Говори мне о любви - Дороти Иден

– Ты становишься виртуозом, Беа, – сказал он.

И удовольствие, которое она получила, было пропорционально комплименту.

– Я добилась успеха, не правда ли?

– Правда.

– Тогда не пойти ли нам вечером в театр, отметить успех? – Она спросила это бессознательно и сразу подумала, что наденет дорогое платье, долго висевшее в шкафу, и теперь Уильям заметит его, так как не будет конкурентки, привлекающей его внимание.

– Почему бы и нет, – дружелюбно сказал Уильям, – и отчего бы нам не взять с собой Флоренс. Она уже достаточно большая, чтобы не ложиться рано спать, ты не думаешь?

– Я полагаю, что да, – ответила неохотно Беатрис, ей хотелось провести вечер вдвоем с Уильямом. А у Флоренс было печальное свойство – ее тошнило, когда она волновалась. Но если Уильям собирается взять с собой старшую дочь, значит, он хочет быть прощен. Достаточно того, что он согласился идти. Наконец семейный выход состоялся, включая маму, которая выразила желание пойти, и ее верную унылую, запуганную мисс Финч.

Получилось не совсем то, что намеревалась устроить Беатрис. Но учитывая, что Уильям много вечеров проводил в клубе, это было лучше, чем ничего.

Они взяли ложу и заняли ее задолго до того, как подняли занавес. Флоренс, как самая маленькая, села на позолоченный стул в первом ряду, так, чтобы беспрепятственно рассмотреть сцену.

Она была невероятно счастлива. Флоренс давно уже думала, что стала достаточно большой, чтобы выходить вечером из дома, и вдвойне была довольна, что Эдвину пришлось остаться дома. Она объяснила ему покровительственно, что покажет ему программу.

Флоренс надела белое платье, отделанное крошечными бутонами роз, и голубую бархатную накидку. Ее длинные волосы, завитые в локоны, спадали на накидку, и она выглядела очень красиво. Флоренс была опьянена своей нарядностью, и в ней проявилась женственность, когда она почувствовала себя красивой. Кто-то сказал, что однажды мисс Дези положит на обе лопатки мисс Флоренс, если их сравнивать, но это казалось Флоренс пустяком по сравнению с тем, какой триумф она испытывала сегодня вечером. Дези быстро заснула в своей колыбельке, а Флоренс давала волю своей фантазии, считая себя самым красивым ребенком в "Лондоне и даже в целом свете.

Она села на стул, который был слишком большой для нее и упивалась, глядя на сцену, на леди с обнаженными плечами и сияющими драгоценностями, на джентльменов в вечерних костюмах, думая, что они не более красивы, чем мама в ее восхитительно прекрасном платье и папа, улыбающийся и счастливый, каким он не был уже очень давно.

Бабушка уселась на задний ряд. Иногда она ерзала, поскрипывая стулом, стараясь, чтобы это было незаметно, как будто стул под ней вот-вот сломается (это только она опирается на спинку, говорила Лиззи). Она и мисс Финч жевали в ложе шоколад. Флоренс было запрещено что-либо есть, во избежание последствий, когда никто, ни мама, ни папа, не смогут оказать ей помощь.

Бабушка, огромная, в шуршащем платье из черной тафты, вероятно, радовалась, что в ложе был отдельный вход.

Она становилась чем старее, тем прожорливей и говорила откровенно, что она очень любит хорошую еду, пока еще может переварить ее. К сожалению, она доставляла себе это удовольствие и в театре и шумно сосала сладости, чем вызывала раздражение. Наконец занавес поднялся, и сверкающая сцена распростерлась перед глазами Флоренс. Она была ослеплена и еще ничего не понимала. Она была в экстазе от удовольствия и знала, что всю жизнь будет вспоминать этот вечер. Даже несмотря на то, что это счастье было таким коротким.

В первом же антракте бабушка вдруг спросила:

– Эта мисс Медуэй… Мне кажется, ты сказала, что она в какой-то семье, в Германии, Беа?

В Швейцарии, мама.

– Пусть в Швейцарии. Но ее там нет. Я видела ее на Фласк Вок сегодня утром.

Мама резко повернулась.

– Должно быть, вы ошиблись.

– Нет, нет, я еще не ослепла. Правда, Финч?

– Да, миссис Боннингтон, у вас прекрасное зрение.

– Она была в своем коричневом платье и в маленькой шляпке. Она всегда одевается опрятно, должна я сказать, и выглядела так, словно шла из Овертон Хауза. Надо было ее окликнуть?

– Нет, – сказала мама. Ее яростный шепот и странная дрожь в голосе чуть не сбросили Флоренс со стула. – Вы ошиблись, мама, мисс Медуэй в Цюрихе. Правда, Уильям?

Вместо ответа папа совершил нечто экстраординарное: встал и вышел из ложи, дверь за ним закрылась тихо, как будто он не хотел никого беспокоить.

– Что такого обидного я сказала ему? – проворчала бабушка. – Правда, Беа, Уильям нелепо себя ведет. Он случайно не болен?

Прежде чем мама ответила, занавес поднялся и на сцене снова начались чудеса. Папа пропустил их. Он, правда, должен скоро вернуться, или ему испортили представление. Когда он не вернулся, это испортило пьесу и маме, и Флоренс тоже, она больше не могла сосредоточиться на сцене. Ее обостренные чувства говорили ей, что как-то все здесь неправильно. Папа таинственно исчез, а мама сидела неподвижно, и обе руки сжимали красивый веер из страусовых перьев. За этим беспокойством скрывалось что-то неладное. Наверно, бабушка сказала правду и мисс Медуэй вернулась.

Если она была недалеко от Овертон Хауза, то почему не позвонила в дверной звонок и не вошла? Может, она боялась маму? Из-за таинственной причины, о которой никогда не говорили Флоренс и Эдвину. Но в таком случае, почему она ходит около дома?

Когда окончился второй акт и зажегся свет, мама сказала спокойно:

– Извини, милая Флоренс, я на одну минутку, посиди здесь с бабушкой, – и тоже вышла из ложи.

Конечно, она пошла искать папу.

– Мужчина! – бормотала бабушка. – Эгоист несчастный! Финч, нет ли здесь еще клубничного шоколада? Ладно, надеюсь, они вернутся назад прежде, чем опустится занавес.

Мама вернулась одна. Она сказала Флоренс:

– Папа себя плохо почувствовал, он взял кэб и поехал домой. Мы подождем, когда кончится спектакль, иначе мы не найдем Диксона.

Она сказала это, сдерживая раздражение. Как будто она боялась, что третий акт будет длиться бесконечно.

– А как вы узнали, что папа заболел? – шепотом спросила Флоренс.

– Швейцар сказал мне, что он взял кэб. Папа оставил записку для нас.

Но Флоренс, к сожалению, иногда сама врала и довольно хорошо улавливала, когда врут другие. Она понимала, что папа ушел из театра не потому, что заболел. Он собирался поискать мисс Медуэй. В темноте. И теперь они оба потеряются.

– Она очень устала, вот и все, – ответила Лиззи, передавая уныло всхлипывающую Флоренс. – Выезд в театр был слишком утомителен для нее. Уложите ее в постель и дайте ей горячего молока. Это была ошибка, брать ее с собой, недаром я боялась. Она еще мала для театра.