Конверт из Шанхая - Владимир Кузьмин

– Вот вы каковы? Вы преступнику доверяете больше, чем мне. Все! Я обиделась и никуда не пойду.

Иван Порфирьевич даже растерялся, немного, но растерялся.

– Отчего вы решили, что я вам не верю? Я просто задал вопрос. Но если вы уверены…

– Честно сказать, уверенности полной у меня нет. Но проверить догадку считаю обязательным. Так идем? Печать все равно трогали, и не наша в том вина, так позволим себе вторично ее потревожить.

– Ну что же, идем. Надо бы Арсения Григорьевича на всякий случай позвать.

– Надо, так позовем. Тем более что, кроме печати, там и замок имеется, а ключа у нас нет.

– Вот ключ-то у нас есть. Тот, которым мистер Ю – или кто он там? – пользовался. Заодно проверим, прав ли я, что это и есть ключ ко всем замкам. Но Арсения Григорьевича все равно позовем.

Пока мы шли, к нам присоединились дедушка и есаул Котов. Они как раз шли к нам, но вызвались поучаствовать в следственном эксперименте, как это назвал товарищ прокурора. И Арсений Григорьевич удачно встретился нам уже в самом вагоне-салоне, так что посылать за ним не пришлось. Старший проводник жутко удивился и чрезвычайно расстроился, узнав про ключ. Сразу начал причитать, где это и когда преступнику удалось им обзавестись. Иван Порфирьевич успокоил его, сказав, что он с ним уже должен был сесть в поезд. Потому что в поезде ключи не пропадали. Снять слепок он бы смог, но как бы он изготовил по такому слепку ключ на ходу поезда? А главное, ключ этот отличался от ключа проводников и, видимо, был способен отворить даже замок багажного вагона. Вот такой хитрый этот ключ.

Мы сняли печать, Иван Порфирьевич первым заглянул в купе и тщательно его осмотрел, а после уж разрешил войти мне. Все остальные остались у порога. Я решила обойтись без всяких театральных эффектов и сразу взяла в руки то, в чем, как я подозревала, должен был прятаться пакет. То есть настольную электрическую лампу с зеленым абажуром. Собственно говоря, едва я ее увидела с порога, как моя убежденность в своей правоте возросла до самой полной. Или почти до самой полной.

– Иван Порфирьевич, помогите мне, пожалуйста. Тут туго проворачивается.

Основание лампы представляло собой мраморный круг толщиной в три пальца. Основание это должно было быть полым внутри, так как туда уходил электрический провод от розетки, а еще там должны были быть другие электрические штуки. А снизу все эти электрические премудрости закрывались металлической круглой крышкой, которая крепилась тремя винтами. Вот эти винты и не хотели сейчас откручиваться. Но Иван Порфирьевич в отличие от меня справился с ними легко. Крышка была снята, и внутри оказался пакет размером с обычное письмо, но более пухлый. Пакет был коричневый, а не серый, как я непонятно отчего себе представляла. А вот надпись на нем была написана иероглифами, тут я догадалась правильно.

Еренев внимательно пакет осмотрел, на секунду задумался и вскрыл его. Извлек пачку листов, сплошь исписанных иероглифами, и небольшой листочек, где было написано по-русски. Он уложил все это обратно и сказал:

– Может, оно и к лучшему, что здесь сплошная китайская грамота. Может, нам и знать, о чем там речь, не положено и вообще лучше этого не знать.

То, что был там листочек с русскими словами, видела только я, потому что стояла рядом. Но я промолчала, потому что сочла, что господин Еренев имеет причины сказать так, как он сказал.

– Давно догадались? – спросил он меня.

– Нет. Вы не поверите, но как раз когда мы с мистером Ю… когда мы с господином Котовым арестовывали мистера Ю. Он ведь рылся в багаже господина Соболева. Я, во-первых, посчитала, что не мог такой умный человек оставить что-то важное в багаже. К тому же, как вы знаете, я видела, что Михаил Наумович что-то забирал у себя в купе и прятал в карман брюк. Что, как не эту самую вещь? Ну и в-третьих, утром, когда мы забирали вещи из того купе, где… ну из последнего купе, дедушка поправил лампу на столе, и у меня в голове мелькнула мысль, только я ее не поняла сразу. Мне показалось, что та лампа стоит как-то не так, как другие. Но у нас в купе лампа стояла точно так же, и я забыла об этом. И в самый неподходящий момент вспомнила, где видела лампу, стоящую неправильно. Здесь! Вот и все!

– А в чем же была неправильность?

– Ой, забыла показать, а теперь уже поздно, не совать же пакет обратно. Ладно, объясню на словах. Пакет едва поместился, и из-за этого крышка снизу лампы прогнулась наружу. И она чуть-чуть, самую малость покачивалась. Наверно, и винт туго выкручивался по той же причине. А все другие лампы стояли ровно.

– Я вот ничего такого не заметил…

– Может, вы смотрели в этот момент в другую сторону? Лампа качнулась, когда поезд несколько раз дрогнул на стыках сильнее обычного.

– Наверное, по стрелке проезжали, – вставил правильное замечание проводник.

– Скорее всего.

– Ну что? Пойдем прятать находку в шкатулку с замочком, а после отнесем в несгораемый шкаф? – предложил Иван Порфирьевич.

– Вы только печать на место повесьте, окажите мне такую помощь, – попросил Арсений Игнатьевич.

Мы повесили печать, проводник закрыл дверь своим ключом и ушел по своим делам.

– Позвольте мне сопроводить вас? – спросил есаул.

– Да мы сами хотели вас об этом попросить.

– У меня к тому же есть один вопрос к Дарье Владимировне…

– К Даше, – предложила я.

– Хорошо. Так вот есть один вопрос, не задав который я не усну.

– Вы, как никто, заслужили право задать вопросы и получить ответы, – сказал ему Иван Порфирьевич. – Полагаю, что и Даша с этим согласна.

– Так! Я, похоже, снова многое пропустил? – спросил дедушка, глядя на нас троих.

– Вот и Афанасий Николаевич тоже хочет задать вопросы. И тоже имеет право на ответы. Похоже, стоит заказать чаю? Там в вашей корзине осталось что-нибудь вкусное?

– Осталось! – хором ответили мы с дедом.

– Так что же мы стоим? Я сегодня без ужина!

– И мы тоже!

– Не поверите, но и я не ужинал, – присоединился к этим признаниям есаул.

36

Как мне не хотелось пугать дедушку, но не рассказать ему все было бы очень нечестно и несправедливо. Я все же постаралась рассказать без самых неприятных подробностей, к примеру, не стала говорить, что Семен Андреевич попросту спас меня, хотя это была уже несправедливость по отношению к нему. Но тот все понял правильно и никаких уточнений делать не стал. Зато спросил, когда я закончила:

– Скажите, Иван Порфирьевич, а этот самурай сказал вам хоть слово?

– Даже дюжину слов. Я задал несколько вопросов и, не получив ответа, собрался прекратить бесполезное занятие. Но тут он сам меня остановил. Сказал, что ответит на последний вопрос о том, удалось ли ему найти пакет и где он может быть. Но в обмен на честный ответ на его вопрос. Подумав, я согласился. Он сказал, что пакет ему найти не удалось и, где его искать, ему неизвестно, но он по-прежнему уверен, что тот должен быть в поезде. Такой ответ меня огорчил, зато вопрос, за ним последовавший, от души развеселил.

– Так что он такого спросил? – первым не выдержал дедушка затянувшейся паузы.

– Да он поинтересовался, для чего была затеяна история с привидением – он назвал его фантомом, – которая помешала ему забраться в купе второго класса еще на ночь раньше.

Господин есаул, ничего о привидениях не слышавший, потребовал и ему рассказать, о чем идет речь. Удалось ему это сказать не скоро, потому что смеялись мы очень долго. Пришлось рассказывать, взяв с него слово ничего не говорить ни Софье Яковлевне, ни Ирине Родионовне.

– Чудеса, да и только, – развеселился и есаул. – Мало нам преступников, так еще и привидения по вагонам разгуливали!

– Семен Андреевич, а сами вы о чем спросить хотели?

– Да о том, кто вас так сражаться научил, Дарья Владимировна. То есть Даша.

– Отец ее учил, – ответил дедушка. – Светлая ему память. Я-то боюсь до дрожи в сердце этих ее умений, все кажется, из-за них она попадает в неприятности. Потом подумаю и понимаю, что в неприятности она и без того попасть сумела бы, зато выбраться из них… Живой выбраться, одним словом.

Есаул покивал задумчиво, было похоже, что ответ его полностью удовлетворил. Но вот меня этот, казалось бы, естественный вопрос насторожил.

– Семен Андреевич, вы же спросили об этом не из чистого любопытства. Понятно, что вам показалось странным, что я умею довольно ловко фехтовать, но ведь не из-за одного этого?

– Нет. Не из одного праздного любопытства. Я пока крался по проходу, словно мышь, – это чтобы вас не вспугнуть в первую очередь, японец-то меня увидел давно, – успел кое-что разглядеть. Несколько необычных приемов. Как сказал мне один человек, что лучше всего не те приемы, которые доступны большим мастерам, а те, которым можно легко обучить всякого человека, даже ребенка.

У меня сердце дрогнуло при этих словах. Да и у дедушки, кажется, тоже. Более того, и Иван Порфирьевич стал догадываться. Но есаул умолк.