Золото Югры - Владимир Дегтярев

Одна лодка бухала так, как будто в тайге ломались столетние деревья. Вогулы даже заметили, что бухает не сама большая лодка, а дымные, непонятные предметы, величиной с нарты.

Вогулы переглянулись, повернулись и побежали к своим упряжкам. И так отчаянно били собак палками, что и собаки испугались. Испугались и понеслись в ту сторону, где очень скоро, через три дня езды, тундра кончалась и начиналась тайга.

Хан Изота должен быстро узнать, что по реке в сторону его ханства идут страшные большие лодки с белыми людьми.

– Мы опережаем англов на два дня! – весело сообщил Хлыст, присаживаясь на палубу возле мачты, рядом с Макаром. Старинов хмуро посмотрел на Хлыста, потом снова начал листать старинные лоции. Он искал в них упоминание о Шеркалы – и не находил. И язык названия непонятный. А на карте стоит точка, указующая, что на правом берегу Оби есть Шеркалы! Может, это – предупреждение?

– На два дня опережаем! – повторил Хлыст. – Отметить бы надо!

– Самогона осталось на один день хорошей гулянки, – ответил Макар.

Хлыст разочарованно выдохнул.

– Не сидел бы тут, не мечтал о ганзейских трактирах, а пошел бы к людям.

– Зачем? – спросил Хлыст. – Люди заняты, корабль ведут. Двое спят. Я выпить хочу. Все при деле.

– Давай, командуй пристать к берегу.

– Что, уже – Шеркалы? Или свежей рыбы захотел?

– К левому берегу командуй встать! Отобедаем чем Бог послал и станем людей учить стрелять. А до этого – надо ружья и пистолеты вычистить, смазать, нарубить пуль… Командуй – к берегу!

С оружием – шведскими тяжелыми фузеями – возились до вечера. Три ружья из двадцати пришлось выбросить в реку, замки заедало напрочь. Когда первый раз зарядили годные ружья и по команде Хлыста нажали на курки, два ружья стрельнули так, что оба стрелка отлетели с линии шагов на пять. Еще двое чуть не загубили друг друга. Видно, порох им попался сыроватый или мало засыпали затравки на замковую полку, только после того, как спустили курки – ружья молчали. Эти олухи, головорезы из-под Ладоги, повернулись стволами ружей друг к другу! А ружья подождали чутка и потом бахнули. Одному ладогжанину, Вене Скукину, чужое ружье пробило карман немецкого мундира.

Вот где все отвели душу. Хлыст даже пытался поминать арабского Бога, но имени его не знал, ругательство не состоялось. А потому развели пять больших костров – и до утра, до полного дрожания рук заряжали и палили, заряжали и палили.

Хлыст забрал себе два пистолета, да Макар взял два. Один пистоль велели пристреливать Молодшему Ерошке – тот по малым своим годам не мог удержать фузею дольше, чем досчитает до десяти. Из пистолей, конечно, стрелять легче, но заряжать их, держа на весу, – одно неудобство.

Утром, с восходом солнца, сошли с берега на бриг, измученные, злые, голодные. Но надо плыть, куда денешься. Поплыли, на ходу жуя дробленые морские сухари рижской еще сушки. Поганые, надобно сказать, у рижан сухари. Горькие и бессолые.

Вечером Молодший Ерошка, сидевший со своим пистолем на верхней рее, заорал:

– Вижу дома! На правом береге вижу дома!

Бриг как раз шел правым галсом, носом в сторону высокого правого берега.

– Люди там шевелятся? – крикнул Макар Ерошке.

– Кругом тихо! Наверное, за скотиной пошли!

За скотиной люди пошли или еще куда, это не Макара дело. Его дело сейчас – немедля пристать к берегу и суметь подняться с людьми и с оружием на крутой берег.

Через час поднялись, опять со многими мучениями. Берег оказался не только высокий, но и глинистый. Макар, не отскабливая глину, весь перемазанный, так и пошел в сторону трех домов русской рубки.

Старые были дома. Очень старые. Ворота валялись, ибо воротные столбы сгнили совершенно. Макар наступил ногой на столб, когда-то удерживающий плетень; столб мигом рассыпался в труху.

Хлыст, опередивший Макара и забежавший с позадков домов, свистнул. Макар повернул за угол дома. Шагах в сорока от домов, на пригорке стояло три покосившихся могильных креста. Еще шесть крестов упали на могильные холмики.

Макар перекрестился, потом поклонился могилам, потом вернулся к домам. Те, как и положено жилым избам, были рублены в паз, накрепко и надолго. Макар стукнул кулаком по выступающему из паза бревну. То выстояло. Можно заходить, не развалится.

В двух домах, кроме деревянной посуды, ничего не нашли. В третьем доме на широкой скамейке лежали кости человека с длинной седой бородой. Одежда на нем истлела, не узнать – кто. Но на столе лежала пачка берестяных листов, прижатая широкой глиняной тарелкой. Макар осторожно снял тарелку, отставил в сторону. Потрогал пальцем бересту – крепкая. Повернув ее к оконному проему, Макар заметил, что береста поцарапана. На ней писали!

Смахнув со стола щепоть пыли, Макар натер ею царапины. Явственно проступили русские буквы.

Макар узнал три буквы, но читать не удавалось. Хлыст сообразил сунуть руку в русскую печь, достать черной копоти. Когда натерли надпись копотью, Макар пропустил перечисление имен и начал читать вслух историю:

«… мы бежали от печерских земель и прибежали на реку Обь по слову и по чертежу Миколы Делянина, который ходил сюда с татарами при хане Гуюке… Но Микола Делянин дал чертеж неверный или мы неверно тот чертеж чли… Надобно было нам место Сургут, что есть „Русский холм“, а попали мы незнамо куда… Хотели взять себе иноверческих жен, да иноверцы шибко нами напуганы… От нас они убегли неведомо куда. Начали болеть и мреть. А золота или серебра, как говорил нам Микола Делянин, здесь нет. Одни звери соболь да лиса, белки да волки…»

Макар достал кусок кожи, в который заворачивал свои старинные карты да лоции, осторожно завернул в него пять кусков бересты с описанием жизни «прибеглых на Обь русских». Царю Ивану Васильевичу до крайности важны документы такой силы…

Русский закон: «Куда топор да пила ходили, то твое», – никто еще не отменял.

Кости старца, чья ватага пробила дорогу на Обь еще двести лет назад, похоронили на ватажном погосте. Крест ему вытесали такой высоты, что за сто верст видать. Тут и выпили за упокой русских душ, да на могиле оставили оловянную кружку с зельем и морским сухарем.

Макар вернулся на корабль усталый и вроде как помятый душой.

– Чего ты, чего? – испуганно крутился возле него Хлыст. – Сделали все по чину…

– Я печалюсь не о мертвых, – с растяжкой сказал Макар, – я о живых печалюсь.

– Так мы – вот они! Чего о нас печалиться?

– А то! Через полсотни верст у нас будет последняя остановка! Нету другого места, где сможем остановить гостей… из Англии.

– Гостей остановим, – убежденно уговаривал Хлыст. – Давай, поплыли туда.

– Да чем же это десять человек могут остановить два корабля с пушками? Руками, что ли?

– Руками остановим. Ты моих людей в резне не видел, поэтому верь мне.

Хлыст перекрестился, добавил:

– Надо было раньше брать их в ножи. Чего мы терпели?

Двадцать собачьих упряжек, попеременно сменяясь, катились теперь по высокому, правому берегу Оби. Три рода вогулов и три самых крупных рода остяков выставили для наблюдения за двумя большими лодками шестьдесят самых храбрых охотников. Десять запряжек сторожили корабль поменьше.

Князь Изота сказал, что на малом корабле плывут русские, а на двух больших – враги остяков да вогулов.

Глава тридцать третья

Посольский дьяк, срочно посланный к царю Осипом Непеей, по дороге из Лондона в Москву позволил себе крепко выпить только три раза. Поэтому благополучно и в срок домчался до Москвы.

Царь хохотнул, читая короткое извещение Осипа Непеи о том, что с июня месяца он, царь Московский, через королевскую канцелярию, как простой лорд, добивается руки племянницы королевы Елизаветы. А сама королева ему, царю, в сватовстве отказала.

Дьяку в Посольском приказе выдали наградную полтину серебром и велели тут же возвертаться в Лондон, ибо дьяк, по посольским бумагам, все еще сидит в Лондоне, а не в Москве. Ему там, в Лондоне, а не в Москве, идет оклад жалованья… Дьяк, в отместку своим, решил назад ехать медленно. Деньги на дорогу назад еще до Москвы кончились, да и Осип Непея ничего ему не говорил насчет возвращения. Можно полгода погостить у тещи, в Можае…

Почти одновременно с непеевским гонцом в Москву прибыл старый царский знакомец – Герберштейн. Прибыл он во второй раз и вместо добрых подарков подарил царю Ивану свою книгу, изданную после первого посещения Московии. Книгу верткая бестия издал, конечно, в Риме, на латинском языке. Она называлась «Путешествие в Московию, которая есть Тартария».

Посол не преминул самолично надписать книгу, обозначив на втором листе фронтипсиса, что это его личный подарок царю московитов.

Царь Иван книгу пролистал, название прочитал и сказал:

– Все верно, Тартария. От Англии до Китая и далее – все Тартария. Это мы знаем. Как же свою землю не знать! Молодец! Просветил Европу!