Полюбить Джоконду - Анастасия Соловьева

Хорошо бы сейчас оказаться в номере, полежать на широкой двуспальной кровати. Никогда у меня не было такой, а в последнее время я вообще ютилась на кушетке в кухне! В отеле Гришка уступил мне спальню, а сам обосновался в гостиной.

Истинный джентльмен! Я с досадой взглянула на спутника, но тот не обращал на меня внимания…

Да, хорошо бы поваляться в номере, почитать Ольгин роман про крашеные губки. Вчера в поезде я открыла журнал наугад и неожиданно увлеклась, зачиталась… Это было какое-то странное, завораживающее произведение. Вроде как и не роман в традиционном понимании — живая ткань из писем, хроник, записных книжек, фотоальбомов. Но именно из таких вещей ведь и складывается жизнь. Настоящая жизнь, полная неосуществленных намерений, обмолвок, недосказанных фраз, тщательно скрываемых поступков… Этой жизнью дохнуло на меня со страниц романа. Хотелось читать и читать. А надо развлекать Гришку и еще мелькать на людях, как выразился хмурый мужик из гостиницы.

Мы переходили из зала в зал мимо аккуратно прописанных лиц, интерьеров, пейзажей — остановленных мгновений жизни, которая после остановки переставала быть настоящей. Что может испытать нормальный человек, оказавшись в средоточении ненастоящей жизни, в параллельном мире — среди красиво и талантливо сделанных копий реальности? Мне казалось, я попала в западню. Так и буду кружить в этом царстве теней, как несчастная Эвридика, как Алиса в Зазеркалье. Но может, так мне и надо? Я сама добровольно (или почти добровольно) избрала для себя фальшивую жизнь. Причем гораздо раньше, чем переехала в конспиративную квартиру. В тот момент, когда согласилась сотрудничать с Карташовым. Все эти ужасы стали расплатой за малодушие и слабость! Господи!

— Лиза!

Я стояла на галерее между какими-то двумя мадоннами и смотрела в окно.

— Лиза, Рафаэль! — У Гришки на лице читалось детское, ничем не омраченное блаженство.

Да, Рафаэль. «Мадонна Конестабиле». Я сделала усилие и взглянула на полотно.

У Мадонны был правильный овал лица, а темные глаза смотрели проникновенно и чуть лукаво. Никакая она не Мадонна! Обыкновенная молодая женщина, у которой к тому же есть тайна. Плохая или хорошая? Я задумчиво разглядывала картину, но тут Гришка, взяв меня за локоть, отвел в сторону. К картине подошла группа экскурсантов.

— Кульминационным пунктом картины является лицо Богоматери. — Моложавая, в глухом черном пиджаке дама рассказывала веско и монотонно. — Окутанное легкой воздушной дымкой, лицо излучает бесконечную материнскую нежность и любовь…

«Почему материнскую? — Я внутренне спорила с экскурсоводшей. — Ее лицо излучает любовь к жизни вообще. К настоящей жизни. К той жизни, которая за окном… к той, которую вы перестали ощущать в своем параллельном мире».

— Тебе нравится? — робко спросил Гришка. — А давай еще голландцев посмотрим.

— Завтра, Гришенька, завтра. Мы здесь с двенадцати часов. Надо еще успеть взять билеты в театр.

— В театр? Ты говорила, на стриптиз.

— Подожди, и стриптиз будет. Сколько нам тут еще прохлаждаться?..

— Да не нужен мне никакой стриптиз!

— Если не нужен, — улыбаюсь я, — тогда другое дело. Все, стриптиз отменяется! Поедем в театр Комиссаржевской.

— Ты знаешь этот театр?

— Ничего я не знаю тут. Была один раз с родителями маленькой девочкой.

— Так где ж нам этот театр искать?

Билеты мы купили в театральной кассе недалеко от Гостиного Двора. Очень удачно: два билета на сегодня в третьем ряду партера. Спектакль «Шут Балакирев».

— Про Петра, — объяснила кассирша.

Ну ладно, местный колорит. Полюбуемся, пока сидим в очереди — ждем своего часа. С театром веселей.

— Есть еще на завтра хорошие билеты, — предлагает кассирша, заметив, что я продолжаю рассматривать афишу. — «Царская невеста» в Мариинке, премьера. Дорогие, правда.

— Ничего, давайте! — Я отважно протягиваю деньги.

Будем развлекаться, а вдруг получится? Как себя чувствуют мыши в мышеловке? Им-то наверняка не до развлечений.

— Гриш, тебе надо купить костюм. Не пойдешь же ты в театр в свитере!

— Может, не сегодня?

Да, соглашаюсь я. Театр Комиссаржевской, должно быть, место демократичное, там и в свитере сойдет. А в Мариинке — нет.

К семи мы едем в театр, к одиннадцати — в ресторан, где я предусмотрительно заказала столик. Утром — в Гостиный Двор, оттуда — в Эрмитаж. Вожделенные голландцы, французы, импрессионисты. Неожиданно я почувствовала, что их искусство вызывает у меня отклик. Импрессионисты обращались с миром свободнее: на их картинах он казался ярче, воздушнее и добрее. Жуткое ощущение параллельной реальности покинуло меня.

Даже в очереди время можно провести очень приятно. Познакомиться с кем-то интересным, узнать что-то новое. Жаль, не получается забыть, что ты в очереди. И куда эта очередь к тому же! Например, вчера. Собираемся мы в театр, и вдруг звонит Лена. Я уж все прокляла, что намекнула ей про неприятности.

— Как ты? Что у тебя? — Такая грусть в голосе. Пусть лучше бы плохо думала обо мне, только бы не тосковала! — Ничего, мам, все нормально будет, увидишь! — утверждает моя дочь не очень уверенно.

А дальше новость. И какая! Полчаса назад в коробке из-под стиральной машины какой-то мужик привез мои вещи. Норковый полушубок, два свитера, туфли, спортивный костюм и Наташино платье.

— Гриш, нас выгнали с конспиративной квартиры, — сообщаю я после разговора с Леной.

Гришка молчит — не знает, как реагировать. Я тоже не знаю, хорошо это или плохо. Квартирка нам осточертела, конечно. Но как бы не было хуже. Как бы нам еще по квартирке этой не заскучать!

Нервы у нас накалены до предела, поэтому, придя после Мариинки в ресторан, я предлагаю заказать водки. Гришки смотрит с опаской. Если я начну пить и деморализуюсь, руководить предприятием придется ему. Роль руководителя прельщает его не слишком, но спорить он не решается.

— Завтра в Летний сад пойдем. — Я лихо опрокидываю рюмку и заедаю шашлыком из осетрины. На вкус водка по-прежнему противная, но сейчас чем хуже, тем лучше. — Там статуи: День, Ночь, памятник дедушке Крылову, домик Петра. А еще ограда…

— Откуда ты знаешь? — почему-то беспокойно спрашивает Гришка.

— Слышала в булочной!

— Где?

— В булочной! Так вот ограда… Ее какой-то знаменитый мастер делал… или по эскизам какого-то известного художника… Сада ограда темная тянется, тянется, тянется…

Гришка молча разливал водку. Его дурные предчувствия начинали сбываться.

Утром мы проспали до одиннадцати. Завтрак заказали в номер, но к еде почти не притронулись. Обоим было плохо, болела голова, а тревога не унималась.