От революционного восторга к… - Роман Феликсович Путилов

везли, в результате из интендант аэроотряда на грузовиках увез, а мы остались с тем запасом. Что при себе были.

— Да, интенданты, они такие. Не зря Петр великий вешать их хотел через год службы. — поддакнул мне офицер, который, судя по всему, тоже имел к тыловикам воз претензий.

Наш интересный разговор прервали — аэроплан с крестами перестал выписывать круги и пошел на снижение.

— В укрытие! — заорал кто-то, и мы с поручиком побежали к ближайшей траншее. Не только мы были такими умными — количество желающих укрыться в узкой щели явно превышало количество копателей. Я соскользнул вниз и упал на что-то мягкое, а сверху на меня навалился офицер.

— Какого черта, господа! Взяли бы и рыли себе окоп сами…

— Блинов, поговори мне еще! У нас хоть и революция, но ротные пока землю рыть не обязаны!

— Да я не вам господин поручик, я вот этому штатскому…

Я успел открыть рот, чтобы достойно ответить лежащему подо мной нижнему чину, когда, рядом с нашим укрытием, гулко грохнуло, и мой рот, глаза и нос мгновенно оказались забиты пылью и листьями, а в воздухе повисла химическая вонь.

Пока я пытался прокашлялся и прочихаться, еще раз грохнуло что-то в стороне, и звук мотора в небе начал удалятся.

— Слазьте с меня, господа! — заорал снизу скандальный хозяин окопа: — Я сейчас задохнусь!

— Да ладно, можно подумать… -я спихнул с себя поручика и выполз на поверхность, после чего обессиленно распластался на траве — хотелось просто лежать, чтобы меня никто не трогал.

Этим я и отличался от местного батальонного командира отвечал только за себя, и горстку своих людей, поэтому мог себе позволить полежать на мать-сырой Земле, чего был лишен поручик — он, вновь схватился за свой бинокль.

— Внимание всем! Обер — офицерам, доложить о потерях! Всем приготовится, занять позиции, через пятнадцать минут начнется атака.

Далеко, примерно, на расстоянии версты, в поле замерла серая человеческая гусеницы — от вражеского аэроплана отделился какой-то предмет с ярко-красной лентой и полетел вниз — две серые фигурки бросились к тубусу, очевидно, с донесением, после чего понесли свою находку в сторону единственного человека на лошади, к которому, после этого, сбежались еще несколько человек.

«Сейчас бы мои минометы — накрыли бы к…» — додумать свою мысль я не успел — справа от нас раздались стук пулемета «максим».

— Видите, что Максимов с пулеметом творит? Просто волшебник! — поручик обернулся ко мне, весело оскалив белые, крупные зубы: — Батальон, всем в укрытие, сейчас начнут обстрел.

Очевидно, Максимов был тот хромой подпоручик, что ушел к пулемету, умудрившийся, несмотря на значительное расстояние, накрыть первой очередью группу возле далекого всадника. Во всяком случае, светлая лошадь лежала на боку, а серые фигурки разбегались в разные стороны, мгновенно развали строгий строй ротных колонн, несмотря, но то, что пулемет уже замолчал.

Мы снова попрыгали в окоп, на этот раз его хозяин, вольноопределяющийся Блинов не лежал, раздавленной лягушкой на дне, а сидел, привалившись к глинистой стенке, лишь изредка посверкивая маленькими, сердитыми глазками, из-под стальной каски новейшего, образца семнадцатого года, типа, с большим, двуглавым орлом над козырьком.

Орудия стрелять по нам начали через несколько минут. Сначала над головами расцвели розовые облачка и раздался свист, впивающейся в землю и деревья, злой шрапнели, а потом в ход пошли фугасные гранаты.

На наше счастье, у австрийцев, действительно, не было снарядов. Что такое двадцать выстрелов из легких орудий, в то время, как нормальным для прорыва линии фронте в это время, считалась трёх-четырёхдневная артиллерийская подготовка, да не слабенькими пушечками, трехдюймового калибра, которые постреливали по нашим позициям с расстояния в три версты, а тяжёлыми орудиями, калибром от шести дюймов и выше, которые методично превращали окружающую действительность в какой-то лунный пейзаж. Тем временем, пока австрийская пехота рассыпавшись по полю редкими цепями, неторопливо, двигались в нашу сторону, с тыла, наконец-то, прибежали оба, уже потерянных и оплаканных, «авиатора», с крайне необходимыми, авиационными пулемётами, за которыми, хромая, двигался вестовой поручика, уже, почему-то, без лошади. Оказывается, австрийский аэроплан, сберегая бомбы места для расположения батальона, сбросил на трёх человек я одну лошадь, двигавшихся по полю, ящик флешеттов. Самой невезучей в этой компании оказалось лошадь поручика — пара сброшенных с небес металлических лезвий разрезали её практически на две половины, остальные участник драмы остались, относительно, целыми, только вестовой, падая с, разваливающейся на половины, лошади командира батальона, растянул ногу. Не растерявшиеся пулемётчики выпустили в летающего агрессора остатки зарядов из дисков, летчик решил, что лучше держаться подальше от такой злой, но малозначительной цели и полетел бомбить лес, где окапывались ударники. Огорчённый поручик пообещал, прихромавшему, вестовому не давать больше ни одной лошади, а пулемётчиков отправил в батальонный пункт боепитания, искать подходящие для их оружия патроны. Я тоже поплёлся вслед за ними — двадцати патронах к «маузеру», которыми одарил меня командир батальона мне хватит ровно на минуту боя. А тут и, этот самый, бой начался внезапно. Только что стояла тишина, которая мгновенно сменилась густой, оружейной и пулемётной трескотней. Пулемётчики авиаотряда, найдя ящик с надписью «British 303 мк», рассыпали его содержимое по сухарным сумкам, и расползлись в разные стороны, прячусь за стволами деревьев. Я же, где на четвереньках, а где перебежками, вернулся в окоп, где укрывались командир батальона и вольноопределяющийся Блинов. Бои, тем временем, становился, всё более и более, ожесточённым. Три австрийские роты, несмотря на частую пальбу пяти наших пулемётов, проявляли стойкость и упорство, дружно и умело, накатываясь на нашей позиции. Через пять минут австрийские артиллеристы метко выбили главную головную боль — русский пулемёт «Максим», косящий австрийскую пехоту с левого фланга, не пожалев на эту жирную цель десяток фугасных гранат. Убедившись, что раскатистый очереди русского станкового пулемёта уже не слышны, стрелки в серых мундирах приободрившись, ускорились, стараясь быстрее сблизиться с русскими на дистанцию гранатного броска. Приближающихся к нам скорыми перебежками, маленькие фигурки, зачастую, не имели при себе винтовок, а сжимали в руках сапёрные лопаты, топоры, длинные кинжалы, иди, совсем страхолюдного вида, дубины, с, торчащими во все стороны, острыми гвоздями.

— У них что, тоже одна винтовка на троих? — толкнул я под локоть поручика, поразившись диким видом этих, современных дикарей.

— Нет! Это штурмовики- гренадёры. Сейчас подойдут поближе и закидают нас гранатами, а потом начнут по окопам, а тех, кто останется жив, своими дубинками и ножами вырезать. — Поручик