Говори мне о любви - Дороти Иден

Однако самые худшие ее побуждения были отзвуком на неразрешимые вопросы. Из-за этого проявлялось ее недоброжелательство даже к имени ребенка, которого Мэри хотела назвать подобно цветку. Через несколько недель она скажет Мэри Медуэй прощай навсегда. Во всяком случае, Беатрис проявит небольшое благородство в отличие от нее.

– Извините меня, я пойду прочитаю письмо.

Флоренс писала мелким компактным недетским почерком:

«Эдвину и мне не понравилась мисс Слоун. Я с сожалением расскажу вам, мама, что Эдвин ударил ее ногой по лодыжке. Вчера я вошла в папин кабинет, и он накричал на меня. Лиззи сказала, что я это придумала, потому что папа не может кричать».

Беатрис обмакнула перо в чернила и написала мисс Браун, ударяя кончиком пера по бумаге:

«Я хочу заказать несколько рулонов шелка, его доставят весной. Он прекрасного качества, и мы можем реализовать его, он подходит для свадебного платья Эстер и для пикников в саду в летние солнечные дни».

Как всегда, работа для Беатрис была панацеей от всех треволнений, отвлекала ее мысли от того, что любимый человек постоянно углубляется только в свои книги и сидит в злополучной библиотеке.

Не может быть, чтобы он был так тяжело ранен, нет, ее дорогой, непостоянный, склонный к флиртам Уильям. Ему просто скучно и одиноко оставаться дома с детьми, пока она не вернется из магазина.

«Дорогие Флоренс и Эдвин! – написала она. – Вы должны подчиняться мисс Слоун, нравится вам это или нет. Успокаивайте папу, если ему одиноко».

Она надолго задумалась, прежде чем начать третье письмо.

«Мой дорогой Уильям.

Я посетила Комо, чтобы совершить сделку помимо других вещей, и наладила контакт через агентов с семьей немецких банкиров, живущих в Цюрихе, которым требуется английская гувернантка. Они ищут такую, чтобы им подошла. Я сегодня напишу им. Так что больше не беспокойся о будущем мисс Медуэй.

У нас обеих дела идут хорошо, но я скучаю по тебе и по детям больше, чем могу сказать словами…»

Свеча оплыла, в открытое окно ворвалась струя ароматного воздуха. Высоко в небе плыла луна над озером, и, без сомнения, Мэри Медуэй наблюдала за ней, погруженная в свои романтические грезы. Очевидно, она была таким типом личности, который расцветает в мечтах о недостижимом, иначе как могла она оказаться настолько глупой, что загнала себя в такую ситуацию?

Беатрис крепко закрыла ставни и укрепила свечу.

Ей надо было начать следующее письмо к герру Гунтеру Вассерману в Цюрих, отцу троих детей и солидному богачу.

Когда, только этот надоедливый младенец поспешит появиться на свет…

Ее страстное желание наконец исполнилось. Через две недели начались роды. Они были долгими, изнурительными, и состояние Мэри беспокоило итальянского доктора, он боялся потерять и мать, и ребенка. Наконец из комнаты роженицы появился доктор и победно закричал: «Белла, белла бамбино»,[11] – а немного позже Беатрис посмотрела на ребенка, лежащего на кровати рядом с матерью.

Это был маленький, с мелкими чертами лица младенец. И это была девочка. Она родилась вечером, ароматным, прекрасным итальянским вечером, когда солнце опускается над озером.

– Это не Азалия, – резко сказала Беатрис. Теперь это мой ребенок, подумала она. Она готова была любить его. «Я уверена, что ребенка можно полюбить». – Мне больше нравится Дези.

Мэри приподнялась и посмотрела на ребенка. На один момент ее бдительность притупилась, бледное лицо просияло, мучительная вспышка в сознании Беатрис открыла ей, почему Уильям проникся любовью к ней. Должно быть, она выглядела тогда, как сейчас.

– Назовем ее Дези, если вы не против, – тихо, почти нежно сказала Беатрис.

– Хорошо, я верю, что так будет лучше. И легче для Флоренс и Эдвина. У них язык сломается, произнося имя Азалия, – сказала она слишком поспешно, слишком практически для этой обстановки – темной комнаты, где сейчас кончалась семейная драма. Но жизнь продолжалась, и были надежды, что в дальнейшем обойдется без таких драм.

В один прекрасный день Уильям забудет сияющий свет на ее лице, пройдет время, и он едва ли вспомнит о нем.

Когда Уильям встретил ее в Милане спустя три недели, Мэри Медуэй уже отбыла в Цюрих, а Беатрис наняла молодую француженку, которая везла коляску с ребенком. Беатрис прибыла в Англию с ними. Она все организовала. Уильяму нечего было смотреть на это событие, разве он не знал, что у него ловкая жена? Имя девочки было уже определено.

– Дези? Не слишком ли ординарное имя? – спросил Уильям. Он уже много времени провел, склонившись над колыбелькой, больше, чем хотела бы Беатрис. Он, конечно, не выказывал такого интереса ни к Флоренс, ни к Эдвину, но он тогда был молод и, возможно, не готов к тому, чтобы стать отцом?

– Ее мать согласилась с этим именем. Думаю, я не ослышалась, Уильям.

Конечно, он до некоторой степени оценил ее благородство. Но считал ли он это благородством? Когда он не ответил, она безрассудно настаивала.

– Я уверена, что не многие женщины поступили бы так, как я. Ребенка надо вырастить, и мисс Медуэй ушла в свет без позора в ее прошлом.

Какая рана осталась в его сердце? У нее кошки скребли на душе, когда она вспоминала, как эта хрупкая фигурка в Милане садилась в поезд на железнодорожной станции. Теперь она радовалась, что Уильям не видел ее, она сама боялась посмотреть в его опустошенные глаза. Он действительно постарел от горя за последние три месяца. Но этот отрезок его привлекательного мальчишеского пути пройдет.

Когда он наконец заговорил, это не было точной оценкой ее поступка.

– Не могу сказать, что я счастлив оттого, что ты нашла немецкую семью. Ты знаешь, я никогда не любил немцев.

Она подавила свое раздражение.

– Если мисс Медуэй не повезет с ними, ее не принуждают оставаться там. Это только начало для нее. Я считаю ее положение хорошим, как я и обещала. – Ее голос был резким, но определенно веселым. – Теперь мы должны выполнить свою часть работы и хорошо воспитать мисс Дези Овертон.

Глава 13

Флоренс не верила, что мама принесла домой малыша, хотя Эдвин сказал, что это правда, итальянского ребенка. Об этом ходило много смешных разговоров. Отличается ли Дези от английских малышей? Флоренс удивлялась. Она подозревала, что отличается, по выражению лица у Лиззи.

– Невинное маленькое существо, – сказал повар о ребенке, и Лиззи, вскинув голову, сказала странным голосом: «невинное!» – как если бы младенца схватили с окровавленными руками на месте преступления.

– Тогда почему надо было ехать за границу, чтобы произвести его на свет? – спрашивала Лиззи.