Давид Сасунский - Наири Егиазарович Зарьян

Ну вот я и привез. Если в силах ты его поднять, носи на здоровье!..

Сасунцы нагрели семь котлов воды. Давид вымылся, вымыл коня, соскреб с него кровавую грязь войны, причесал его, в конюшню отвел и засыпал в кормушку семь пудов ячменя.

Затем пошел к своей знакомой старухе, выпил бочку вина, лег, заснул и проспал три дня кряду, а когда проснулся, то увидел, что в изголовье у него сидит старуха.

— Доброе утро, Давид! — сказала она. — Каково спалось? Всё ли ты в добром здоровье?

— Нанэ! — молвил Давид. — У меня матери нет — ты заменила мне мать. Отныне что ни повелишь, всё исполню.

— Давид, солнышко ты мое ясное! — сказала старуха. — Ты уже взрослый, ты заменил нам Львораздирателя Мгера. Иди к дяде, вели ему открыть престольную палату и займи отцовский престол.

Пришел Давид к дяде, сказал:

— Дядя Оган! Открой мне престольную палату — я сяду на отцовский престол.

— Открою, милый, открою! — молвил Горлан Оган. — Кому же еще и сидеть на престоле, как не тебе? Светоч Сасуна потух, а ты его вновь зажёг. Носи на счастье Мгеровы доспехи и оружие, скачи на отцовском Коньке Джалали, тебе — престол твоего отца, и слава его — тебе!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Часть четвёртая

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Давид жених

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Давиду исполнилось двадцать лет.

Был он завидный жених.

Имя его красило его лицо, лицо его красило его имя.

Когда он выходил из дому и шел по городу, девушки млели при виде его, а матери ахали.

Больше всех таяла, больше всех по Давиду сохла жена Горлана Огана Сарья-ханум.

Однажды, в то время когда Горлан Оган спал, Сарья встала с постели, взяла пирог, жареную курицу, меду, масла, кувшин с семилетним вином, облеклась в самый красивый наряд свой, волосы расчесала, глаза подвела, свечку зажгла и пошла к Давиду.

Давид спал; дверь у него была заперта.

— Давид! Отопри! — сказала Сарья.

— Кто это? — спросил Давид.

— Это твоя тетка, Сарья.

Давид встал и отпер дверь. Сарья вошла в покой, села.

— Стосковалась я по тебе, Давид… — сказала она. — Недосуг мне было приготовить для тебя что-нибудь повкуснее. Принесла, что под рукой было. Кушай на здоровье!

Поставила она яства перед Давидом, наполнила чару вином семилетним и молвила:

— Пей!

Давид подумал: «Что ж тут такого? Тетка мне мать заменяла, а сейчас вспомнила обо мне, поесть принесла».

Поблагодарил он ее и сказал:

— Ты мне заместо матери.

А Сарья-ханум:

— Давид, радость ты моя! Нет в нашем Сасуне таких пригожих удальцов, как ты, не было и не будет. Ешь и пей в свое удовольствие!

Давид закусил, выпил, захмелел, еще выпил, сказал:

— Отчего ж не выпить? Ведь это тетка моя родная меня потчует!

Еще выпил. И так, чарку за чаркой, сорок чар осушил… А ведь это было семилетнее вино — не что-нибудь еще!.. Уронил Давид голову на подушку и — хрр! хрр! — захрапел. Сон его одолел, и продолжать с теткой беседу он был не в силах.

Сарья наклонилась, поцеловала Давида в лоб, в обе щеки и удостоверилась, что Давид ничего не чует, спит себе мертвым сном. Нечего делать — встала Сарья и пошла в свой покой.

Так целую неделю ходила Сарья к Давиду и уходила ни с чем. Давид ее курицу и пирог съест, кувшин семилетнего вина опорожнит и — хрр! хрр! — захрапит. Наконец Сарья сказала себе: «Что же это я ношу Давиду семилетнее вино? Чтобы он хмелел и тут же засыпал?»

На этот раз принесла она Давиду полкувшина. Давид поел, выпил вина и не захмелел. Сарья обвила ему шею руками.

Давид возмутился:

— Тетя! Ты же мне мать!

— Почему я тебе мать, Давид? — спросила Сарья. — Я — жена твоего дяди, чужая тебе по крови.

— Мать и жена дяди — это для меня одно и то же. Дядя мне отец, ты мне мать. Ты для меня священна.

— Ах, Давид, не то ты говоришь!

— Почему не то?

— Я — чужачка. Я уже столько лет за твоим дядей, а детей у меня все нет как нет. Мне твой дядя постыл, а ты мне люб.

Говорит такие слова Сарья-ханум и виснет у Давида на шее.

«Если я ее ударю, убью, дядя скажет: «Давид убил мою жену», — думал меж тем Давид, — а не убью — она от меня не отстанет… Вот наказанье!»

Сарья-ханум кувшин слез пролила и ушла.

Наутро Давид встал, пошел к старухе и все рассказал ей про тетку.

А старуха сказала:

— Давид, милый, я ее не виню! Ты двадцатилетний красавец богатырь. Все девушки от тебя без ума — влюбляются с первого взгляда. Твоя тетка тоже… Что про нее сказать?.. Одно слово — женщина.

— Так что же мне делать, нанэ?

— Женись, — отвечала старуха. — Введи к себе в дом красивую жену, чтобы чужие жены от тебя наконец отстали. А то ишь ты какой рослый да ладный уродился, глаза так и горят — вот все по тебе и сохнут.

Покраснел Давид.

— Как же это я вдруг женюсь? — сказал он. — Стыдно!

— Да чего стыдиться-то? — подхватила старуха. — Иди к дяде и скажи: пусть, мол, найдет тебе пригожую статную девушку и женит тебя. Ведь ты властелин Сасуна, чего тебе стыдиться?

Пошел Давид к дяде, постучал в дверь, вызвал его, поговорил с ним о том о сем, а про женитьбу — ни слова… Застыдился!

Прошел год.

Однажды Горлан Оган сказал Давиду:

— Давид! Ты нас от поработителя Мора-Мелика избавил, ты вновь зажег светоч Сасунского царства. Теперь ты властелин Сасуна. Я сыщу тебе пригожую девушку и женю.

Давид покраснел, как артаметское яблоко.

— Да я и сам о женитьбе подумываю, — признался он.

Горлан Оган отправился в город Хлат. Царица хлатская Чымшкик-султан, дочь Белого Дэва, была девушка стройная, неслыханной красоты. Горлан Оган посватал ее Давиду. Давидова слава дошла до нее, и она согласилась.

Давид и Чымшкик-султан кольцами обменялись.

С того дня, как Давид убил Белого Дэва, вражда между его родом и Сасуном не утихала. Вот Горлан Оган и подумал: «Если Давид женится на дочери Белого Дэва, вражда пройдет».

…Слава Давида весь свет облетела. Все говорили друг другу:

— Давид Мсра-Мелика убил, родной свой Сасун освободил, на Мсыр дань наложил.

Донеслась