Забыть и выжить - Фридрих Незнанский

— Я скажу, если мы поедем.

— Логично. Итак? — спросил он, трогая машину.

— Я сегодня весь день думала о вас. О том, что мне невероятно повезло уже по одной только причине, что я могу провести с вами хотя бы один вечер. Не знаю, что произошло. Праведно это или неправедно, я даже и не задумывалась. Потому что в ответе на этот вопрос нет никакого смысла.

— Ни фига себе, — возразил Турецкий. — Да если я счастлив, значит, уже есть смысл!

— Значит, есть. Но я хочу вернуться к вашему Плетневу. Он, можно сказать, исповедался предо мной, как перед священником. А мне, просто по роду деятельности, подобные исповеди приходится слушать нередко, и я полагаю, что научилась отделять правду от лукавства. Так вот, он говорил правду. Ваша жена Ирина никогда не изменяла вам с ним. И не собирается. И Плетнев это прекрасно знает. Но она, о чем вы, возможно, не догадываетесь, как, впрочем, я думаю, и она тоже, — так вот, ваша супруга слишком опасно похожа на покойную плетневскую Инну. И это знают только они с Васькой, вдвоем. Такая вот «страшная» тайна, которую он решился доверить мне. И вы будете еще большим умницей, если помиритесь с женой, которая только и ждет вашего ласкового слова. И я не собираюсь вас у нее отнимать. А вы спрашиваете, каково праведникам? Почему на их лицах нет маски счастливого человека? А чего стоит эта маска, задумывались?

Турецкий снова остановил машину, но на этот раз прижав ее к бортику тротуара.

Полез в карман за сигаретами, достал одну, но смял и выкинул в открытое окно. Повернулся к Лине:

— Нет, я просто обязан вас поцеловать…

— Валяйте, — ответила она с улыбкой. — Я, может, целые сутки, со вчерашнего вечера, только этого и жду. И какой, к чертям, грех? Откуда ему… взяться?.. — Последнее слово она произнесла на выдохе и едва слышно, потому что губы обоих намертво спаялись в поцелуе, от которого у них в натуральном смысле головы пошли кругом… — Ох, мамочка родненькая… — простонала она, откидываясь на спинку сиденья. — Ты сумасшедший…

— Вот и выпили, — заметил Александр, гладя ладонью ее по щекам, шее, открытому плечу. — Вкусно…

— В каком смысле?

— В прямом. И перешли на «ты»… Но я никому не скажу.

— Сперва есть хочу, — серьезно сказала она, — пожалей девушку.

— Есть, пожалеть! Другие указания будут?

— Ах да, а еще я ему сказала, чтоб сегодня он к тебе и близко не совался. Наверное, это уже мой собственный эгоизм. Завтра утром — сколько угодно. И пообещала, что ты поможешь этим… Потому что на то, чем им надо заниматься всем скопом в течение недели, тебе одному достаточно нескольких часов. Ты — мастер, и это кругом известно. Не мои — их слова. Вот так, дорогой мой случайный знакомый…

— Ты им твердо пообещала? — с ухмылкой спросил Турецкий.

— Увы, тверже не бывает. Кроме… — Она хитро ухмыльнулась, бросив на него взгляд искоса, и многозначительно закончила фразу: — Но это — потом, позже. Ночь длинна. Успеем обсудить… Розы бы в водичку поставить…

— Поставим… Я помню, читал в юности роман одного американца — «Ночь нежна»… Знаешь, почему?

— Это Скотт Фицджеральд, я его тоже любила. И почему?

— Из-за названия. Оно потрясло. Я как представил себе, что это такое, — у-у-у!

— Слушай, а у тебя хорошо развита фантазия… И вообще ты интересный мужик. Где таких делают?

— Если б я знал, что можно повторить жизнь, то, вопреки расхожему мнению, не пошел бы тем же путем — хренушки, обязательно выбрал бы себе что-нибудь другое, и гораздо интереснее.

— Например?

— Ну начал бы с того, что отыскал бы на Земле тебя — устраивает такой вариант?

— Э-э-э, милый мой, наш разговор обретает опасный крен.

— Что ж, отложим ненадолго, так мне кажется… Ночь длинна и нежна… ночь нежна и длинна… Стихи получаются. А вот и наш дом, уважаемая Капитолина Сергеевна, позвольте на людях именовать вас только так, чтоб другим неповадно было. Ну а если вдруг, где-нибудь в темноте, нечаянно, без всякой подготовки, то не обессудьте… Иначе тетка меня просто изничтожит презрением. Она может, потому что всю жизнь была образцовой женой, потом образцовой вдовой, хотя должен сказать, что в этом пункте у меня все-таки имеются некоторые сомнения, а теперь ей снова предстоит стать образцовой женой. Это какой-то образцовый кошмар… Представляете себе эту бесконечную амплитуду, которая называется долгой и счастливой жизнью, с ее нескончаемыми и совершенно одинаковыми взлетами и падениями?

— Наглядно. Но вы меня не оставите, мой кавалер?

— Никогда. Единственное, пожалуй, в чем я сегодня абсолютно уверен!

Дружные восклицания встретили их еще у калитки. Хоть и начали недавно, но пир был в самом разгаре. Тетка царила за столом. От Александра, как знатного московского гостя, немедленно потребовали соответствующего тоста. Он поднялся со стаканом вина, оглядел всех, остановил взгляд на Лине, которая с загадочной усмешкой наблюдала за ним, подмигнул ей и поднял стакан.

Боря протянул из дома провод и повесил на яблоневую ветку лампу. Поэтому за столом было светло, но вокруг лампы роилась всякая мотыльковая мелочь. Обжигаясь, сыпалась на стол. Но на это неудобство никто не обращал внимания. Ночь на юге вообще начинается сразу после захода солнца. Свет уличных фонарей сюда, в заросший сад, не достигал, и сидящим за столом, под покровом раскидистой кроны, было очень уютно.

Садясь на предложенный ей стул, Лина благодарно улыбнулась и, коротко оглядевшись, негромко сказала Турецкому, передавая ему розы, чтобы он поставил их в воду:

— Как здорово!..

Вот с этих слов Саша и начал свой тост. И заговорил о том, что, видно, сама судьба так распорядилась, чтобы после многих лет разлуки мальчишка-племянник вновь обрел свою любимую тетку, которая… И дальше, под нестихающие взрывы смеха, он стал рассказывать, как молодая, шустрая, голоногая Валенька прыгала с ветки на ветку, кидала сверху яблоки и показывала язык ему, обалдело наблюдавшему за ней с земли. И тогда он впервые влюбился… в собственную тетку. И, оказывается, до сих пор находится под тем давним впечатлением от ее юности и красоты. А по правде говоря, с тех пор и в самом деле мало что изменилось, если не считать того, что у него, племянника, впервые появился серьезный конкурент. И он обсудил с ним суть назревающего конфликта. А вывод таков.

— Сережа, — прочувствованным тоном завершил свою речь Александр, — я понял, что двоим нам ничего не светит, поэтому схожу с дистанции и уступаю первенство тебе. Так и быть, я отдаю тебе свою тетку, понимая дальнейшую бесполезность собственных потуг. И все свои невысказанные чувства тоже передаю тебе. Женись и пользуйся!

— Эй, а может, меня кто спросит? — вскинулась Валентина.

— А с тобой вообще не о чем разговаривать. Сиди и слушай, когда, понимаешь, настоящие мужчины разговаривают!

— Ну раз так сладилось, может, заодно уж и — горько? — наивным голоском спросила пенсионерка тетя Даша.

— Ура! — закричали все. — Горько!

— Эй! Эй! — но теткины вопли утонули в общем хоре.

— Ну вот и сделали доброе дело, — удовлетворенно сказал Турецкий, когда шум немного улегся. — Будем считать, что обручение — оно так называется? — состоялось. Сереж, с этой минуты только на тебя вся надежда. А возражения с ее стороны, — он указал пальцем на Валентину, — больше не принимаются. Считай это приказом по службе. Ты кто по званию, если перевести на армейские чины?

— Получалось, что подполковник, — не без гордости ответил Сергей.

— Отлично. Значит, службу помнишь. А я, как действующий генерал, потому что никто меня еще не разжаловал, приказываю тебе: отныне принимать все важные решения самостоятельно. Приказ понятен?

— Так точно! — рявкнул Сергей. — А какие считать не важными?

— Не важными? — озадачился Турецкий и, взглянув Лине в глаза, ответил: — Все те, которые не относится к категории важных! — и наклонился к ней: — Ловко я вывернулся?

— Да, мой генерал… — многозначительно ответила она. — Стратегическое мышление.

Чоканье, многоголосие поздравлений и дальнейшее веселье неожиданно было прервано шумом подъехавшей к калитке машины и двумя короткими сигналами клаксона. На миг за столом установилась тишина.

— Господи, кого это?.. — недовольно пробурчала Валентина.

Приподнялся Сергей, но его опередила Лина:

— Может быть, это за мной? Из больницы…

Я сказала, что вечером должна быть у вас…

Но всех успокоил Турецкий:

— Сидите, это, скорее всего, меня ищут. Никак не успокоятся… — и вышел из-за стола.

А от калитки долетел высокий, незнакомый Турецкому голос:

— Извините за позднее вторжение! Ермаковы здесь живут?

— Здесь! — крикнула Валентина. — Я ж говорю! Небось из санэпидстанции… Эй, а когда это ты ухитрился мою фамилию себе взять, а?