Сборник стихов - Белла Ахмадулина

Михаил Квливидзе

* * *

Родное — я помню немало родныхи лиц, и предметов… Но сколько?Родное — всего лишь холодный родник,потрогаешь камень — и скользко,и чисто,и весело,и глубоко.Дышать там легко, а видать — далеко.В подоле горы, в подоле горыподольше гори, подольше гори…А он говорит и на солнце горит,и все это так не расскажется.О сердце, немало ты примешь обиди все же потом не раскаешься…

Михаил Квливидзе

Стихотворение с пропущенной строкой

Земля, он мертв. Себе его возьми.Тебе одной принадлежит он ныне.Как сеятели горестной весны,хлопочут о цветах его родные.

Чем обернется мертвость мертвеца?Цветком? Виденьем? Холодком по коже?Живых людей усталые сердцачего-то ждут от мертвых. Но чего же?

Какая связь меж теми, кто сейчаслежит во тьме, насыщенной веками,и теми, кто заплаканностью глазвникает в надпись на могильном камне?

. . . . . . . . . . . . . .Что толку в наших помыслах умнейших?Взывает к нам: — Не забывайте нас! —бессмертное тщеславие умерших.

Михаил Квливидзе

Песня

Я, как гора, угрюм. А ты горда,как город, превзошедший городакрасой и славой, светом и стеклом.И вряд ли ты займешься пустякомдуши моей. Сегодня, как всегда,уходят из Тбилиси поезда.

Уходят годы. Бодрствует бедав душе моей, которая тверда.в своей привычке узнавать в лунетвое лицо, ниспосланное мне.Но что луне невзрачная звезда!Уходят из Тбилиси поезда!

Уходит жизнь — не ведаю куда.Ты не умрешь. Ты будешь молода.Вовеки оставайся весела.Труд двух смертей возьму я на себя —О, не грусти в час сумерек, когдауходят из Тбилиси поезда.

Михаил Квливидзе

* * *

Когда б я не любил тебя — угрюмым,огромным бредом сердца и ума, —я б ждал тебя, и предавался думам,н созерцал деревья и дома.

Я бы с родней досужей препирался,и притворялся пьяницей в пивной,и алгебра ночного преферансаклубилась бы и висла надо мной.

Я полюбил бы тихие обедыв кругу семьи, у скромного стола,и развлекался скудостью беседыи вялым звоном трезвого стекла…

Но я любил тебя, и эту мукуя не умел претерпевать один.О, сколько раз в мою с тобой разлукуя бедствие чужой души вводил.

Я целовал красу лица чужого,в нем цвел зрачок — печальный, голубой,провидящий величие ожога,в мой разум привнесенного тобой.

Так длилось это тяжкое, большое,безбожное чудачество любви…Так я любил. И на лицо чужоеродные теки горечи легли.

Михаил Квливидзе

* * *

Я, человек, уехавший из Грузии,боготворящий свой родимый край,колена преклонив, просить берусь я:дай, боже, мне уменья, силы дай —такое написать стихотворенье,чтобы оно, над скалами звеня,спасло бы не от смерти —от забвеньяна родине возлюбленнойменя!

Михаил Квливидзе

Посвящение

Ты — маленькая ростом. Я — высок.Ты — весела, но я зато — печален.На цыпочки ты встанешь — и високс моими поравняется плечами.

Вот так мы и встречаем каждый день,и разница сближает нас глубоко…О ты, моя коротенькая тень!Я тень твоя, но павшая далеко.

Михаил Квливидзе

Бегство от тебя в Мцхету

О, как дожди в то лето лили!А я бежал от нас двоих.Я помню мертвенные ликистарух молящихся,до нихо, не было до них мне дела,их вид меня не поражал.Я помню лишь, как ты глядела,как улыбалась… Я бежал!И здесь, в старинной Мцхете вещей,смеялся я, от солнца слеп,но в этой клинописи вечнойтвоей руки я видел след,ты здесь играла, рисовала,ты и тогда была умнаи камням этим раздавалаиероглифы и имена.

Гора лежала, словно буйвол, —так тяжела и высока,у ног ее, в движенье буйном,текла и падала река.И ворот неба был распахнут,и синевою обжигал,и луг был заново распахан…А я — все от тебя бежал!Зеленые, как у рыбачки,глаза мне виделись твои,я словно в каменной рубашкеспасался от твоей любви.Я помню плач и конский храп.Как долго мной ты помыкала!Я гордо превращался в храм,но… это мне не помогало!

Михаил Квливидзе

* * *

Домик около моря. О, ты —только ты, только я в этом доме.И невидимой формы цветыты приносишь и держишь в ладони.И один только вид из окна —море, море вокруг без предела.Спали мы. И его глубинаподступала и в окна глядела.Мы бежали к нему по утрам,и оно нас в себя принимало.И текло по плечам, по руками легко холодком пронимало.Нас вода окружала, вода,литься ей и вовек не пролиться.И тогда знали мы и тогда,что недолго все это продлится.Все смешается: море, и ты,вся печаль твоя, тайна и прелесть,и неведомой формы цветы,и травы увядающей прелесть.В каждом слове твоем соловьипели, крылышками трепетали…Были губы твои солоны,твои волосы низко спадали…Снова море. И снова белакромка пены. И это извечно.Ты была! В самом деле былаили нет! Это мне неизвестно.

Михаил Квливидзе

На смерть Э. Хемингуэя

Охотник непреклонный!Целясь,ученого ты был точней.Весь мир оплакал драгоценностьпоследней точности твоей.

Михаил Квливидзе

Тийю

Чужой страны познал я речь,и было в ней одно лишь слово,одно — для проводов и встреч,одно — для птиц и птицелова.

О Тийю! Этих двух слоговдостанет для «прощай» и «здравствуй»,в них — знак немилости, и зов,и «не за что», и «благодарствуй»…

О Тийю! В слове том слегкабудто посвистывает что-то,в нем явственны акцент стекларазбитогои птичья нота.

Чтоб «Тийю» молвить, по утраммы все протягивали губы.Как в балагане — тарарам,в том имени — звонки и трубы.

О слово «Тийю»! Им одним,единственно знакомым словом,прощался я с лицом твоими с берегом твоим сосновым.

Тийю! (Как голова седа!)Тийю! (Не плачь, какая польза!)Тийю! (Прощай!)Тийю (Всегда!)Как скоро все это… как поздно…

Тамаз Чиладзе

Солнечный зимний день

Вот паруса живая теньзрачок прозревший осеняет,и звон стоит, и зимний денькрахмалом праздничным сияет.

Проснуться, выйти на пороги наблюдать, как в дни былые,тот белый свет, где бел платоки маляра белы белила,

где мальчик ходит у стеныи, рисовальщик неученый,средь известковой белизнывыводит свой рисунок черный.

И сумма нежная штриховживет и головой качает,смеется из-за пустякови девочку обозначает.

Так, в сердце мальчика проспав,она вступает в пробужденье,стоит, на цыпочки привстав,вся жизненность и вся движенье.

Еще дитя, еще намек,еще в походке ошибаясь,приходит в мир, как в свой чертог,погоде странной улыбаясь.

О Буратино, ты влюблен!От невлюбленных нас отличен!Нескладностью своей смешони бледностью своей трагичен.

Ужель в младенчестве твоем,догадкой осенен мгновенной,ты слышишь в ясном небе громлюбви и верности неверной?

Дано предчувствовать плечам,как тяжела ты, тяжесть злая,и предстоящая печальпечальна, как печаль былая…

Тамаз Чиладзе