Фатальный абонент - Гера Фотич

Выйдя на косу, я не услышал знакомого блеяния. Подумал, что мой приятель привык и, наевшись травы, улегся отдохнуть. Но неожиданно в голову пришла мысль о том, что он мог ненароком сбежать или кто-то его похитил. Последнее моментально переросло в образ хищника. Лисицу или, скорее, волка. Волнение заставило поторопиться.

Сквозь отверстия в шалаше я увидел мохнатое тельце и успокоился.

— Бяша, Бяша…

Ягнёнок приподнял голову и посмотрел в мою сторону, заблеял. Он отзывался! Я был счастлив. Залез внутрь, прижал детеныша к себе. Стал целовать его в мокрый носик. Ласково трепать махровые ушки. Затем вылез, чтобы поменять воду. Наклонился к ручью и…

В этот момент произошло нечто ужасное. Трава на противоположном берегу в центре раздвинулась. Из полумрака в обрамлении вздыбленной мохнатой шерсти на меня смотрела огромная звериная голова. Гораздо страшнее той, что я мог себе представить. Наступающая ночная мгла придавала ей коричневый оттенок, окружала углубляющим матовым ореолом, увеличивая в размерах. В мыслях пронеслось — медведь! Он казался призраком, рождающимся из темноты. Словно прибрежные заросли ощерились на меня этой страшной мордой. Два жёлтых немигающих глаза пронзили насквозь. Я остолбенел. Зверь двинулся к воде, и я увидел его продолговатое тело. Это был тот здоровенный монгольский Красный пёс! Вожак стаи. Из приоткрытой пасти шёл монотонный рык. Клокотание было настолько ровным и однообразным, что походило на работу двигателя.

Земля закачалась. Меня шатнуло назад, словно машина задрала нос, резко поднимаясь в гору. Инстинктивно уперся руками в песок позади себя. Голова пса бесшумно скользнула вверх. Я запоздало сообразил, что это был прыжок. Не мог пошевелиться. Пёс оказался рядом. Его приземление было бесшумным. В голове роились мысли о наличии поблизости всей озлобленной стаи. Десяток рычащих собак вот-вот раздвинут траву оскаленными мордами. И по сигналу бросятся на меня.

Но пока Красный пёс оставался один. Медленно надвигался. Словно давая мне время ощутить весь ужас происходящего. Отодвигаясь на локтях, я уклонялся назад, пока мои ноги не вытянулись. Двигать ими я не решался. Ружье ударилось прикладом и свалилось с плеча. О ноже я забыл. Да, если бы и помнил, то не было сил вытащить его из ножен.

Продолжающийся рык оглушал.

Застучало в висках.

Мама, мамочка, мамуля…

Отрывок далекой песни возник в памяти:

— Баю ба-юшки баю,Не ложи-ся на краю,Красный пёс захочет есть,Нашу де-точку унесть…

Вот он. Рок судьбы. Песня стала реальностью. Я чувствовал горячее дыхание собаки. Раскаленный жар бил меня в лицо. Светящиеся круглые глаза полны холода. Словно неживые. Застывшие как пришитые мутные янтарные пуговицы. Беспощадные, ничего не чувствующие и не понимающие. Глаза — убийцы. И только малюсенький черный зрачок едва заметно пульсировал жизнью в глубине студенистой мерцающей желтизны. Пытался связаться со мной. Проникнуть в мои мысли.

— Красный пёс, Красный пёс, — причитал я, — не трогай меня! Пожалуйста, не трогай. Не делай мне больно. Не надо…

Пытался напеть, шевеля только губами:

— Ты пришёл издалека,Дам тебе я молока…

Желая незаметно отодвинуться, я грёб песок позади себя, но расстояние только сокращалось.

— Хочешь, я принесу тебе еды и молока! Вот, хочешь, возьми, у меня есть хлеб.

Я вспомнил о ягненке.

Пёс нависал.

Я разогнул руки. Упал спиной. Только голова оставалась приподнятой.

— Прости меня, Красный пёс, прости, — слёзы катились из глаз.

Огромное большое яркое злобно урчащее пятно расплывалось прямо передо мной. Словно холодное марсианское солнце.

Неожиданно в этот момент раздалось тонкое блеяние. Казалось, Бяша сжалился. Просил за меня. Пёс моментально повернул голову и посмотрел на шалаш. А затем снова на меня. Рык стал громче.

— Ты пришёл за ягненком? — пролепетал я внезапно пришедшую мне в голову спасительную мысль. Надо отдать его на растерзание. Или он просто его нашёл? Надо вернуть?

Пёс точно понял. Перестал нависать. Отпрыгнул к шалашу, сунул в щель нос и, недовольно посопев, сел. Его огромная голова оставалась выше моей. Рычание прекратилось. Я видел, как нервно подергиваются его брыли, обнажая огромные сверкающие клыки.

— Я отдам… Я все отдам, Красный пёс. Сейчас…

Толкая песок ногами, упираясь коленями, зарываясь пальцами в песок, не поднимаясь, неуклюже пополз. Чувствовал — стоит встать, и пёс бросится на меня. Представил свое разорванное на куски тело. Рыдающую мать. Отца, обнимающего ее за плечи. И бабушку Наташу на стуле с опущенной пустой ладошкой. Кусочки сахара выпали из руки…

Словно в замедленной съемке я приближался к шалашу.

— Красный пёс, ведь ты мне ничего не сделаешь? — шептал, подтягивая по очереди ноги. Голенища сапог черпали песок, но я его не чувствовал. Ощущал, как тяжелеют конечности.

Протянул руку и открыл шпингалет на окне. В проеме блеснули глазки ягненка. Он тут же выскочил в приоткрывшийся проем. Заблеял, точно извинялся перед Красным псом за то, что угодил в засаду. Радостно подскочив вверх и взбрыкнув задними копытцами, скакнул в сторону собаки. Точно хотел боднуть ее лобиком. Но внезапно замер и развернувшись, бросился наутёк, не переставая звать своих.

Красный пес рванулся в мою сторону. Я зажмурился, закрыл лицо ладонями. Сжался. Уткнулся в песок. Почувствовал сильный толчок лап в плечо. Опрокинулся навзничь. Обжигающее дыхание прошло над головой. Затем удаляющиеся хрипы пса и шорох травы.

Некоторое время я продолжал лежать. Пока не наступила тишина, заполненная звоном цикад. Со страхом приподнял голову и огляделся. Увидел две передвигающиеся тени: большую и маленькую. Пёс гнал ягненка в сторону мелководья, ласково рыча, точно мурлыкая. Через минуту пропали из виду среди травы на другом берегу.

Глава 4. Удача

Я набрал новый номер. Ответили сразу. Старческий голос, но какой-то шепелявый, прерываемый кряхтением и чмоканьем:

— Кха, кха… Алло!

Я представил свою классную руководительницу Валентину Петровну, ту амёбу, которой лет сорок назад разбил на восьмое марта духи. Наверно, теперь она такая же старая и немощная. Болеет диабетом и ругает правительство за нерегулярные поставки лекарств. Только очки все те же — огромные в пластмассовой толстой оправе. Сидит в постели, жует колбасу с хлебом под тусклым светом ночника. Запивает чаем. Проголодалась. Слазила в холодильник и теперь наслаждается едой. А может просто боится питаться днем — смущается домочадцев?

— Мамочка, это я! — напустив жалости, привычно заплакал в трубку.

Несколько секунд молчания.

— Серёженька, — пронзил меня неожиданный вскрик, — Серёженька, милок! Где же ты?

Бросила есть? Голос как будто поперхнулся и затих. Послышалось икание. Представил, как упали очки, забегали кроличьи глазки, нервно задергались набитые щеки. Задвигались челюсти, стараясь быстрее прожевать.

Крючок проглочен! Ошибиться было нельзя! Она меня узнала.

Я показал свесившемуся Хорьку указательный палец, чтобы не вздумал шуметь.

Он явно слышал крик в динамике, и это обрадовало. Гадливо улыбался. Нос вытянулся ещё сильнее. Приоткрыл рот, но, вспомнив, тут же сомкнул губы.

— Это я, мамочка! — старался повторить точь-в-точь первичные интонации голоса. — Твой Серёжа! Ты меня узнаешь?

— Серёженька, касатик… мамы нет! Она у отца в больнице! Как ты пропал в Чечне, будь она неладна, он и слег. Это я, бабушка Зина. Я теперь у вас на Стахановцев…

Послышался старческий всхлип, затем причитания с благодарным упоминанием Господа и ещё каких-то святых.

Касатик… Касатик… Так называла меня бабушка Наташа. С благостной улыбкой протягивала сахарок на ладошке….

Наверно, крестится! Я не слушал. Прикрыл динамик ладонью. Хихикнул и радостно закивал соседу. Хорек спрыгнул с койки и бесшумно пустился вприсядку. Сымитировал хлопок ладонями, затем поочередные шлепки по бедрам и заднице, выкинул пару коленец. Я погрозил ему кулаком. Он склонился в книксене, развел руки в стороны, беззвучно улыбнулся — рот до ушей. Сел на мою койку, чего себе не позволял — прикрылся общей радостью.

— Баба Зина, я здесь в отделении полиции, — запричитал я привычно, — менты меня повязали. Подбросили наркотики. Теперь деньги хотят получить. Не отпускают!

— Где же ты столько время пропадал, касатик! Начальство тебя даже потеряло. Искали. К нам приезжали! Жена твоя Тамара дочку оставила. За тобой поехала в часть. Сказала, пока не найдет — не вернется. Как теперь ей сообщить? Горе ты мое!.. Что ироды-то эти хотят?

— Ну что-что! Денег хотят, бабуля, — я торопливо прикидывал, какую назвать сумму? Бабка живет с невесткой или дочкой. Сын или зять в больнице… Особо не разживешься. Главное, не перегнуть. А то позвонит соседке — та науськает. Но и мелочиться не стоит. Бабка-то — верно блокадница или участница войны. Скорее всего, инвалид. У них пенсии ого-го! Да и поколение это не из транжир — всегда на черный день откладывают. Я снова заплакал в трубку: