Цесаревич Вася - Сергей Николаевич Шкенев

погоны, отчего всю дорогу пребывал в радостном возбуждении.

Новоиспечённый подпоручик внезапно оказался вполне вменяемым человеком, хотя некоторая ревность в отношении более удачной карьеры младшего по возрасту сослуживца всё ещё оставалась. Она заключалась в попытках взять реванш в карточной игре, предварительно подпоив Василия в вагоне-ресторане. От карт Красный отказался, объяснив это математическим складом ума и вытянутыми наугад из колоды четырьмя тузами подряд, но на обмытие наград согласился. Очень уж его упрашивали охочие до выпивки души бывших жертв магической бомбы. Им достаточно по два-три грамма на душу, но когда их две с половиной тысячи, стойкость к алкоголю производит впечатление на стороннего наблюдателя.

Куликовский впечатлился и выпал из реальности на второй бутылке шустовского, и абсолютно трезвому Красному пришлось тащить его в купе при помощи двух официантов. Помощь обошлась в три рубля. Ещё пять пришлось отдать за молчание и обещание забыть о несвойственной лейб-гвардии временной слабости.

Аполлинарий Григорьевич изволил почивать от Твери до Чудова, а после пробуждения имел вид слегка помятый, но воодушевлённый.

– Удивляюсь я вашему здоровью, Василий Иосифович! – произнёс он после водных процедур и литра сельтерской. – Впрочем, я не о том. Представляете, я сон видел, будто летаю!

– Хороший сон, – согласился Красный. – Тоже предпочёл бы отправиться дирижаблем, а не ползти по железной дороге. Но, увы, вся воздушная техника задействована в Восточном Туркестане и на бывших китайских территориях, даже пассажирское сообщение отменили и освободившиеся машины отправили туда.

– Да при чём тут дирижабли? – слегка обиделся Куликовский. – Медлительные и неповоротливые гиганты. Левиафаны неба! А в моём сне я был маленькой, злой и хищной птицей со стреляющими прямо из рук-крыльев крупнокалиберными пулемётами.

– Помнится, в воздушном бою вы неплохо управлялись с пулемётом, Аполлинарий Григорьевич.

– Не то, – поморщился подпоручик. – Во сне у меня были скорость, маневр и изумительная управляемость. Знаете, такая необыкновенная лёгкость во всём теле образовалась! И всё это без применения эфирной энергии. К чему бы такое могло присниться?

– К новому назначению, – предположил Василий. – И оно будет связано с летательными аппаратами тяжелее воздуха.

– Да полно вам, Василий Иосифович, – улыбнулся Куликовский. – После разоблачения аферы братьев Райт всерьёз говорить об этих этажерках неприлично.

– Есть мнение, Аполлинарий Григорьевич, что за ними будущее.

– Вот как? И кто же это мнение высказал?

Василий вернул улыбку:

– Ходят слухи, что этими этажерками заинтересовался наследник престола. Мало того, из заслуживающих доверия источников стало известно о высочайшем одобрении изысканий в этом направлении.

Куликовский не стал уточнять об источниках информации, но всерьёз и надолго задумался. Мысли легко читались на его лице: …интерес наследника престола… новое направление… внимание императора… шанс исправить ошибки молодости и не самую лучшую репутацию гуляки и никчемного болвана… перспективы карьеры в случае успеха… при неудаче всяко не станет хуже, чем сейчас…

– А вы знаете, Василий Иосифович, я ведь тоже много размышлял над этой темой и нахожу аппараты тяжелее воздуха весьма перспективными. Вот вы, как непредвзятый и не ангажированный человек, в каком качестве меня бы там применили?

– Не знаю, – не совсем честно признался Василий. – Может быть, испытателем новой техники? Дело рискованное, но разве можно хоть чем-то испугать лейб-гвардии егерей? Никто, кроме нас!

Куликовский горделиво приосанился и покосился на вешалку, где висел китель с белым эмалевым крестиком на колодке цвета огня и дыма:

– Вы правы, Василий Иосифович, риск есть наша профессия и призвание. Но я так понял, вы не только владеете информацией, но и…

Многозначительное и намекающее молчание после оборванного на полуслове вопроса. Естественно, Красный не собирался упускать возможность заполучить добровольца-испытателя на свой будущий завод.

– Разумеется, Аполлинарий Григорьевич. Вы же получили приглашение на Первомайский бал в Гатчине? Вот там я и представлю вас нужным людям.

– На весенний императорский бал? – подпоручик задохнулся от переполнившего его счастья, но тут же погрустнел. – Нет, не получил.

– Значит, ещё получите. Государь император не может оставить без внимания героев только что закончившейся победоносной войны.

– Благодарность моей семьи не будет иметь границ, Василий Иосифович.

– Полно вам, Аполлинарий Григорьевич, мы же боевые товарищи.

– Да! – согласился Куликовский. – И за это товарищество нужно непременно выпить коньяку. Не откажетесь позавтракать со мной, Василий Иосифович?

– Вообще-то время ужина.

– Давайте не будем придираться к мелочам.

Поезд прибыл в Петербург точно по расписанию, без помпезности и торжеств. В принципе, Вася и не ждал оркестра на перроне, но вот эта будничность слегка обидела.

– Поля, мы приехали.

Куликовский невнятно промычал и сел на диване не открывая глаз:

– Куда приехали?

– В Санкт-Петербург.

– Зачем?

Красный вздохнул – перспектива тащить из вагона начинающего алкоголика его не радовала, но и бросить сослуживца в купе не позволяла совесть.

– За орденами и славой приехали!

Прозвучало фальшиво и пафосно, но эти слова произвели на подпоручика магическое воздействие. Открылись глаза, загоревшиеся уже привычным восторгом, он встал и начал собираться. Собственно, все сборы заключались в энергичном растирании слегка припухшего лица ладонями и надетой форменной курткой. А ботинки Аполлинарий Григорьевич перед сном как-то позабыл снять.

– Я готов, Василий Иосифович.

Поезд в последний раз лязгнул сцепками и остановился. Красный разглядел на перроне знакомую высокую и чуть сутулую фигуру Алексея Максимовича Горького и подхватил тяжёлый армейский баул.

– Меня встречают. Вас подвезти?

– Нет, – Куликовский помотал головой, отчего болезненно поморщился. – Я сначала… э-э-э… В общем, задержусь в буфете.

– В таком случае позволю себе напомнить о советах Михаила Афанасьевича Булгакова.

– Про холодные закуски и суп?

– Именно.

– Весьма спорное утверждение. Всегда предпочитал пользоваться рекомендациями Антона Павловича Чехова.

– С селёдочкой под горчичным соусом?

– И с рыжиками, карасями в сметане и с перепёлками.

– Тоже разумно, – согласился Красный. – Тогда до встречи в Гатчине, господин подпоручик.

Аполлинарий Григорьевич кивнул и опять поморщился:

– Непременно, господин поручик.

Знаменитый писатель вёл машину сам и по такому случаю был трезв и мрачен. И громогласно жаловался на целителей, под предлогом подготовки к омоложению запретивших употреблять любые спиртные напитки, включая пиво, сроком на два года. И это Алексея Максимовича угнетало чрезвычайно.

– Они же вредители, Вася! Вот как есть натуральные вредители и враги народа.

– И что теперь делать?

– А ничего, – тяжело вздохнул Горький. – Господь терпел и нам велел.

Красный с удивлением посмотрел на писателя, никогда не отличавшегося религиозностью. Он и в церквях-то бывал лишь по торжественным случаям вроде крестин или венчаний.

Кстати, этот Алексей Максимович Горький сильно отличался от того «великого пролетарского писателя», что остался в памяти капитана Василия Родионова. Во-первых, происхождение если и можно было назвать пролетарским, то с большой натяжкой – семья Пешковых владела пятью пароходами на Волге, свечным