Полюбить Джоконду - Анастасия Соловьева

Я опять раскисла. И Ольга потащила меня в Пассаж, приговаривая что-то в том смысле, что только мужчины напиваются с горя, а настоящие женщины идут за покупками. Мы переходили из секции в секцию, разглядывая заурядные вещи по незаурядным ценам, пока я не наткнулась на этот ридикюль и, не подумав хорошенько, отвалила за него целый мешок денег. В оправдание скажу: я вспомнила, как потрясающе выглядела с таким же ридикюлем Ольга, когда я в первый раз увидела ее в аэропорту. Правда, одета она была в палевый каракульчевый жакет и длинную шелковую юбку. А к моей ржавой куртке и джинсам больше подойдет сумка из брезента, которая стоит дешевле во много раз. Особенно если на вьетнамском рынке покупать.

Тогда настроение у меня испортилось совсем. Зато теперь, разглядывая ридикюль, я с удовольствием осознавала, что купила замечательную вещь. «Тринадцатая» зарплата, как и любые шальные деньги, утечет сквозь пальцы, разойдется по мелочам. А так у меня будет красивая кожаная сумка. К тому же очень вместительная. Тоже достоинство. От Карташова останется сумка, от Самета — шубка и несколько платьев. Так постепенно к старости у меня соберется коллекция хорошей одежды и аксессуаров. Жаль, что сапоги до того времени не дослужат — развалятся. Хотя в старости и одеваться-то, наверно, не захочется. И вообще, до нее еще надо дожить, а памятуя о том, в каких я нахожусь обстоятельствах…

Мое внимание отвлекло металлическое позвякивание: некто в белой поварской куртке пробирался во мраке дремлющего вагона, звенел железной корзинкой и бормотал:

— Холодное пиво, чипсы, сухарики, холодное пиво…

— Две бутылки дайте, — заспанно попросили у меня за спиной.

— Гриш, будешь пиво? — Я чуть потрясла Гришку за плечо. — И давай наши бутерброды доедим …

Глава 17

Морская улица — самый центр города. В десяти минутах ходьбы от нее я нашел подходящую гостиницу, маленькую, неприметную.

Войдя в номер, сразу повалился на кровать и уснул богатырским сном. В поезде мне не удалось поспать.

Проснулся только поздним утром. На телефоне был непринятый звонок от Лизы. Я тут же перезвонил.

— У нас дела такие, — оживленно говорила Лиза. — Теперь мы должны гулять по городу, смотреть достопримечательности, ходить по музеям и театрам. Пока все. Но тебе уже дважды звонил Дима Губанов. Я ему сказала, что ты отошел. Он просил — очень срочно.

— Сейчас перезвоню, — закончил я.

Если срочно звонил Губанов, значит, надо возвращаться. Хотя, в сущности, за два дня ничего здесь не изменится. Странное задание — ходить по театрам!

Но я все оттягивал разговор с Губановым. Перед возвращением на родину я решил немного проветриться, как говорили старые люди, прошвырнуться, и где-нибудь поесть.

Выйдя из гостиницы, я углубился в переулки. Однако мысль о Губанове и Москве досадно напоминала о себе. Я зашел в какой-то магазинчик, купил шпроты, мандарины, окорок и вернулся в номер. Поем и позвоню, решил я.

Но, к моему изумлению, мандарины оказались гнилыми, окорок — с сильным душком и даже с одного бока заплесневелым, а вместо шпрот я открыл труху в масле. Досадуя на все вокруг и на Губанова, я взял продукты и понес их в магазин.

— Ничего не знаю, — буркнула продавщица и раздраженно кивнула на дверь подсобки.

По липким ступеням я осторожно спустился вниз, пихнул дверь, обитую жестью, и оказался в заставленной коробками клетушке. За столом восседал солидный господин с бородкой и подписывал, не отрываясь, стопку накладных.

— Ба! Вот так встреча?! — В господине я не сразу признал однокурсника Антошу Докучаева.

— А-а, Аретов… — Антоша нехотя приподнялся, протягивая пухлую вялую руку. — Какими судьбами?

— Да вот — хотел поблагодарить за замечательные продукты.

Антоша лишь мельком взглянул на мой пакет, неожиданно юрко обежал стол, коробки и, выхватив его, скрылся на лестнице. Вскоре вернулся с другим пакетом и не глядя сунул мне — разговор закончен.

— Значит, ты теперь в торговле… — вздохнул я. — Все мы теперь в торговле.

— То-то и оно-то! Только вы распродаете свой талант, — Антоша вновь склонился над накладными, — а я талантливо продаю продукты питания. А кушать всем охота!

— Охота, — согласился я и вышел на волю.

В номере настырно пиликал не без умысла забытый мной сотовый. «Губанов»… — обреченно подумал я и взял трубку.

— Ну, здравствуй. Опять не могу тебя найти. — Это оказалась Глинская. — Много интересного узнала. Но по телефону не хочу. Завтра-послезавтра приеду. Но знаешь? Я почти уверена, что скитания нашего Гришки с Лизой в конце концов завершатся здесь, в Питере.

— Они уже здесь.

— А ты?

— Тут же. Но я сейчас уезжаю.

— Ничего, успеешь. Ты должен мне обстоятельно все рассказать. Садись немедленно в метро, доезжай до станции «Черная речка». Там выйдешь и жди меня.

Когда я был уже в вестибюле метро, опять загудел сотовый, на дисплее светился губановский номер. Нервы у меня сдали, я отключил телефон.

На «Черной речке» я простоял на сыром ветру минут двадцать, мучаясь тягостными видениями: беснующийся у телефона Губанов и хмурый Макар. Наконец, явилась Глинская:

— Рассказывай.

Я кратко пересказал то немногое, что знал о Лизе с Гришкой.

— А у меня новостей больше… — Глинская двинулась от метро.

— Мне ехать надо.

— Куда?

— На работу. Переделывать.

— А как ты собираешься переделывать? Топором и долотом?

— Каким топором?! Рисовать.

— У тебя в номере компьютер есть?

— Нет там ничего!

— Тогда я тебе, так уж и быть, одолжу свой ноутбук. Ты нарисуешь и пошлешь им.

Точно! — радостно мелькнуло в голове, и можно пока не ехать. Я включил телефон, и он тут же разразился губановскими позывными.

— Алексан, это ты?! А это я, Губанов! Сегодня к нам в контору приезжал заказчик с Пятницкой! Устроил бучу! Он понарисовал тут такого!.. Репин, блин, голимый! Фуфел… Короче, Алексан, все тебя ждут!

— А ты пришли мне его художества…

— Это зачем? Нет, ты сам приезжай!

— Пока я буду ехать — глухая ночь настанет. Сейчас метель на трассе. А так — к утру отошлю уже готовый проект. Ради скорости.

Губанов задумался:

— Говорил же я тебе… Ладно, сейчас вышлю. Глинская, хохоча, подхватила меня под руку:

— Идем. Я замерзла как собака. Здесь неподалеку кафешка есть — тебе очень понравится.

Кафе называлось «Осиновый кол». В полутьме пустого зала горели керосиновые фонари. Мы сели за столик у разбитого зеркала во всю стену. Мое отражение было с единственным глазом на лбу, Глинская оказалась вовсе без глаз. Привидение в белом саване принесло нам меню: