Точная Формула Кошмара - Жан Рэ

— Хорошо.

Он спустился. Мы услышали стук в каюту школьного учителя. Еще стук. Потом дверь скрипнула.

Через минуту Джелвин поднялся. Он был бледен и растерян.

— Его там нет… Обыщите шхуну. Здесь далеко не спрячешься.

Мы обшарили судно, потом вернулись на палубу и воззрились друг на друга с тоскливым недоумением. Школьный учитель исчез.

Когда спустилась ночь, Джелвин сделал мне знак подняться на палубу и указал на топсель грот-мачты.

От изумления у меня голова пошла кругом.

Море — пенистое и рокочущее — объяло невиданное небо. Наши глаза тщетно рыскали в поисках знакомых созвездий. Новые конфигурации новых звезд слабо мерцали в серебристых изломах ужасающей черной бездны.

— Господи Иисусе! Где мы? Тяжелые облака заволакивали небо.

Так, пожалуй, лучше, — холодно сказал Джелвин. — Не стоит им видеть всего этого. Где мы? Откуда мне знать. Дадим машине задний ход. А впрочем, какой смысл, мистер Баллистер? Я стиснул ладонями голову.

— Уже два дня компас бездействует.

— Знаю.

— Но где мы, где?

Джелвин позволил себе усмехнуться.

— Успокойтесь, мистер Баллистер. Вы капитан, не забывайте. Куда нас занесло? Понятия не имею. Могу лишь выдвинуть гипотезу — этим ученым словом часто оправдывают фантазии самые невероятные.

— Говорите. Предпочитаю услышать любую дьявольщину, только не распроклятое «понятия не имею».

— Похоже, мы заплыли в другую перспективу бытия. Вы сейчас поймете, что я хочу сказать, так как смыслите в математике. Наш обычный трехмерный мир потерян для нас, а этот я могу определить как мир энного измерения. Неубедительно, отвлеченно, скажете вы. А что еще придумаешь? Если бы, к примеру, с помощью какой-либо магии или неведомой науки нас перенесло на Марс, Юпитер или даже Альдебаран, это не помешало бы нам увидеть знакомые созвездия в некоторых регионах неба.

— Но солнце… — прервал я.

— Подобие, совпадение в бесконечности, эквивалентная звезда, возможно. Впрочем, все это предположения, банальности, пустые слова. И поскольку в этом чужом мире мы сможем так же хорошо умереть, как и в нашем, не вижу оснований терять хладнокровие.

Тут я обозлился окончательно.

— Умереть! Черта с два! Я буду драться за свою шкуру.

— С кем? — спросил он насмешливо. Потом прибавил:

— Брат Тук говорил, что нас окружают вещи похуже смерти. И знаете, его мнением не следует пренебрегать в минуту опасности.

Я вернулся к его теории:

— Итак, энное измерение…

— Ради Бога, — поморщился он, — не придавайте особого значения моей гипотезе. Я только хотел сказать следующее: ничто не доказывает, что творение замкнуто в наших трех вульгарных измерениях. Так же, как мы не замечаем существ идеально плоских, живущих в поверхности, или, допустим, линеарных, так же точно нас не замечают обитатели четвертого измерения. У меня сейчас нет настроения, мистер Баллистер, читать вам лекцию по гипергеометрии, но совершенно ясно, что мы способны иметь некоторое представление о пространствах, отличных от нашего. Возьмите сновидения, где нечто единое непонятным образом сочетает настоящее с прошлым и, возможно, будущим. Или структура атома… Нет ничего абсурдного в гипотезе существования инородных пространств, где жизнь образует головокружительные и таинственные формации.

Он устало провел ладонью по волосам.

— С какой целью этот субъект затащил нас сюда — в страну неведомых звезд? Каким образом он исчез, и главное — почему?

Тут я хлопнул кулаком по лбу. Мне припомнилось поведение брата Тука в Биг-тоэ и выражение мучительного страха на лице того бедолаги из «Лихих ребят». Я рассказал все это Джелвину, но он только покачал головой.

— Не будем переоценивать паранормальных возможностей моего друга. Увидев школьного учителя, брат Тук мне сказал: «Этот человек производит впечатление непроницаемой преграды, за которой свершаются события чудовищные и сверхъестественные». Я его не расспрашивал — это бесполезно: его интуиция может создать более или менее адекватный образ, но анализировать он не умеет. Что же касается предчувствия… узнав название шхуны, он забеспокоился, говоря, что много дурного за этим кроется. Между прочим, в астрологии именам придается первостепенное значение, а ведь по сути своей астрология — наука о мире четвертого измерения. Не удивляйтесь. Даже такие ученые, как Нордманн и Льюис, подозревают, что арканы этого тысячелетнего знания имеют некоторое сходство с теорией радиоактивности и новой гипотезой неэвклидовых пространств…

Казалось, Джелвин излагает все это нарочно, считая, что если попытаться объяснить неведомое, то можно будет рассеять ужас, неумолимо подступающий с черной линии горизонта.

Самолюбие капитана пробудилось во мне.

— Джелвин, каким курсом следует шхуна?

— Идем правым галсом. По-моему, ветер вполне ровный.

— Может быть, лечь в дрейф?

— Зачем? Возьмем на всякий случай несколько рифов, хотя ничто не предвещает шторма.

— Для начала пусть Уолкер встанет за штурвал. Пусть внимательно смотрит за бурунами. Если мы получим пробоину ниже ватерлинии, все будет кончено.

— Что ж! — усмехнулся Джелвин, — это, пожалуй, не худшее решение для всех нас.

Он хорошо сказал. Предвиденная опасность утверждает авторитет капитана, но жестокая неизвестность уравнивает всех на корабле.

В этот вечер все собрались в салоне, который я приспособил под каюту. Джелвин пожертвовал из своих запасов две оплетенные бутыли великолепного рома, и мы сварили крепчайший пунш.

Турнепс быстро развеселился и принялся рассказывать нескончаемую историю о двух котах и одной молодой даме на вилле в Ипвиче, где он, Турнепс, играл завидную и залихватскую роль.

Стевен соорудил трехэтажный сэндвич из морских сухарей и копченой грудинки. Стало тепло и успокоительно — густой табачный дым заволок свет керосиновой лампы, укрепленной на кардане. Под влиянием пунша из моих мозгов постепенно улетучились научные сказки, которыми Джелвин потчевал меня накануне.

Уолкер перелил в термос свою порцию горячего пунша, захватил фонарь и, пожелав нам приятной вечеринки, пошел на вахту. Часы пробили девять. Началась умеренная качка.

— У нас совсем мало парусов, — успокоил меня Джелвин.

Турнепс монотонно рокотал, но как слушал Стевен — загадка: ведь его челюсти столь же монотонно перемалывали сухарь за сухарем. Я между тем прикончил стакан, протянул Туку за добавкой, да так и застыл, пораженный изменившимся выражением его лица. Он схватил Джелвина за руку — казалось, они напряженно прислушивались.