ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ - ЛЕВ КВИН

– При переводе многое теряется, – усмехнулся он. – По русски звучит гораздо лучше.

Вернулся второй парикмахер и приступил к делу. Взявшись двумя пальцами за мой нос, он сосредоточенно водил бритвой по подбородку, словно ей там действительно могло найтись серьезное дело.

Шандор появился, когда парикмахер уже кончил меня брить и с липкой настойчивостью навязывал какую-то жидкость от полысения.

Я рассчитался с ним, дал пенго на чай, и мы вышли.

– Все как будто чисто, – сказал Шандор. – Сделаем так. Сначала поднимусь я, потом, через несколько минут, – ты. Второй этаж, дверь прямо… Осторожно, там возле лифта злая собачонка. Беззубая, но взлаять может.

Он повернулся к подъезду. Я остановился возле витрины магазина, затем, обождав немного, последовал за ним.

У лифта, в будочке с большим окошком, над которым висела табличка с надписью «дворник», сидел парень в форменной фуражке фашистской молодежной организации «Левенте», совсем еще пацан. Увидев меня, выскочил из будки.

– Господин лейтенант, вы входите в дом, очищенный от евреев и их коммунистических приспешников, – громко доложил он, вытянув руки по швам.

От него здорово несло чесноком.

– Молодец! – похвалил я. – А много их было?

– Ни одного! – гаркнул он.

– Молодец!

– Выдержка! – ответил он нилашистским приветствием, вскинув правую руку.

Я прошел мимо него на лестницу – лифт не действовал.

В Венгрии нижний этаж называется фельдсинт – партер. Потом идет бельэтаж, или, как его часто называют, полуэтаж, а уж затем только начинается порядковый счет. Таким образом, второй этаж – по-нашему четвертый.

На площадке, почти незаметный в полумраке, меня ждал Шандор.

– Почему не зашел? – спросил я шепотом, чтобы не услышал тот, внизу.

– А вдруг ловушка?

Мы наскоро условились, как действовать, и он нажал кнопку звонка. В глубине квартиры послышались легкие женские шаги. Они приблизились к двери и затихли.

– Кто там?

– От господина Лайоша Варна, – негромко ответил Шандор.

Звякнула цепочка, повернулся ключ в замке. Мы увидели маленького роста хрупкую женщину, не старую еще, но с совершенно седыми, словно густо напудренными волосами. Черные, очень живые глаза настороженно взглянули на Шандора – меня она не заметила, я стоял в тени, чуть в стороне от двери.

– Вы от господина Варна?

– Да.

– Ко мне?

– Если вы Эндрене Алмади.

– Слушаю вас. – Она стояла на пороге, загораживая дверь.

– Здесь, на лестнице?

– Видите ли… – Она замялась. – Я вас совсем не знаю.

– Тетя Эржи!

Она замерла, пристально вглядываясь в лицо Шандора, и вдруг вскрикнула:

– Шаника! Ты?.. Господи! – она кинулась ему на шею. – Шаника! Шаника! Ну как же я тебя не узнала!

– Десять лет, тетя Эржи.

– Десять?.. Да, боже мой, уже десять!.. Дай я на тебя хоть взгляну.

Она повела его в глубь длинной, освещенной яркой электрической лампой, передней. Я негромко кашлянул. Кажется, Шандор, увлеченный встречей, совсем забыл обо мне.

Он тотчас же вернулся к двери.

– Мой товарищ, тетя Эржи, – представил он меня. – Тоже Шандор.

– Очень приятно. – В ее черных глазах мелькнуло смятение. Ее, очевидно, испугала моя форма. – В грозный час опасности доблестные гонведы – желанные гости в каждом доме.

Шандор рассмеялся:

– Он наш, не пугайтесь.

– Ах так! – Она, смущенно улыбаясь, словно извиняясь за свой испуг, пожала мне руку. – Сейчас все перепуталось. Не знаешь, кого бояться, а кого нет… Вчера вот зашел ко мне один бывший знакомый. Как он меня разыскал, непонятно – и я уже не знаю, сколько квартир сменила. Был раньше социал-демократом.

Такой идейный, левые фразы: революция, восстание, пролетарский долг… А теперь нилашист. И представьте себе: тоже идейный! И тоже фразы, только теперь все наоборот: красная чума, борьба до последнего патрона, коммунистов и социалистов на фонарь…

– Тетя Эржи, вы сделали, о чем наши просили? – остановил ее Шандор.

– Ох, что же мы здесь стоим, в коридоре! – спохватилась она. – Пойдемте.

Она повела нас через всю квартиру. Мы шли впереди, она сзади, щелкая выключателями. Окна были затемнены, всюду горело электричество.

В комнатах пахло нежилым. Мебель зачехлена, даже на картинах и люстрах льняные чехлы.

– Да, они уехали, мои хозяева, – пояснила тетя Эржи, заметив наши удивленные взгляды. – У них прекрасная дача на Балатоне, решили там переждать, А мне за то, что я здесь все охраняю, наполовину снизили квартирную плату… Ну, где они еще найдут такого дешевого сторожа?

Наконец, мы оказались в небольшой комнате без светомаскировки на окнах. В лицо дохнуло теплом: в углу топилась небольшая кафельная печурка.

– Последний уголь, – вздохнула тетя Эржи. – А впереди еще целая зима.

Она усадила нас возле печурки, поставила на конфорку обязательный кофе.

– Суррогат, конечно. Но все-таки отдаленно напоминает… – Она, наконец, угомонилась, пристроилась на низеньком стульчике у ног Шандора, закурила.

– Ну как, тетя Эржи? – снова напомнил Шандор.

– Ваши просили узнать, посылал ли ЦК весной к вам человека по имени Дьярош Бела.

– Совершенно верно.

– Понимаешь, товарищи такого не знают.

Мы переглянулись с Шандором.

– Все ясно, – сказал он после недолгого молчания. – Ну, ничего. Передайте там, организацию мы спасем во что бы то ни стало. Жертвы, конечно, будут, это неизбежно. Но организация останется. Давайте, тетя Эржи, договоримся о связи.

– Сейчас, – тетя Эржи мяла в пальцах сигарету. – А насчет того человека, Дьяроша…

– С тем человеком все кончено! – резко оборвал ее Шандор, и это прозвучало, как смертный приговор.

– И все-таки послушай, что я скажу: речь ведь идет о человеческой жизни. Товарищи его не знают, это верно. Но, понимаешь, недавно провалился один товарищ, который поддерживал связь с несколькими периферийными организациями. Не исключено, что ваш Дьярош имел дело именно с ним. Не исключено.

– Но почему же Дьярош исчез?

– Похоже, испугался разоблачения, – вставил я.

– Не знаю. – Тетя Эржи положила в пепельницу недокуренную сигарету и сразу зажгла новую. – Не знаю, – повторила она. – Но если вы обещаете не поступать опрометчиво, я, может быть, дам вам ниточку… Понимаете, я… Словом, мне знакомы люди, изготавливающие фальшивые бумаги. Так вот, по некоторым признакам мне кажется, что ваш Дьярош пользуется их услугами.

– Вот как! – неопределенно сказал Шандор.

Как будто он не знал совершенно точно, что Бела-бачи привозил из Будапешта и поддельные документы, и бланки, и штампы.

– И еще, мне кажется, – продолжала тетя Эржи, – он бывает только у одного из этих людей.

– У кого именно? – быстро спросил Шандор.

– Понимаешь, у меня нет точных данных, только какие-то косвенные сведения, очень-очень неопределенные. Может быть, он, может быть – нет. Но следовало бы поинтересоваться. Только осторожно. Очень осторожно.

– Вы знаете адрес?

Она замялась. На секунду, не больше. Потом сказала:

– На улице Ракоци. – Она назвала номер. – Во дворе. Тодор Геза. Маленькая граверная мастерская. Учтите: он не коммунист, он далеко не коммунист. Услуги он оказывает только за деньги, кому угодно…

На улице моросил дождь, мелкий, надоедливый, наводящий тоску и уныние.

– Только его и не хватало, – поморщился Шандор.

– Пусть себе, – сказал я. – Смоет всякую нечисть.

В самом деле, зеленорубашечников на улице стало заметно меньше. Зато прохожих прибавилось – было время обеденного перерыва.

Все нижние этажи домов на улице Ракоци были сплошь заняты магазинами. Огромные зеркальные витрины крупных торговых фирм тянулись на полквартала. Но встречались и лавчонки вообще без витрин, свет туда проникал через узкие стеклянные двери. Чаще всего «трафики» – табачные ларьки, в которых за отсутствием табака торговали только спичками, марками, открытками, почтовой бумагой и прочей мелочью.

Перед одним из таких трафиков Шандор остановился:

– Зайдем.

В магазине на высоком стуле восседала сухая, как мумия, старуха с желтым морщинистым лицом и грела руки над электрической плиткой. Шандор попросил показать зажигалки. Старуха проворно выложила на витрину весь товар и стала нахваливать одну зажигалку за другой: эта хороша, а эта еще лучше.

Шандор выбрал простенькую, без всяких украшений.

– Для чего зажигалка? – спросил я на улице.

Он улыбнулся:

– Да вот, хочу тебе сделать подарок на память.

– С надписью? – догадался я.

В подъезде нужного нам дома висела небольшая эмалированная табличка: «Гравер во дворе». Рука с вытянутым, неестественно длинным пальцем указывала вниз.

Двор был маленький, квадратный, сдавленный со всех сторон высокими стенами домов. Небо, тоже маленькое и тоже квадратное, опиралось на выступы крыш. Под ногами, на белых керамических плитах, которыми был выстлан двор, хлюпала вода.