Труженики моря - Виктор Гюго

Выйдя из церкви, они увидали, что «Кашмир» начал готовиться к отплытию.

— Как раз вовремя, — заметил Жилльят. Они опять пошли по тропинке к Гавелэ. Молодые супруги шли вперед, Жилльят сзади.

Через несколько минут они были у лодки.

Эбенезер вошел первый в лодку. Когда Дерюшетта хотела последовать за ним, она почувствовала, что ее что-то потихоньку удерживало за рукав. Жилльят держал рукой одну из складок ее платья.

— Вы не рассчитывали уехать, — сказал он. — Я думал, что вам, может быть, понадобятся платья и белье. На палубе «Кашмира» вы найдете сундук со всеми женскими принадлежностями. Это сундук матери моей. Он предназначался жене моей. Позвольте предложить его вам.

Дерюшетта пробудилась наполовину от сна и повернулась к Жилльяту. Он продолжал тихим, чуть слышным голосом:

— Теперь, не для того, чтобы задержать вас, но, видите ли, мне кажется, следует объяснить вам все. Когда совершилось несчастие, вы сидели в нижней зале и сказали одно слово. Вы не помните какое: ничего нет мудреного. Нельзя помнить все свои слова. Месс Летьерри был в сильном горе. Пароход был славный и приносил немало пользы. Случилась беда на море; все кругом заговорили и растревожились. Все это, разумеется, забылось. Только дело в том, что пароход засел в скалах. Нельзя же все об одном думать. Я хотел вам сказать только, что так как никто не решился ехать туда, я поехал. Говорили, что невозможно; вздор, не то было невозможно. Благодарю вас, что вы слушаете. Поверьте, что я отправился туда вовсе не для того, чтобы сделать вам неприятное. Впрочем, это длинная история. Я знаю, что вам некогда. Если б было время, если б можно было все сказать, многое вспомнилось бы, но зачем? Начинается с того дня, когда шел снег. Потом раз, когда я проходил, вы как будто улыбнулись. Вот этим-то и объясняется все. А вчера мне некогда было зайти домой, я только что возвратился с работы, грязный, оборванный, я испугал вас, вам сделалось дурно; виноват, так не приходят к людям, не сердитесь на меня. Вот и все, что я хотел вам сказать. Вы уезжаете. Погода славная. Ветер с востока. Вы не сердитесь, что я поговорил с вами немножко? Не правда ли? Ведь это последняя минута.

— Я думаю о сундуке, — отвечала Дерюшетта. — Зачем не оставить его для жены вашей, когда вы женитесь?

— Я никогда не женюсь, — сказал Жилльят.

— Жаль, потому что вы добрый.

Дерюшетта улыбнулась. Жилльят тоже улыбнулся в ответ ей.

Потом он помог ей взойти в лодку.

Меньше чем через четверть часа лодка с Эбенезером и Дерюшеттой подъехала к «Кашмиру», все еще стоявшему на рейде.

XLV

Жилльят шел по берегу вдоль моря, избегая встреч.

Он давно научился перекрещивать край во всех направлениях, не попадаясь никому на глаза. Он знал все тропинки, как свои пять пальцев; у него были проложены и свои пути, уединенные и извилистые. Все это были дикие замашки существа, сознающего, что его никто не любит: он прятался. Он привык держаться в стороне еще ребенком, видя на людских лицах холодность. Привычка детства сделалась инстинктом.

Время от времени он оглядывался и смотрел на рейд, где «Кашмир» поднимал паруса. Ветра было мало, Жилльят шел скорее «Кашмира». Прилив начинался.

Иногда он останавливался и, повернувшись спиной к морю, смотрел на группу дубов, скрадывавших Валльскую дорогу по ту сторону скал. То были дубки, около Низеньких Домиков. Там, под этими деревьями, Дерюшетта написала когда-то имя его, Жилльят, на снегу. Снег этот давно растаял.

Он продолжал путь.

День был такой теплый, каких еще не бывало в этом году. В утре было что-то праздничное, торжественное. Май щедро рассыпал все свои сокровища; природа как будто задалась мыслию ликовать и радоваться. Отовсюду неслось ликованье, из лесу и из деревень, с моря и из атмосферы. Первые бабочки садились на первые розы. Все было ново в природе — трава, мох, листья, аромат, лучи.

Из Сампсоньевской гавани доносились звуки глухих ударов. То, вероятно, был стук топоров и молотков плотников, вынимавших машину из «Пузана». Шум этот чуть-чуть достигал до Жилльята, теряясь в массе гранита, к которой он прислонялся.

«Кашмир» приближался с медленностью призрака.

Жилльят ждал.

«Кашмир» подошел. Вырос, воспрянул. Точно увеличение тени. Такелаж вырисовался на небе черной сетью. Длинные паруса, на минуту затронутые солнцем, стали почти розовыми, невыразимо призрачными. Волны чуть слышно перешептывались. Никакой шум не нарушал величественного приближения этого силуэта. Палуба была как на ладони.

Рулевой стоял при руле, юнга качался на вантах, несколько пассажиров, облокотясь на перила, любовались ясной погодой, капитан курил.

На палубе был уголок, полный солнца. Жилльят смотрел в этот уголок. Там сидела Дерюшетта с Эбенезером. Они сидели рядом, облитые светом, и на их изящных, невинных лицах виднелись оттенки перехода одного ангела к другому. Их целомудренные объятия были полны значения. В них высказался весь Гименей. Скамья, на которой они сидели, была уже альковом, почти гнездом. Вместе с тем и торжеством, кротким торжеством любви, улетающей в облака.

Святое молчание. Глаза Эбенезера благодарили и созерцали; губы Дерюшетты шевелились; и, когда шлюп скользнул мимо в нескольких туазах от Кресла Гильд-Хольм-Ур, Жилльят услышал нежный голосок Дерюшетты. Она сказала:

— Посмотри, вон на скале человек: это он!

И действительно, то был он, то был Жилльят, человек в полном и великом значении этого слова.

«Кашмир» оставил за собой мыс Бю-де-ла-Рю и вдался в более глубокие складки волн. Меньше чем в четверть часа его мачты и паруса стали каким-то белым обелиском, постепенно уменьшавшимся на горизонте. Жилльят оставался на своем месте образцом высокой любви, которая стала выше любви к собственному счастию.

Пусть он так и останется на этой скале и в воображении читателя образцом благородной энергии, доброты и покорности святой воле Провидения, которые должен воспитать в себе всякий, кто хочет быть достойным человеком.

Приложение

Словарик некоторых морских терминов[16]

Ахтерштевень — кормовая (задняя) оконечность судна в виде жёсткой балки или рамы, являющаяся продолжением киля, к нему подвешивают руль.

Бакборт, бакборд (нем. Bord — край) — левая сторона корабля.

Бейфут — морская снасть, трос, удерживающий реи у мачты.

Бизань — косой парус на бизань-мачте, ближайшей к корме.

Бимсы — поперечные балки, на которые настилается палуба.

Битеньга — стойка для закрепления снастей и якорного каната.

Боканцы — брусья, балки, выдающиеся за борт судна, для привешивания шлюпок, для подъёма тяжестей на палубу.

Брасопить — поворачивать рей в горизонтальном направлении, для постановки паруса по ветру.

Буйреп — снасть, привязанная одним концом к якорю, а другим к поплавку, указывающему место брошенного якоря.

Бухта троса — трос, свернутый в виде цилиндра или плоского круга.

Бушприт, бугшприт — передняя мачта, лежащая горизонтально или наклонно на носу судна.

Вант-путенсы — оковка, служащая укреплением вант по бортам.

Ванты — снасти, держащие мачты с боков.

Ватерлиния — черта вдоль борта судна, показывающая предельную осадку судна.

Ватерштаг — толстая смоленая снасть, канат, крепящий бушприт к носу судна.

Галс — 1. Курс судна относительно ветра. 2. Снасть, удерживающая на месте нижний наветренный угол паруса.

Гичка — шлюпка.

Грот — нижний парус на второй мачте.

Дагликс — малый якорь.

Драйреп — снасть для подъема марса-рея.

Драйреп-блок — одношкивовые блоки, привязываемые к марса-рею, через которые проходит драйреп.

Кабельтов — 1. Самый толстый трос. 2. Мера длины — 185 метров.

Кабестан — механизм для передвижения груза, состоящий из вертикально установленного вала, на который наматывается при вращении цепь или канат, прикрепленный к передвигаемому грузу.

Камбуз, камбус — судовая кухня, судовая каменная печь.

Клетень — обмотка из тонкой бечевки или обшивка из смоленой парусины, накладываемые на подвергающиеся трению места снасти.

Клетневина — узкие длинные куски старой парусины для клетня.

Кливер — косой треугольный парус перед фок-мачтой (первой от носа).

Кроспица — вид крепления.

Крыж — поперечный виток при обвязке двух толстых тросов.