Дочери дракона - Эндрюс Уильям

Я покачала головой. Девушки в «Красотках по-американски» обслуживали за ночь четверых или пятерых мужчин. В Донфене мне почти каждый день в течение двух лет приходилось принимать до тридцати пяти солдат. Я так и не привыкла тогда — а уж сейчас и подавно не привыкла бы.

Алан усмехнулся.

— Черт, да полковник наверняка отвалил бы пять сотен баксов за ночь с тобой. Может, даже больше. Ты ему нравишься, и деньги у него есть. Он из очень богатой семьи в Атланте — они дома строят, или что-то такое.

— Коммерческое строительство, — сказала я.

— Что?

— Его семье принадлежит крупнейшая в Джорджии компания по коммерческому строительству. Они возводят небоскребы. Он мне рассказывал.

— Так вот о чем вы говорите? О небоскребах?

— Мы много о чем говорим, — ответила я. — Он дает мне почитать книги, и мы их обсуждаем. Ты сам велел мне проводить с ним столько времени, сколько он захочет.

— Ты зря тратишь время на эти свои книжки. Тебе бы с полковником не просто разговаривать — давно бы уже долг отдала.

— Ох уж этот твой долг, — поморщилась я. — Настоящее крепостное право.

Алан ткнул в мою сторону зубочисткой:

— Осторожнее, Чжэ Хи. Я и так уже догадываюсь, как ты здесь оказалась. Стоит мне сделать пару звонков, и я буду знать точно. И как ты тогда выкрутишься? — Он сунул зубочистку в рот. — В начале месяца с тебя опять плата за аренду. Я тебя отсюда не выпущу, пока не заплатишь, так что начинай думать, как заработать побольше денег. — Он ушел в другой конец бара и взял журнал.

Конечно, Алан был прав. Как и сказал полковник, когда я только начинала работать, мне, как и всем другим девушкам, ни за что было не выплатить долг. Но здесь я получала крышу над головой и еду для Су Бо. А еще Алан был прав насчет того, что я смогла бы много заработать как барная девушка. Солдатам я нравилась, и они предлагали сумасшедшие деньги за то, чтобы заняться со мной сексом. Я сразу дала понять, что таким не занимаюсь, но их это не останавливало. И только полковник мне никогда ничего подобного не говорил.

Я взяла тряпку и пошла к окну, выходившему на улицу. Забравшись на стул, я дочиста протерла стекло. Я каждый день его протирала, обычно и снаружи, и изнутри. Самой себе я говорила, что попросту должна поддерживать чистоту в баре. Но в глубине души я знала: дело в том, что полковнику нравилось смотреть в окно.

Бар начал наполняться солдатами; сверху спустились девушки, чтобы их обслужить. Я ходила между столиками, вытирая столешницы и принимая заказы на выпивку. Из музыкального автомата заиграл джаз, девушки стали, как и каждый вечер, подниматься наверх с мужчинами. Дела в «Красотках по-американски» шли отлично благодаря мне. Тут было чисто, я заботилась о том, чтобы в баре имелась хорошая выпивка и чтобы пиво было всегда холодное, а в музыкальный автомат мы заряжали новейшие американские пластинки. И о девушках я тоже заботилась. Я знала, что им нужно для работы: хорошее питание, чистое белье, лекарства, выходные, эмоциональная поддержка, — и я их этим обеспечивала.

Алан считал, что я слишком нянчусь с девушками, и мы часто ругались на этот счет. Но я была упряма и настойчива и обычно побеждала в спорах. Постепенно он заметил, что с моим подходом самые лучшие девушки оказывались именно в нашем баре. Я сделала «Красоток по-американски» лучшим борделем во всем кичжичхоне. Но когда я задумывалась о своей работе, мне все-таки становилось стыдно: я поддерживала сексуальную эксплуатацию корейских девушек.

Когда пришел полковник, было еще рано. Он обычно сидел в баре около часа, не дольше, и никогда не пользовался девушками. Солдаты при нем всегда хорошо себя вели. Я улыбнулась, увидев его. На нем, как всегда, были брюки хаки и белая рубашка-сафари. Пустой рукав был пришпилен к плечу. Он сел за свой столик у окна. Я налила в чистый бокал немного бурбона «Олд Фицджеральд» из Кентукки и отнесла ему.

Несколько месяцев назад он сказал мне, что дома в Джорджии всегда пил «Олд Фицджеральд».

— Его подают в Белом доме, — добавил он.

Тогда я попросила человека, который снабжал нас выпивкой, достать ящик, и убедила Алана заплатить за этот виски побольше. Бурбон привезли три дня назад, и я не могла дождаться, когда наконец устрою полковнику приятный сюрприз. Я принесла стакан за его стол.

Полковник поздоровался со мной и спросил, как идут дела в «Красотках по-американски». В очередной раз отметив его мягкий южный выговор, я сказала, что сегодня наверняка будет много народу, и села напротив.

— Да, — согласился он, — тут лучший бар в кичжичхоне.

Он отпил бурбона, потом глянул в бокал, удивленно приподнял бровь и сделал еще глоток. Его зеленовато-голубые глаза расширились от изумления.

— Чжэ Хи, как вам это удалось? Это же «Олд Фиц»! — воскликнул он.

Я улыбнулась и кивнула.

— Алан был в ужасе от стоимости. Пришлось убеждать его взять именно этот виски. С вас будет двойная цена.

— Он того стоит. Это напиток президентов. Говорят, генерал Улисс Грант пил по бокалу каждый день. Он был великий воин, хотя, как вы знаете, я предпочитаю Роберта Эдварда Ли.

— Да, вы мне уже много раз говорили, — кивнула я.

Полковник отпил еще бурбона и задумчиво посмотрел на меня.

— Спасибо, — сказал он. — Вы всегда обо мне заботитесь.

— Вы хороший клиент.

— Хороший клиент? И все?

— Особый клиент, — подчеркнула я.

— Так почему вы со мной не танцуете? Только в тот первый раз согласились.

— Не могу.

— Почему не можете? — спросил он. — Мы много времени проводим вместе, Чжэ Хи. И многим делимся друг с другом. Во всяком случае, я делюсь. Мне кажется, я заслужил танец. А вы, помнится, быстро освоили венский вальс.

Я посмотрела в глаза полковнику. Он был достойный человек. Очень вежливый, настоящий южный джентльмен. Начитанный во многих областях. Мы часами разговаривали о его семье и друзьях, которые ждали его в любимой Джорджии. Он регулярно рассуждал о «генерале Конфедерации южных штатов Роберте Эдварде Ли», как он его обычно называл. Мы беседовали о политике, о Второй мировой и о Корейской войне. Он давал мне почитать книги. Его любимым произведением был «Источник» Айн Рэнд, и мы целый месяц обсуждали его по четвергам за столиком. Мне искренне нравилось общаться с полковником. Наши беседы напоминали мне о долгих разговорах с Чжин Мо про его книги и идеи. Но у меня не было будущего с полковником, как не было его у барных девушек с клиентами. Я знала, что рано или поздно он уедет домой, а я так и останусь в кичжичхоне, думая о нем и жалея, что связалась с красивым южным джентльменом.

— Кореянке неприлично танцевать с мужчиной, за которым она не замужем, — сказала я. — Извините.

— Мы в кичжичхоне. Здесь происходит много неприличных вещей, по сравнению с которыми в танце ничего страшного нет. Разве не так?

— Зависит от того, какие мотивы вами движут.

— Мотивы в отношении вас? — удивленно переспросил он.

— Да.

Он покачал головой.

— Я всего лишь хочу потанцевать.

— А потом?

— А почему обязательно должно быть «потом»? Мы можем просто потанцевать и получить удовольствие от вальса. — Он поставил бокал на стол. — Почему вы мне не доверяете? Дело во мне или вы так относитесь ко всем иностранцам?

— Я не доверяю тем, кто держит в моей стране солдат, — ответила я. — И не доверяю армиям, которые поощряют торговлю женщинами с целью сексуальной эксплуатации.

— Мы ее не поощряем.

— Да? А что тогда все эти люди здесь делают?

— Мы не японцы, Чжэ Хи, — сказал полковник.

— А в чем разница? — Я кивнула в сторону девушек в баре: — Вот для них в чем разница между вами и японцами?

Похоже, полковник начинал испытывать раздражение.

— Чего вы от нас хотите? Чтобы мы ушли? Отдали власть коммунистам? Варианта только два, Чжэ Хи: они или мы. Выбирайте сами.

— И в итоге мы разделенный народ, — заметила я.