Посол эмира - Клыч Мамедович Кулиев

Неру энергично кивнул головой и твердо сказал:

— Конечно, есть! Как ни говорите, я принадлежу к «Сатьяграх-сабху». Члены нашей организации отвергают закон Роулетта и всякий другой закон, которому не подчиняется Сатьяграх-сабху. Естественно, что, вступая в этот союз, каждый понимает, что рискует оказаться за решеткой.

Юсуп глянул на Неру и с легкой иронией в голосе спросил:

— Так, может, не исключено, что и ты примкнешь к нам?

Неру, по-видимому, был озадачен столь прямым вопросом, но тут же заговорил так убежденно, будто давно был готов к такому обороту беседы.

— Видишь ли, как мне представляется, между экстремистами и умеренными пролегает столь узенькая граница, что преодолеть ее — дело момента. В те времена, когда мы обсуждали в Кембридже политические проблемы Индии, большинство студентов, помнится, придерживалось, мягко говоря, крайних взглядов. Они готовы были всадить пулю в лоб первого колонизатора, который попадется им под руку. Затем почти все они вернулись на родину и стали медленно, но верно подниматься по ступеням служебной иерархии: одни оказались чиновниками индийской гражданской службы, другие — судьями в верховном суде… Прошло время, и почти все они вообще отошли от политической жизни. Прежние герои, так мужественно сражавшиеся за дружескими столами в Кембридже, ныне превратились в ручных голубей, клюющих зерно с британских ладоней. Иначе говоря, личное благополучие оказалось для них выше интересов собственной страны. Но и среди вчерашних так называемых умеренных тоже есть немало разочаровавшихся: теперь они уже не верят в конституционные формы борьбы. Выразительный пример: перед моими глазами — мой отец. Я уже говорил, что он, так сказать, дитя цивилизованного мира. Я сказал и о том, что больше всего на свете он боится тюрьмы. Однако в последнее время его отношение к происходящему заметно изменилось. Трагедия в Пенджабе, расстрел генералом Дайером тысяч невинных людей, английские бомбы, сбрасываемые на индийские деревни, — все это варварство решительно потрясло его конституционные взгляды. В качестве протеста против соглашательской политики газеты «Лидер», выпускаемой умеренными в Аллахабаде, он там же, в Аллахабаде, основал свою газету «Индепендент». Не думаю, что ему было просто сменить свою умеренную, лояльную позицию по отношению к противникам на столь решительную и непримиримую, какой он ныне придерживается. Он понимает, что, навлекая на себя гнев англичан, может потерять прибыльное место, а ведь он привык жить в достатке. — Неру обвел взглядом богатую комнату Кахана, как бы желая этим сказать: «Вот так же, в такой же роскоши, привык жить и мой отец!» — Отказаться от жизненных благ, обречь себя и семью на скудное существование — все это не так-то просто! Но теперь уже сама жизнь вынудила отца пересмотреть свои прежние взгляды и более реально оценивать то, что он видит и слышит вокруг себя. К чему я это говорю? — сам себя прервал Неру и ответил: — Я хочу проиллюстрировать тот факт, что глубокие социальные сдвиги и политические события способны решительно изменить позиции человека и его представления о формах и методах борьбы. Вчерашние умеренные сегодня могут прибегнуть к бомбам, а сегодняшние экстремисты могут выпустить из рук оружие и искать контактов с колонизаторами. Сейчас многие, — я говорю о политических деятелях, — мечутся в поисках наиболее верного направления, точнее говоря, в поисках того идеального пути, который избавит их родину и народ от гнетущей атмосферы колониализма… — Неру обратился к Низамуддину: — И я согласен с вами, полностью согласен, что пример большевиков, завоевавших для народа свободу, — поучительный и яркий пример! В нем заключены многообещающие и мощные силы…

Вошли слуги, неся на подносах дымящиеся ароматные кушания, и за столом воцарилось молчание. Все склонились над своими тарелками, разливали по бокалам вина. Затем, когда снова остались одни, Неру заговорил:

— Может, вы слышали, что в окрестностях Файзабада появилась странная личность, именующая себя Баба Рамачандра? Нет? — спросил он у нас и, так как никто не откликнулся, стал рассказывать: — Этот Рамачандра родом из Западной Индии, из Махараштра. По контракту он работал на островах Фиджи простым рабочим, потом вернулся, пробрался в округ Ауд и бродил из села в село, изучая жизнь простого люда. Вечерами вокруг него собирался народ, он читал по памяти рассказы из «Рамаяны»[43], читал им газели… Это — людям, в сердцах которых не осталось ничего, кроме отчаяния и гнева! Вот так, с помощью любимого народом эпоса, с помощью прекрасной поэзии, затрагивающей души даже самых обездоленных, этот Баба Рамачандра завоевал доверие бедняков, постепенно подсказал им, что надо собираться на сабхи — митинги — и обсуждать там свою жизнь, свои нужды. Говорят, между прочим, что он и сам-то неграмотный человек и что нету у него ни какой-то четкой программы, ни, тем более, своей политической концепции. При этом он сумел найти к простым крестьянам подход, сумел приподнять их с колен, а затем и двинуть на Файзабад…

— Но если этим крестьянам, — воспользовавшись паузой, заговорил Низамуддин, — если этим людям, сердца которых, как вы говорите, полны отчаяния и гнева, предложить продуманную программу действий, ну, к примеру, избавление от гнета заминдаров и талукдаров, они смогут стать реальной национальной силой? Не так ли?

Неру ответил, поднимая голову от своей тарелки:

— Вы перехватили мою мысль! В Индии — более трехсот миллионов жителей. Большинство — крестьяне, голодные, обездоленные люди. Я до последнего времени слабо представлял себе их жизнь. Ну, знал, конечно, что они крайне бедны, но что испытывают поистине адские муки, — нет, об этом я не имел понятия. А не так давно мы, несколько конгрессменов, побывали в селах, и я услышал нескончаемую и скорбную повесть о давящем на крестьян и все усиливающемся бремени арендной платы, о незаконных поборах, о том, как людей сгоняют с земли и выбрасывают из глинобитных хижин. Я услышал повесть о том, как, сдавленные со всех сторон хищными агентами заминдара, ростовщиками, полицией, несчастные крестьяне терпят все, вплоть до побоев! Арендная плата неслыханно высока, но к ней прибавляются еще разного рода незаконные поборы. Талукдары часто заставляют своих арендаторов оплачивать чуть не все свои расходы: чью-то свадьбу, чье-то обучение за границей, бал в честь губернатора или еще какого-то высокопоставленного лица, покупку автомобиля или слона… До того дошло, что эти противозаконные поборы получили специальные наименования: мотрауна — сбор денег на автомобиль, хатхауна — на слона…

Мы сидели, сочувственно покачивая головами и сами этого не замечая, и лишь один Кахан оставался бесстрастным, безучастным. Он рассеянно крутил на пухлом холеном пальце свой бриллиантовый перстень и глядел куда-то, сквозь Неру. Глаза его ничего не выражали, лишь брови моментами сходились на переносице, — видимо, не по душе адвокату пришелся рассказ