Голоса из окон. Ожившие истории петербургских домов - Екатерина Кубрякова

— Проси, — сказал Зюдерланд, поспешно надевая халат.

Слуга ушел и через несколько минут впустил в кабинет петербургского полицеймейстера Рылеева, по одному виду которого банкир понял, что тот явился к нему с потрясающей вестью. Банкир весьма вежливо принял полицеймейстера и предложил ему кресло, однако Рылеев отрицательно покачал головой и сказал:

— Господин Зюдерланд, верьте мне, я в полном отчаянии, хотя для меня и большая честь, что ее величество поручила лично мне выполнить такое приказание, однако жестокость его меня крайне удручает… Вы, вероятно, совершили какое-нибудь ужасное преступление?

— Преступление! — вскричал банкир. — Кто совершил преступление?

— По всей вероятности, именно вы, поскольку вы должны подвергнуться этому наказанию.

— Клянусь честью, никакого преступления я не совершал, я принял русское подданство и ни в чем не виновен перед ее величеством…

— Вот потому, что вы теперь русский подданный, с вами и расправляются так жестоко. Будь вы британским подданным, вы могли бы обратиться за защитой к британскому послу…

— Но позвольте, ваше превосходительство, какой же приказ дан вам относительно меня?

— У меня не хватает духу сказать вам…

— Я лишился, стало быть, милости ее величества?

— О, если бы только это!

— Неужто меня высылают в Англию?

— Нет, Англия — ваша родина, и для вас это вовсе не было бы наказанием.

— Боже мой, вы меня пугаете! Так, значит, меня ссылают в Сибирь!

— Сибирь — превосходная страна, которую зря оклеветали. Впрочем, оттуда еще можно вернуться.

— Скажите же мне, наконец, в чем дело? Уж не сажают ли меня в тюрьму?

— Нет, из тюрьмы тоже выходят.

— Ради бога, — вскричал банкир, все более и более пугаясь, — неужели меня приговорили к наказанию кнутом?

— Кнут — ужасное наказание, но оно не убивает…

— Боже правый, — проговорил Зюдерланд, совершенно ошеломленный. — Понимаю, я приговорен к смерти.

— Увы, да еще к какой смерти! — воскликнул полицеймейстер, поднимая глаза к небу с выражением сочувствия.

— Что значит «к какой смерти»? — простонал Зюдерланд, хватаясь за голову. — Мало того, что меня хотят убить без суда и следствия, Екатерина еще приказала…

— Увы, дорогой господин Зюдерланд, она приказала… если бы она не отдала этого приказания мне лично, я никогда не поверил бы…

— Вы истерзали меня своими недомолвками! Что же приказала императрица?

— Она приказала сделать из вас чучело!

— Чуч…

Несчастный банкир испустил отчаянный вопль.

— Ваше превосходительство, вы говорите чудовищные вещи, уж не сошли ли вы с ума?

— Нет, я не сошел с ума, но, вероятно, сойду во время этой операции.

— Как же это вы, кого я считал своим другом, кому оказал столько услуг, как вы могли выслушать такое приказание, не попытавшись объяснить ее величеству всю его жестокость…

— Я сделал все, что мог, никто на моем месте не осмелился бы говорить так с императрицей, как говорил я. Я просил ее отказаться от этой мысли или, по крайней мере, выбрать кого-нибудь другого для исполнения ее воли. Я умолял со слезами на глазах, но ее величество сказала знакомым вам тоном, тоном, не допускающим возражений: «Отправляйтесь немедленно и исполняйте то, что вам приказано».

— Ну и что же?

— Я отправился к натуралисту, который готовит чучела птиц для Академии наук: раз уж нельзя избежать этого, пусть ваше чучело сделает хоть мастер своего дела.

— И что же, этот подлец согласился?

— Нет, он отослал меня к тому натуралисту, который набивает обезьян, ибо человек больше похож на обезьяну, чем на птицу.

— И что же?

— Он ждет вас.

— Ждет, чтобы я…

— Чтобы вы сию минуту явились к нему. По приказанию ее величества это нужно сделать немедленно.

— Даже не дав мне времени привести в порядок свои дела? Но ведь это невозможно!

— Однако так приказано!

— Но разрешите мне, по крайней мере, написать записку ее величеству.

— Не знаю, имею ли я право…

— Послушайте, ведь это последняя просьба, в которой не отказывают даже закоренелым преступникам. Я умоляю вас» [139].

Анекдот, произошедший в конце XVIII века здесь, на Английской набережной, красочно пересказал в одном из своих первых романов французский писатель Александр Дюма, знакомя читателя с беспрекословной исполнительностью подданных императрицы Екатерины II, готовых немедленно привести в действие любые, даже самые невероятные, приказы государыни.

Историю банкира Ричарда Зюдерланда (Сутерланда) Дюма позаимствовал из воспоминаний графа Луи Филиппа де Сегюра, с 1784 по 1789 год служившего послом Франции при российском дворе. И если Дюма можно было бы упрекнуть в художественном вымысле, то его источник де Сегюр уверяет, что, несмотря на странность анекдота, многие его знакомые и сослуживцы подтвердили его достоверность.

Ричард Сутерланд был старшим сыном шотландского кораблестроителя, построившего замечательную карьеру на русской службе. Он не пошел по стопам отца, хотя с флотом был тесно связан. Предприимчивый молодой человек занялся торговлей с иностранными государствами и уже в двадцать шесть лет, женившись, приобрел этот особняк, который до нашего времени дошел значительно перестроенным будущими хозяевами. Ричард и его жена Сара прожили здесь много лет, стали родителями двоих детей, названных также Ричардом и Сарой. Богатый купец Сутерланд стал важнейшим членом английской общины и, наконец, в 1779 году был назначен придворным банкиром.

Подобная работа при дворе Екатерины II была достаточно ответственной и требовала большого доверия сторон. Еще десять лет назад, в годы Русско-турецкой войны правительством были сделаны многомиллионные займы в европейских банках, которые до сих пор не только не были выплачены, но и увеличивались. Сутерланд должен был, играя на курсе рубля и проводя переводы по