Сборник стихов - Белла Ахмадулина

Михаил Квливидзе

* * *

«О милая!» — так я хотел назватьту, что мила, но не была мне милой.Я возжелал свободы легкокрылой,снедал меня ее пустой азарт.

Но кто-то был — в дому, или в толпе,или во мне… Он брал меня за ломотьи прекращал моих движений легкость,повелевая помнить о тебе.

Он был мой враг, он врал: «Прекрасна та» —Ты, стало быть. Ты не была прекрасна.Как мне уйти, я думал, как прокрастьсятуда, где нет тебя, где пустота?

Как он любил, как он жалел твоюизвечную привычку быть любимой!Все кончено. Побег необходимыйя никогда уже не сотворю.

Но кто он был, твоим глазам, слезамстоль преданный, поникший пред тобою?Я вычислял, и мудростью тупоювдруг вычислил, что это был я сам.

Михаил Квливидзе

Лирический репортаж с проспекта Руставели

Ошибся тот, кто думал, что проспектесть улица. Он влажный брег стихиистрастей и таинств. Туфельки сухие,чтоб вымокнуть, летят в его просвет.

Уж вымокла Как тяжек труд ходьбыкрасавицам! Им стыдно или скушноходить, как мы. Им ведомо искусствоскольжения по острию судьбы.

Простое слово чуждо их уму,и плутовства необъяснимый генийвозводит в степень долгих песнопенийдва слова: «Неуже-ели? Почему-у?»

Ах, неуже-ели это март настал?Но почему-у так жарко? Это странно!Красавицы средь стекол ресторанапьют кофе — он угоден их устам.

Как опрометчив доблестный простак,что не хотел остаться в отдаленьи!Под взглядом их потусторонней ленион терпит унижение и страх.

Так я шутил, так брезговал бедой,покуда на проспекте Руставеликончался день. Платаны розовели.Шел теплый дождь. Я был седым-седой.

Я не умел своей душе помочь.Темнело небо — медленно и сильно…И жаль мне было, жаль невыносимоЕсенина в ту мартовскую ночь.

Михаил Квливидзе

Дачная сюита

Старомодные тайны субботысоблюдают свой нежный сюжет.В этот сад, что исполнен свободын томленья полночных существ,

ты не выйдешь — с таинственным мужем,ты в столовой сидишь допоздна.Продлевают ваш медленный ужиндве свечи, два бокала вина.

И в окне золотого гореньявсе дыханье, все жесты твоивнятны сердцу и скрыты от зренья,как алгетских садов соловьи.

Когда бы я, не ведая стыда,просил прохожих оказать мне милостьиль гения нелепая звездаво лбу моем причудливо светилась, —

вовек не оглянулась бы толпа,снедаемая суетой слепою.Но я хотел поцеловать тебяи потому был окружен толпою.

Пойдем же на вокзал! Там благодать,там не до нас, там торопливы речи.Лишь там тебя смогу я целовать —в честь нашей то ль разлуки, то ли встречи.

Михаил Квливидзе

Северная баллада

Только степи и снег.Торжество белизны совершенной.И безвестного путника вдруг оборвавшийся след.

Как отважился он

фамильярничать с бездной вселенной?В чем разгадка строки,ненадолго записанной в снег?

Иероглиф судьбы,

наделенный значением крика, —человеческий след,уводящий сознанье во тьму…

И сияет пространство,как будто открытая книга,чья высокая мудростьВовеки невнятна уму.

Михаил Квливидзе

Очки

Памяти Симона Чиковани

Вот кабинет, в котором больше нетХозяина, но есть его портрет.И мне велит судьбы неотвратимостьСквозь ретушь отчуждения, сквозь дымУзнать в лице пресветлую родимостьИ суть искусства, явленную им.

Замкнул в себе усопших книг телаАквариум из пыли и стекла…Здесь длилась книг и разума беседа,Любовь кружила головы в дому.И это все, что кануло бесследна,Поэзией приходится уму.

Меня пугают лишь его очки —Еще живые, зрячие почти.Их странный взгляд глубок и бесконечен,Всей слепотой высматривая свет,Они живут, как золотой кузнечик,И ждут того, чего на свете нет.

Михаил Квливидзе

* * *

В ночи непроходимой, беспросветнойявлялась смерть больной душе моейи говорила мне — За мною следуй!И я молчал и следовал за ней.

Я шел за ней до рокового края.В пустое совершенство глубинывела стена, холодная, сырая, —

я осязал каменья той стены.Подумал я — в живой тоске последней,внушающей беспамятство уму:неужто опыт мудрости посмертнойя испытаю раньше, чем умру?

Я видел тайну, и открытье этомне и поныне холодит чело:там не было ни темноты, ни света,ни тишины, ни звука — ничего.

Михаил Квливидзе

Ностальгия

«Беговая», «Отрадное»… Радость и бегэтих мест — не мои, не со мною.Чужеземец, озябший, смотрю я на снег,что затеян чужою зимою.

Электричества и снегопада труды.Электричка. Поля и овраги.Как хочу я лежать средь глубокой травытам, где Йори и там, где Арагви.

Северяне, я брат ваш, повергнутый в грусть.Я ослеп от бесцветья метели.Белый цвет-это ласточек белая грудь.Я хочу, чтобы птицы летели.

Я хочу… Как пуста за изгибом мостатемнота. Лишь кусты и вороны.«Где ты был и зачем?» — мне готовит Москвадомочадцев пустые вопросы.

«Беговая», «Отрадное»… Кладбища дач.Неуместных названий таблицы.И душа, ослабев, совершает свой плач,прекращающий мысль о Тбилиси.

Михаил Квливидзе

* * *

Он ждал возникновенья своегоиз чащ небытия, из мглы вселенной.Затем он ждал — все ж этому велото юности, то зрелости степенной.

Печально ждал спасенья от любви,затем спасенья от любви печальной.Хвалы людей и власти над людьмион ждал, словно удачи чрезвычайной.

Когда он умер, он узнал про смерть,что только в ней есть завершенность жеста.Так первый раз сумел он преуспетьвполне и навсегда, до совершенства.

Михаил Квливидзе

Масштабы жизни

Как комната была велика!Она была, как земля, широкаи глубока, как река.Я тогда не знал потолкавыше ее потолка.И все-таки быстро жизнь потекла,пошвыряла меня, потолкла.Я смеялся, купался и греб…О детских печалей и радостей смесь:каждое здание — как небоскреб,каждая обида — как смерть!Я играл, и любимой игройбыл мир — огромный, завидный:мир меж Мтацминдой и Курой,мир меж Курой и Мтацминдой…Я помню: у девушки на плечахзагар лежал влажно и ровне,и взгляд ее, выражавший печаль,звал меня властно и робко.Я помню: в реке большая вода,маленькие следы у реки…Как были годы длинны тогда,как они сейчас коротки!

Михаил Квливидзе

* * *

Когда я целую тебя,ты на цыпочки привстаешь, —ты едва до меня достаешь,когда я целую тебя…

Как я мало еще совершил.Я — как путник в далеком пути.Словно до недоступных вершин,до тебя мне идти и идти.

Михаил Квливидзе

Северный пейзаж

Я видел белый цвет земли,где безымянный почерк следаводил каракули средь снегаи начинал тетрадь зимы.

Кого-то так влекло с крыльца!И снег — уже не лист бесцельный,а рукопись строки бесценной,не доведенной до конца.

Михаил Квливидзе