул руку об лестницу. Сжав зубы, он пробрался к канатному ящику и лег, постанывая от боли в руке. Проклятый боцман, проклятая жизнь! Здоровой рукой ощупал лоб и увидел на ладони кровь. И завыл под звонкое шлепанье корпуса шхуны по речным волнам…

Потом он лег на канаты и стал дожидаться вечера, когда к нему в угол снова придет боцман…

На шхуне матросов кормили два раза в день. Утром давали половину сухаря. Воды же было достаточно, хоть ведрами пей. А поздним вечером, когда шхуна подходила к речному берегу и вставала на якорь, матросы спускались в трюм, брали свои миски и шли в корму, к загородке кока. Тот наливал каждому горячего сального отвара и клал в миску кусок уже подванивающей солонины.

У Николы Сужина ни миски, ни ложки не имелось. Миску с варевом и ложку ему в угол приносил лично боцман. И тогда отдавал Николе еду, когда получал от него золотую монету. Потом сам же приходил за пустой посудой… Матросы, если и догадывались, зачем боцман унизительно таскает еду чужаку, то молчали.

Монет у Сужина на сегодняшний день осталось всего три.

Он решил зарезать боцмана. Потом передумал. Это будет бестолковой смертью – и боцмана и его, Сужина. Уж если мстить, так мстить по-русски.

Волоча левую, вывихнутую руку, Никола на коленях подполз к загородке из дубовых досок, наспех сколоченной на китобойной шхуне. Там хранились бочки с порохом, насыпанным в небольшие мешочки, пропитанные горючим маслом. Пушечный заряд.

Никола в полутьме осмотрел замок и крепление засова, стерегущего крышку порохового погреба. Осмотрел и две петли, на которых крышка поднималась и опускалась. Посмотрел, ковырнул петли ножом и зло засмеялся. И уполз обратно в канатный ящик.

Когда боцман поздним вечером получил очередную золотую монету и ушел с пустой миской, а матросы раскатали свои подвесные койки и трюм заполнил невыносимый храп двадцати уставших тел, Сужин осторожно пополз к основанию грот-мачты, стоявшей ровно посередине шхуны. На крюке, вбитом в основание мачты, висел дежурный фонарь, слабо освещающий пространство трюма.

Никола осторожно снял фонарь и пополз обратно, к пороховому погребу. Когда шхуна напоролась на ушкуйный перемет, заостренные столбы хорошо раскачали дощатое ограждение бочек с порохом. А крышка просто сорвалась с петель. Порохом пока не пользовались и поломку не заметили…

– Во имя Господа нашего! – прошептал Никола Сужин, поднял крышку со стороны сорванных петель – и застонал от обиды.

Под крышкой он увидел десятиведерные дубовые бочки, крепко закрытые дубовыми же крышками… Такую крышку выбивают топором, для начала сорвав верхний железный обруч, намертво сжимающий бочку с боков…

Никола достал нож, ковырнул между досками бочковой крышки. Лезвие ножа отщипнуло маленькую дубовую соринку. Тут ковырянья на ночь, а потом и на день.

Дня у Николы Сужина уже не имелось. Он ковырнул снова, много сильнее. В левом, изуродованном плече родилась и стала расти свербящая боль…

– Во имя царя Ивана! – неожиданно для себя прошептал Сужин. От острия ножа все так же отскакивали мелкие дубовые соринки.

Просверлить тонкую дырочку внутрь и разбить на бочке масляную лампу с горящим в ней фитилем…

Ничего другого Никола Сужин в этой жизни больше не желал…

Два вогула лежали на высоком берегу Оби. Свесив головы вниз, они наблюдали за спящей большой лодкой. За второй большой лодкой, приставшей к берегу в малом отдалении от первой, следили другие охотники.

Прямо перед глазами вогулов плескалась об мачту непонятно разрисованная тряпка, на которой вогулы вроде узнавали знаки крестов.

Внезапно в брюхе большой лодки бухнуло. Раздался невыносимый для ушей треск, и последнее, что увидели охотники князя Изоты, был столб огня и разлетающиеся в стороны деревянные обломки. Гром и огонь подрубили часть отвесного берега, и оба охотника упали прямо в адское месиво из воды, огня, дерева и земли.

Глава тридцать пятая

Капитана Ричардсона в тот жуткий вечер позвал на праздник капитан Пекни.

Когда обе шхуны встали вечером на кормовые якоря возле крутого берега, Ричардсон один сел в шлюпку, привязанную веревкой к носовому бимсу. Течение тут же отнесло шлюпку под борт второй шхуны.

Капитан Пекни истово верил в Деву Марию. Поэтому он с почтением принял на борт своей шхуны падре Винченто, изгнанного капитаном Ричардсоном, и даже уступил ему свою маленькую каюту в левом крыле кормовой надстройки.

В тот июньский день католики отмечали праздник явления Богоматери в Испании. Падре Винченто в тот день слизал с горлышка стеклянного штофа три последние капли опиумной настойки. Чтобы успокоить душу, которая было засвербела от страха, что у него в брюхе снова поселится блевотная немочь от качания корабля, падре Винченто задумал выпросить у командира экспедиции, капитана Ричардсона, двойную порцию вина три раза в день!

Поэтому и вспомнилось падре явление Богоматери в затерянном испанском селе, а капитан Пекни на коленях с восторгом молился перед святым отцом за неожиданное обретение праздника.

Капитан Ричардсон прибыл, и матросы второй шхуны попрятались в трюм.

Шхуна тихо качалась на слабой речной волне, поэтому стол на три персоны корабельный кок без опаски для посуды накрыл на капитанском мостике, под непривычными звездами сибирского неба.

Ричардсон не стал выпытывать у Артура Пекни, что за праздник случился в такой тихий и теплый вечер. Он с удовольствием выпил португальского вина, отхватил себе от копченого, местами уже зеленого окорока, хороший ломоть мяса и стал жевать.

– Истинное благочестие нашего дела в том, – неожиданно сказал падре Винченто, – что мы первыми несем в этот дикий край тишину, покой и божье умиротворение…

Капитан Ричардсон уставился на падре и перестал жевать. Через год здесь не будет ни тишины, ни покоя! Об этом знал каждый матрос на кораблях. Слово Божье не скоро вознесется к здешним небесам, ибо пространство здешнее сильно велико, а пушек у Англии пока мало. А сначала всегда идут пушки.

Капитан Ричардсон начал выражать эту мысль вслух, когда на его шхуне грохнул невероятной силы взрыв.

Что случилось потом, Ричардсон не помнил. Взрывом шхуну капитана Пекни оторвало от якорного каната, сильно накренило и бросило на самую середину реки. Ричардсон крепко резнулся затылком о боковой дубовый поручень капитанского мостика. Сверху на него швырнуло падре Винченто. Прежде чем уйти от боли в темноту безмыслия, Ричардсон успел увидеть широкое сальное лицо священника и услышать его слова:

– Две кружки вина три раза в день…