Конверт из Шанхая - Владимир Кузьмин

У меня сердце дрогнуло при этих словах. Да и у дедушки, кажется, тоже. Более того, и Иван Порфирьевич стал догадываться. Но есаул умолк.

– Это связано с тем, за что вы получили свой крест и о чем вам говорить запрещено? – спросила я.

– Именно так, – подтвердил он. – Именно так, Даша, уж простите меня. Ни о том деле, ни о том человеке мне говорить нельзя.

– Хотя бы имя вы назвать можете? – спросил дедушка, не желая мириться с таким положением дел.

– Да не знаю я его имени. Знакомы мы были трое суток или чуть долее, человек этот за столь короткое время многому меня научил и тем спас мою жизнь, а после и сам спас ее. Но имени его я не знаю.

– Он был высок, волосы светло-русые, – заговорила я после долгой минуты молчания. – Глаза темно-серые, но, когда смеется, становятся почти голубыми, как тот камень, что у него в обручальном колечке. Впрочем, кольцо он мог и снимать, какая ни на есть лишняя примета. Вот здесь, у носа, маленький шрам. Пальцы у него длинные и выглядят холеными, но если сожмет руку…

– То уже не вырваться, – закончил есаул. – Так это был ваш отец?

– Да откуда же мне знать, – вздохнула я, – он это был или кто-то похожий? Хотя из ваших слов о том, что лучшие приемы те, которым даже ребенка можно научить, получается так. Разве что кто-то из учеников их подхватил.

– Вряд ли. Потому как и описание ваше подходит. Но почему… – есаул сам оборвал себя и не стал договаривать.

– Вы спрашивайте, нам же никто не запрещал говорить о папеньке.

– Мне показалось, что вы… что вам неизвестно, как он погиб? Дело в том, что было у него колечко, точно как вы описали. Не на пальце, а на шее рядом с крестом. Я тогда еще сказал, что его необходимо передать родным. Раз он его рядом с крестом держал, стало быть, дорого ему было. Мне обещали.

– Нам ничего не передали и более того, о гибели моего зятя сообщили с огромным запозданием, а уж как это произошло, не сказали вовсе.

– Да как же так можно? – воскликнул есаул и сжал кулаки. – Погиб он с честью, и вы вправе знать все!

И опять умолк.

– Семен Андреевич, может, вас смущает мое присутствие… – спросил Иван Порфирьевич. – Я готов уйти. Но клянусь вам, что ни словом не обмолвлюсь…

– Нет, я просто собираюсь с духом. А о том, остаться вам или нет, надо спрашивать не у меня.

– Иван Порфирьевич оказал нам очень значимую услугу… – начал дедушка.

– Полно вам, Афанасий Николаевич, о пустяках говорить, – остановил его Еренев.

– Вы вправе считать это пустяком, но иные, более близкие нам люди не сделали ничего такого. Так что если и вы желаете услышать то, что намерен нам рассказать Семен Андреевич, то мы не против.

– Тогда я должен предупредить всех, что я в недавнем прошлом служил в охранке[40], – похоже, слова дедушки сильно смутили Ивана Порфирьевича, вот он и сказал чушь.

– Это вы подозреваете, что я, как многие, отношусь к охранному отделению как к чему-то недостойному? – улыбнулся Семен Андреевич. – Отнюдь! Для меня вполне достаточно, что вы человек благородный. В чем я убедился сам. Так что, кем вы там служили, дело десятое.

37

– Вы уж простите, но я многие подробности все же опущу, – чуть растерянно начал свой рассказ есаул Котов. – Я тогда лишь начинал свою службу на Востоке, но успел поучаствовать в нескольких заварушках. Видимо, проявил себя неплохо, раз меня включили в число тех, кому особо доверяли.

Началось все с того, что из всех частей собрали полсотни лучших бойцов, таких, что в рукопашной схватке один против многих устоять способны. По большей части это оказались казаки, но были и пехотные офицеры и даже пара человек флотских. Собрали нас вместе и уже на следующий день приказали строиться с оружием. С полной оружейной экипировкой, разве что патроны не выдали.

Стоим, ждем. Выходит генерал, что уже удивительно, – слишком велика честь генералам этаким сборищем командовать, – а с ним человек в маске. В офицерском мундире, но без погон. Генерал не стар был, а человек тот его намного моложе, и кто таков по чину, не ясно. Но все равно все время казалось, что главным среди них был этот человек в маске. Может, из-за того уважения, что ему генерал выказывал, может, еще по какой причине. Генерал поблагодарил нас за службу и доблесть, но тут же и сказал, что сейчас нашу воинскую выучку проверять станут. Обернулся к человеку в маске и тихо ему говорит, командуй, мол, полковник, а я пока в сторонке присяду. Слова эти, кроме стоявших на левом фланге, никому и слышны не были.

– Но вы как раз там и стояли?

– Точно так и было. Мы с товарищем моим на самом конце левого фланга и стояли. А полковник в маске велел первому десятку с правого фланга на него напасть, да чтобы не дурили, а по-серьезному бились. И пообещал тому, кто его на землю уложит, отпуск и сто рублей золотом. Генерал все это подтвердил. Но, как вы догадываетесь, приз так никому и не достался. Первый десяток, как ни поверни, поначалу осторожничал, не в полную силу нападал. Но как все через минуту на земле оказались, стало ясно, что дело нешуточное. Так что все остальные уже всерьез и со всех сил старались. Но результат все равно случился тот же. Я так посчитал, что нам могли и патроны выдать, ничего бы это не изменило, разве что друг друга поранили бы. В общем, мы с другом моим на все это смотрели да на ус мотали. Ну а как вести себя в противоборстве, как до нас дойдет, нам даже сговариваться не было нужды, еще у себя в станице подобных забав насмотрелись. Там, конечно, никто против пятидесяти не устоял бы, но были такие богатыри, что пять-шесть человек одолеть могли запросто. Вот и был у нас один прием, чтобы с таковыми справляться. Так что продержались мы дольше других, но не более того.

Говорил есаул Котов ровно, почти монотонно, но я слушала, замерев, и ловила каждое слово.

– А человек в маске, – продолжил он, – как бы мимолетны ни были стычки, точно без единой ошибки выбрал из полусотни десять наилучших и велел этому десятку в схватку с ним вступить. И что характерно, тут мы первыми на земле оказались, он схитрил и самых крепких да ловких в первую очередь обезвредил, а с остальными ему уже спокойно стало. Но, как ни странно, именно меня с товарищем он и оставил, велев всем прочим расходиться. Прочие пошли несолоно хлебавши, а полковник нас хитро так спрашивает:

– А скажите, господа казаки, кто из вас Котов, а кто Шолохов?

Понятно, что этот вопрос изумил нас почти так же сильно, как показанная им удаль. Но он тут же и пояснил:

– Мне генерал с самого начала говорил, что лучшие из лучших Шолохов да Котов. А я ему сказал, что верю, но хочу сам вас среди всей полусотни выискать. Найти-то нашел, но вот фамилии угадывать не обучен, а перед генералом прихвастнуть хочется.

Мы фамилии шепнули, а генерал, как он нас подвел к нему да представил, и вправду в изумление пришел, а что за разговор у них про это был, мы не слышали. Дали нам десять минут на сборы и почти сразу приказали выезжать вместе с начальством. Приехали мы на станцию и забрались в вагон, стоящий на путях отдельно. Но только ехать по железной дороге нам никуда не пришлось. Полковник, как только мы в вагон забрались, снял маску и говорит:

– Дело нам предстоит трудное, но благородное. Нужно товарища из плена вызволить. Да так, чтобы никто на нас указать не смог. Поэтому пойдем тайно, с оружием, но без военной формы. В путь отправимся утром, а пока есть время, в поезде станем тренироваться, потому что тюрьма, где наш товарищ томится, такая же узкая и неудобная для драки. Нам же нужно и самим живыми вернуться, и приказ исполнить.

Тут генерал – он с нами приехал – сказал, что многому за несколько часов не научишься, на что ему и было сказано, что лучшие приемы – это не те, что требуют большого мастерства и долгих тренировок, а те, которым даже ребенка можно научить в пять минут. У нас же несколько часов в запасе и самые лучшие воины, так что научиться можно успеть многому.

Мы и вправду многому научились и только диву давались, как такие нехитрые вещи самим в голову не приходили. Нам тем временем простую одежду приготовили и обувку, паек на дорогу. Бинты, помню, были и фонари электрические. Предлагали специальное оружие, но мы попросили оставить при нас наше, и полковник нас поддержал.

Кормили нас прямо в вагоне, но кормили славно. А вот поспать дали лишь пару часов, но никто не роптал. Утром снова посадили в закрытую карету и повезли неведомо куда. Насчет неведомо я не совсем точно сказал, потому что через несколько часов стало пахнуть морем. Меня это не очень обрадовало, честно сознаюсь, никогда раньше по морю плавать не доводилось, и я слегка боялся. Но до самого океана мы не доехали, до берега еще и верхом добираться пришлось. А там уж, на самом берегу, мы все трое надели маски и сели в небольшую лодку.

Про путешествие по волнам в лодке мне и вспоминать не хочется. Мы с товарищем поначалу аж позеленели от качки, а полковник и лодочники над нами посмеивались. Но, как ни странно, вскоре мы пообвыклись и стало легче.