Вся вселенная TRANSHUMANISM INC.: комплект из 4 книг - Виктор Олегович Пелевин

Но он вовремя вспомнил, что уже обозначил этот вопрос в преференциях. Значит, говорим про мечту.

– Какая?

– Да как у всех, – пожала Няша плечами.

– На банку надеешься?

Няша засмеялась.

– Надеюсь, конечно. Кто не надеется. Но надежды мало.

– А как ее у вас получают? По сердобольской линии?

– Ой, там долго. Надо сперва в ЦИК, потом в президиум ЦИКа, затем чтобы лаврами увенчали, сначала серебряными, потом золотыми. Жандармерия тебя со всех сторон просветит. Если решат, что подходишь, снизу дадут отмашку, чтобы народ попросил остаться в строю навсегда. Но шансов примерно ноль. Баночных сердоболов всего человек сто.

– Ну не сто, – сказал Иван, – а побольше. И шансов не ноль. Был бы ноль, никто бы не ломился по вашей линии.

– Я вообще-то дизайном занимаюсь, – сказала Няша. – Мечтаю в высшее дизайн-бюро попасть. Под Судоплатоновым.

– Понятно. Делать режиму человеческое лицо.

– А оно у него и так человеческое. Если в дизайн-бюро себя проявишь, можно в банку попасть без всякой политики… Весь худсовет уже там. А у тебя как? По профессиональной части есть надежда?

Иван вздохнул. По линии гужевого транспорта шанс попасть в банку был только у профессора, чье имя не стоило повторять всуе.

– Бывают служебные банки, – сказал он. – Но это редко. Не знаю, может, я специальность потом сменю. В крэперы поздно, стану брокером… Или стартап с ребятами замутим.

Няша отскочила к забору, чтобы не попасть под грязь из-под быстрой коляски, несущей какого-то раздухарившегося усача к счастью.

Иван прижался к доскам рядом с нею. И хоть он касался только забора, получилось так интимно, словно он прижался к самой Няше. Пара капель от коляски все-таки шлепнула на сапоги. Иван сорвал лопух и вытер их.

– А я и без банки не боюсь, – сказала Няша. – Правда. Умереть не страшно, Вань. Главное жизнь ярко прожить…

– Сегодня с этим будет порядок, – улыбнулся Иван. – В смысле, проживем ярко. Спичек хватит.

Возле чугунных ворот в Парк Культуры стояла очередь. Из-за двух девок в белом, принятых охраной за тартаренских шахидок, образовался затор – но недоразумение разъяснилось, и теперь очередь двигалась быстро. Городовой неодобрительно глянул на поколенческую кукуху Ивана с черными черепами и звездами – но подобрел, увидев крестики на Няшиной.

– На протест?

– Вообще, – ответил Иван.

– Если в зону «А», должен быть защитный шлем.

– Туда точно не пойдем.

– Возможные на протесте травмы госстраховкой не покрываются. Подтверждаете?

– Да.

Городовой кивнул и ухмыльнулся половиной рта. Формальности соблюдены, контрольные ответы записаны, а теперь, милые дети, хоть шею себе сверните…

Сразу за входом начиналась Певчая аллея – променад под старыми липами, разделенный на несколько зон. Каждый жетон, падавший здесь в музыкальный футляр или просто в пыль, охранялся государством и облагался налогом. Транзакции через кукуху были запрещены, о чем уведомляли знаки на деревьях.

Няша задержалась у входа, чтобы купить три зеленых жетона по боливару.

– На счастье, – сказала она. – Говорят, потом повезет. Музыкантам надо подавать. Кидаешь богу в шляпу…

Иван снисходительно улыбнулся.

В начале аллеи, как всегда, было много крэперов – смазливых пацанчиков с желтыми чубами, танцующих в очках и труселях перед стоящими на земле крэпофонами. Напомаженные рты выплевывали сбацанный нейросетью текст под сгенерированный ею же звук, и утомленный мозг Ивана поставил блок на всю смысловую составляющую.

Парковые тексты были запредельно облегченными. Выглядывая в толпе богатого папика или мамика, крэперы считывали слова со стекол, не вдумываясь в их смысл. Стоило ли ожидать усилия от слушателя?

Чтобы начать воспринимать текст, Ивану пришлось сделать сознательное усилие.

– Были времена, когда все фрумеры качались,

а я не качаюсь, я уже совсем кончаюсь,

я покрасил волосы в холодный желтый цвет,

места для тебя, прохожий, в моем сердце нет,

я спустился в этот мир как желтая ворона,

на моей башке горит позорная корона,

я пройду по жизни как собака по роялю,

я сегодня в пятый раз за день себя роняю,

мне плевать плевать что в банку точно не попасть,

скоро смерть разинет на меня стальную пасть…

Столичные интим-работники могли, конечно, позволить себе крэпофоны дороже и тексты замысловатее – с переменами и протестом. Но в моде был максимальный наив, как бы намекающий клиенту, что возможно все, и продавец услуг не остановится ни перед какой пикантностью.

Несмотря на низкую эстетическую ценность, у этих речевок было одно важное достоинство – они нигде не фиксировались и растворялись в информационном космосе безо всякого следа сразу после возникновения, почти не влияя на общую энтропию вселенной.

Парковый крэп считался зеленой музыкой, и за это его не то чтобы уважали, но терпели. Но для элитных дорогих крэперов и особенно вбойщиков эпитет «парковый» был главным оскорблением.

Идущие мимо смотрели в основном на фасоны огмент-очков и крэп-труселя: у одного гульфик в виде волчьей морды, у другого вообще не трусы, а тонкая тесемка, спрятанная между тве́ркающих ягодиц, у третьего прозрачные кружева, ясно показывающие ожидающий спонсора приз.

Когда крэпофон пытался преодолеть разрешенные децибелы, звук обрезало и он делался сиплым. Но крэперы сознательно юзали стильный эффект – и сипела вся крэп-аллея.

Если к крэперу подходила стайка веселых подружек, он тут же отворачивался: попасть на бюджетный девичник и помереть потом от разрывов прямой кишки не хотел никто. А папики клевали плохо, и вид у крэперов был по-осеннему нахохлившийся и озябший.

Иван ожидал, что Няша кинет жетон одному из них – крэперы девчонкам нравились. Но Няша, проходя мимо, только морщилась и повторяла староверскую присказку, с которой резали когда-то тартаренов:

– Чемодан погост небо.

Иван был недоволен развитием ситуации. Про мечту они уже поговорили, но он еще не перешел к дружеским прикосновениям невзначай. Если он собирался сделать все на колесе, было давно пора.

Он уже собирался приобнять Няшу за талию, как бы успокаивая – но крэп-зона кончилась и началась территория народных сказителей с традиционными инструментами. Увидев их, Няша расцвела, и Иван решил на всякий случай не торопить события.

Здесь было много кукух с крестами, много вышиванок и лаптей из настоящего лыка, много седых бород и струнных досок. Няша даже знала, как они называются – гусли.

Она остановилась возле одного особенно эпичного гусляра с обвисшими белыми бровями, сделала серьезное лицо и надолго погрузилась в былину – словно пытаясь по смысловому лучу спуститься в бездну прошлого.

– Ой-д’как пятый раз травили баламутов,

На утро доллар был сто тридцать семь…

Таинственная речь тревожила генетический нерв. Казалось, где-то в чащобах России до сих пор спят волшебным сном баламуты и доллары, и всего-то надо найти их, протравить как следует, и воскреснет былая сила, да