Год длиною в жизнь - Елена Арсеньева

– А вы слышали такое слово – заложники? – вступали в спор третьи. – Помните, как убили эсэсовца в метро? Тот, кто это сделал, скрылся. Но как только стало известно об убийстве, гитлеровцы мгновенно оцепили все выходы с двух близлежащих станций и арестовали всех, кто был тогда на платформах и на лестницах. Двадцать человек поставили к стенке сразу, не спрашивая!

– Жертвы неизбежны, – пожимали плечами одни. – Идет война…

– А фашисты – звери. Им все равно, кого убивать, – поддакивали другие.

– Невинных людей убили не только фашисты, но, получается, и тот герой, который подстрелил эсэсовца, – горячились третьи. – Двадцать французов – не слишком ли дорогая цена за жизнь одного врага? Думаете, жены и дети расстрелянных будут считать нас героями? Да они проклянут нас теми же словами, какими проклинают фашистов!

– Тогда R?sistance никогда не наберет силу, – возмущались первые. – Гитлеровцы подлецы, если заставляют мирных жителей платить за жизнь своих солдат!

– Они и есть подлецы, поэтому мы и сражаемся с ними, – соглашались вторые. – Сражаемся любыми средствами! Недаром «Юманите» призывает патриотов к вооруженной борьбе.

– Ради кого? – спорили третьи. – Какова та цель, которая оправдывает любые средства? Свобода Франции? Но ведь Франция – не только земля, а прежде всего люди. Не только страну хотим мы освободить, но прежде всего – людей. И грош нам цена, если мы выгоним фашистов с нашей земли, полив ее кровью наших же людей!

Такие споры вспыхивали часто. Рита и Огюст были в числе тех самых «третьих», которые выступали против крови невинных жертв. Максим принадлежал к числу умеренных «вторых», которые соглашались, что людей надо беречь, но бывают ситуации… Для Риты же никаких таких «ситуаций» не было и быть не могло. Именно поэтому она перешла в группу FFL, которая занималась «тихими диверсиями». Журналистика и печать – вот что было ее оружием. «Подпольная печать поможет Франции воспрянуть духом», – говорила Рита, объясняя свое решение.

Однако печать звала не только к национальной гордости, но и к прямому неповиновению пресловутому новому порядку. В газете «Вальми» можно было прочитать такие слова:

«Французы, встаньте. Вы не принадлежите к льстивым рабам. Лизать прусские сапоги оставьте нынешним властителям страны. Поднимите головы и сожмите кулаки. Вы сильны потому, что хотите жить. И завтра враги задрожат, и задрожат друзья врагов, когда вы крикнете с нами: «Да здравствует республика! Да здравствует свобода!»; «Невозможно связать французский народ цепями бесчестия… В гневе он потрясает своими цепями, а завтра он думает их разорвать!»…

Подстегнутые статьями «Вальми», 11 ноября 1940 года, когда все памятные церемонии были запрещены, студенты и лицеисты Парижа приняли решение пойти поклониться Могиле неизвестного солдата. Когда они поднимались по Елисейским Полям, скандируя под музыку «Марсельезы»: «Долой Гитлера! Долой Петена! Да здравствует Франция!», их встретили пули эсэсовцев. Десятки студентов были ранены, убиты. Жертвы всколыхнули неутихающую ненависть, и внутреннее несогласие с оккупацией усилилось. С точки зрения Риты, это и было нужно: вызвать в людях неготовность подчиняться, смиряться.

Издание нелегальных газет было делом весьма нелегким. Нужны были пишущие машинки, ротатор, восковки, краски, бумага… Многое удалось достать с помощью «Союза русских патриотов», который сотрудничал с FFL. Рите, впрочем, не удавалось подобраться ни к машинке, ни к ротатору, и пока даже ни одна ее статья или очерк не попали в печать. Она готовила лозунги и короткие призывы. Их печатать было проще – купили детский алфавит и набор чисел. Все воззвания начинались словами: «Смерть фашистским захватчикам!» Русские писали в своих листовках: «Смерть фашистским оккупантам!», и жизнь русских, победы их (парад на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 года, разгром немецких войск под Москвой) давали богатый материал для листков и воззваний, которые составляла и редактировала Рита.

Лозунги не только печатали, но и писали: на стенах домов и даже в общественных уборных. Если удавалось, изображали фашистов в самых непристойных свинячьих позах. Это тоже была борьба!

Конечно, можно и плечами пожать: тоже, мол, борьба! Плечами-то пожимать легко… Но однажды фашистский офицер застал парня, когда тот писал мелом на стене: «Смерть бошам!», и застрелил его у той самой стены.

И все же лозунги лозунгами, а хотелось яркого, настоящего дела, поэтому то, что предлагал Огюст, не могло не заинтересовать Риту.

Огюст работал на улице Шайо, на складе военно-морских сил гитлеровцев (таких складов было раскидано по Парижу несколько).

– На втором этаже там сложены под потолок тюки, а в них капок – что-то вроде хлопка. Под потолком проходит электропроводка. Через два дня будет суббота, – говорил Огюст, объясняя свой план. – В субботу мы работаем до полудня, и это как нельзя лучше отвечает нашим планам. Мы останемся втроем – я и еще два парня, Франсуа и Альфонс. Они французы, и если хорошо справятся с делом, я приведу их в нашу группу. Во время операции они будут обеспечивать безопасность: Альфонс внизу, на первом этаже, Франсуа – на втором. Я должен буду взобраться на тюки, оголить провода, а затем поджечь капок спичками. Гитлеровцы подумают, что замкнуло проводку, пожар начался сам собой. Никто не пострадает!

– Главное, не обожгись сам, – сказала Рита. И смутилась, увидев, как вспыхнули от счастья глаза Огюста. Честное слово, от такой вспышки мог загореться не только какой-то там склад, но и сердце любой девушки!

Но Рита, которой предназначался вес этот пыл, смутилась. Кажется, Огюст навоображал себе лишнего… И с чего? От совершенно невинных ее слов? Беда просто. Оказывается, Огюст влюбился куда сильней, чем она думала. Кошмар! Ведь он для нее просто друг…

– Знаешь что, – сказала Рита, отводя глаза, – давай дальше пойдем отдельно. Если Гийом увидит нас вместе, будет ужасный шум.

Гийомом звали командира их группы, и он был очень строг по части конспирации.

Улыбка слиняла с лица Огюста, глаза его погасли. Он кивнул, свернул за угол.

Рита подошла к лотку со старыми пластинками (чем только не торговали с лотков на Монтергёй) и принялась их перебирать. Она чувствовала себя ужасно глупо, да стыдно было отчего-то. Как бы дать понять Огюсту, что он бредит ею напрасно? Сказать напрямую? Ну да, а он вытаращит глаза: мол, ты много о себе воображаешь, малышка, я не такой болван, каким ты меня считаешь. Нет, все-таки он болван…

Впрочем, и не нужно ничего объяснять. Через две недели они с Максимом поженятся, и Рита будет носить обручальное кольцо. Конечно, дома его придется снимать, но, выйдя за порог, она будет надевать его снова. Огюст увидит и поймет, что он третий лишний. Ну а если он и потом будет смотреть на Риту безумными глазами, придется с ним поговорить, сказать, что замужняя женщина для порядочного мужчины не должна существовать, как для нее не существует никто другой, кроме мужа. Она не из таких! Так что Огюсту лучше о ней забыть.