Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны - Поль Фор

Множество кузовов колесниц в Кноссе красили в алый или пурпурный цвет, ponikiya, или ponikea. На одной из табличек, где речь идет о поставках тканей, красильщица также названа ponikeya (KN, Ln 1568).

До классической эпохи настоящий пурпур ценился на вес серебра, поэтому страны победнее пользовались преимущественно лиловым или фиолетовым красителем, полученным из желез багрянки, другого моллюска, похожего на крупную улитку винного оттенка. Из водорослей получали еще одну краску, aroa, красную, добытую из фуксии, на табличках сокращенно обозначали phu.

Засолка и собирание

На земле рыбаки располагали вершами и садками, где могли какое-то время хранить живую добычу. То, что не жарилось, не варилось, не обменивалось и не распределялось на месте, шло в засол. Известно, что на всем низменном побережье Греции имелись солончаки, и торговля солью являлась одной из самых крупных статей дохода. Вероятно, уже с микенской эпохи помимо икры под названием tarikhos, о которой мы уже упоминали, существовала соленая приправа типа рассола, garos. Это нечто вроде распространенного в Юго-Восточной Азии соуса ноук-мама. Готовили его так внутренности крупной рыбы (скажем, макрели или скара) раздавливали, добавляли к ним анчоусы и всякую мелкую рыбешку, все вместе пропитывали солью и на пару месяцев оставляли вялиться на солнце. В римскую эпоху эта приправа получила название garum, а на средневековом Западе — гарон.

В ненастное время моряки превращались в собирателей моллюсков и полудрагоценных камней. Последние они поставляли резчикам печатей. На многих побережьях к югу и юго-востоку от вулканического Санторина в корзины собирали серую пемзу или приносимые морем обломки камня с высоким содержанием железа. И то и другое использовалось не менее чем в двух десятках ремесленных промыслов, медицине и домашнем хозяйстве.

Другие довольствовались грабежом обломков кораблекрушений. Право собственности на находку уже существовало. Кое-кто, уподобляясь знаменитому Навплию, сам устраивал крушения к собственной вящей пользе. Легенда гласит, что, когда после взятия Трои греческий флот подплывал к Каферийскому мысу (к югу от острова Эвбея), не в меру изобретательный отец столь же ловкого Паламеда разжег ночью огромные костры на скалах, в результате чего разбилось немало ахейских кораблей. Сколотив таким образом состояние, Навплий и сам, по-видимому, разделил участь ахейских мореходов. Ведь должна же была, в конце концов, восторжествовать мораль?

Береговые стражи

Берега, как мы видели в главе о жителях цитаделей, в хорошо организованных государствах охранялись даже в конце XIII века до н. э. Так, за побережьем Мессении надзирала береговая стража, расставленная из расчета: пять человек на километр. Ей вменялось в обязанности сообщать в столицу, Пилос, о появлении любого подозрительного судна. Табличками 657 начинается такими словами: «Наблюдатели обеспечивают защиту прибрежных районов. Гарнизон Малея в Овитносе…» Далее следуют имена офицеров и инспекторов, общая численность личного состава, отметки об изменениях в гарнизоне. В других табличках, по-видимому, выражается беспокойство из-за увольнений, самовольного отбытия с места службы, неоправданных перемещений. По меньшей мере 30 человек из разных точек побережья были отправлены в Плеврон. В каждой группе назначали ответственное лицо, следившее за постоянным присутствием своих людей, являвшихся не только стражами, но и гребцами, ereta. В крупные города тревожные вести передавались посредством оптической сигнализации — разложенных на вершинах гор костров, а также с помощью гонцов. И можно не сомневаться, что тогда, в конце XIII века, на море отнюдь не было спокойно. Наши собственные раскопки показали, что все пещеры-убежища на северо-западном побережье Крита спешно заселялись как раз в это время.

Пираты

После уничтожения большей части организованного и дисциплинированного флота, доставившего войска в Троаду, море оказалось в руках нескольких авантюристов — скорее пиратов, чем торговцев. Они промышляли тем, о чем постоянно напоминается в «Одиссее»: налетами на плохо охраняемые берега и грабежом. Вспомним: «Ветер принес нас ко граду киконов, Исмару (на побережье Фракии к северо-востоку от Фасоса. — П. Ф.). Град мы разрушили, жителей всех истребили, жен сохранивши и всякого рода сокровищ награбивши много, стали добычу делить мы…» («Одиссея», IX, 39–40).

Или же они занимались более чем своеобразной торговлей. Все, в чем свинопас Одиссея Эвмей так горько упрекает финикийских купцов, наверняка проделывали и сами микенцы, не уступавшие в коварстве своим заклятым врагам и конкурентам во всех городах и весях Средиземного моря. «Те же, год целый на острове нашем оставшись, прилежно свой крутобокий корабль нагружали, торгуя, товаром, — рассказывал Эвмей. — Но когда изготовился в путь нагруженный корабль их, ими был вестник о том к финикийской рабыне отправлен; в дом отца моего дорогое принес ожерелье, крупный электрон, оправленный в золото с чудным искусством…» Пока обсуждалась цена, рабыня-сообщница украла несколько кубков и отдала царского сына в руки финикийцев, а те подняли якорь («Одиссея», XV, 455–475).

Рождение коммерции

Но все идет из рук вон плохо, когда приходится иметь дело с более сильным противником. Одиссей после десятка военных кампаний в чужих краях решил сделаться торговцем. Он снарядил девять критских кораблей «в форме полумесяца», раздобыл груз и, влекомый северо-западным ветром, за пять дней достиг устья Нила. Пока новоявленный купец договаривался с местными властями, его спутники начали грабить поля египтян, умыкать женщин и детей, бить и убивать мужчин. Поднялась тревога. Всю равнину заполонили пешие и конные воины. Греков охватила паника. Одних поубивали, других взяли в плен и обратили в рабство. Лишь сам Одиссей получил от фараона помилование, поскольку успел обменяться с ним дарами гостеприимства («Одиссея», XIV, 252–279; 427–441).

Когда же все шло по правилам, хозяин корабля (он мог быть одновременно и капитаном, и торговцем) действительно отправлялся искать начальника порта, где бросило якорь его судно. Он предлагал дары (на Ближнем Востоке мы бы сказали «бакшиш»), чтобы получить разрешение на продажу товара. Если власти не имели ничего против, они, чтобы не остаться в долгу, принимали чужеземца как гостя и в свою очередь чем-нибудь одаривали его. Так, на бухгалтерских табличках из Кносса и Пилоса неоднократно упомянуты одежды или масло «для гостей», kesenuwiya. Несколько подарков, сделанных путешественником влиятельным господам, капитанам кораблей, состоятельным негоциантам, весьма облегчали переговоры. Если гость совершал бесчестный поступок или учинял скандал, сухопутные власти могли взять в залог его суда вместе с экипажем. Кроме того, прежде чем корабль поднимал якорь и отправлялся восвояси с новым грузом, его владелец не забывал поблагодарить гостеприимных хозяев и снова раздать подарки. Именно из этого обычая и родилось таможенное право.

Жизнь на борту

Жизнь на море и так была достаточно тягостной, а тут еще постоянное ожидание обмана или нападения. Некоторые островитяне, как, например, жители Ионических островов, легендарные феаки, создали себе репутацию превосходных проводников. Ни одно путешествие невозможно без хотя бы минимально гарантированной безопасности. Чтобы защититься от грабителей и отчасти от стихий, галеры и «длинные» корабли делали скоростными и маневренными. В крайнем случае гребцы превращались в воинов. Но суда оставались слишком хрупкими, чтобы устраивать в открытом море настоящие сражения, недаром о таком не сообщает ни один из древних текстов. В те краткие два 50-дневных периода, пока длилась навигация, на торговые и транспортные суда грузили все, что узкая палуба и малое водоизмещение позволяли прихватить с собой. До самых недавних времен на Архипелаге странствовали по волнам в ужасающей тесноте: люди, животные, груз, багаж, вода, захлестывающая палубу, и невыносимая вонь. В античности пассажирам и экипажу приходилось время от времени вычерпывать воду, а также устраивать охоту на блох и крыс, довольствоваться сухарями и вялеными фруктами, страдая от жажды, если путь предстоял неблизкий. По ночам либо разбивали лагерь возле вытащенного на сушу судна, либо полагались на знания лоцмана, а тот в свою очередь — на звезды, собственную память и милость фортуны: костяшки и талисманы с корабля, затонувшего напротив Хелидонского мыса, показывают, чему вверяли свою судьбу древние мореплаватели. Легенда сохранила для нас имена нескольких лоцманов микенской эпохи: это Феак из Саламина и Навсифой (лоцманы Тесея), Тифий и Эргиний (кормчие «Арго»), Фронтий, служивший Менелаю, и Палинур, прокладывавший путь кораблю Энея. При этом стоит упомянуть, что многие из них погибли трагически.