Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров - Иван Ефремов

Если не считать неудачи с большим монолитом, в целом наши дела шли неплохо: много остатков черепах, хищных и панцирных динозавров упаковывались каждый день в ящики. Я не собирался проводить капитальные раскопки на Баин-Ширэ — исследование Восточной Гоби планировалось у нас на последний, 1950 год работы экспедиции, к сожалению, несостоявшейся. Лишь попутно с извлечением уже найденного скелета производили исследования в прилегающих районах. Зато стоило осмотреть еще раз Хара-Хутул, благо экспедиция располагала большим временем и большим числом исследователей, чем в 1946 году. Я извлек старые дневники, схемы и записи и уселся в палатке обдумывать маршрут.

В памяти встали морозные и бурные дни поздней осени 1946 года. Словно откликаясь на эти воспоминания, чистое весеннее небо заволоклось красно-серыми тучами. Налетела страшной силы песчаная буря. Пылевой вал покатился по плоскогорью, померкло солнце, бешено захлопали тенты машин, загудели и затряслись палатки. Я едва успел собрать все драгоценные записи прошлой экспедиции и сунуть их во вьючный чемодан, как палатка с треском разодралась сверху донизу, море песка хлынуло внутрь, раздался треск поперечной стойки, и палатка рухнула. Уже привыкший к таким случайностям, я вылез из нее без особых затруднений.

Котловина Халдзан-Шубуту покрылась желтым туманом, среди которого возникали и исчезали плотные крутящиеся колонны песчаных смерчей. Редкие капли дождя высыхали среди несущейся пыли почти мгновенно. Так продолжалось больше двух часов, затем небо прояснилось, пыль перестала лететь, но сильный ветер бушевал до полуночи.

Похолодало. Наутро рабочие, до этого дня трудившиеся до пояса голыми, вышли на раскопку в ватниках. Холодная прозрачная тишина окружала наш лагерь — странная для вечно шумящей от ветра степи. К ночи стало еще холодней. Я долго работал в палатке, затем вышел под яркие близкие звезды. В котловине под лагерем царил глубокий мрак. Необъятная темнота и молчание вокруг, только там, внизу, на разрушенных ветром холмах песчаников и красных глин, размеренно и печально кричал сыч.

Скоро явились с Баин-Ширэ Эглон с Рождественским, и мы всей научной силой двинулись в горы Хара-Хутул на „Козле“ и „Дзерене“. Снова, как и в 1946 году, по красной котловине и старинной караванной тропе с белыми обо понеслись наши машины. В этом году Восточная Гоби повсюду была безлюдной: бескормица заставила аратов перекочевать на север. Перекочевками ведали специальные правительственные уполномоченные, заранее распределявшие районы пастбищ. Благодаря этому массовая перекочевка больше не была для гобийцев бедствием. С уходом людей появились дикие животные — там, где два года назад ходили табуны лошадей, мы наткнулись на стадо кабарожек. Машины шли быстро, и расстояние между ними и животными сокращалось. Ярые охотники Малеев и Рождественский уже приготовились стрелять, но тут кабарги резко повернули. Их серые шкуры в высоком солнце казались неясными, будто призрачными. Серыми тенями неслись легкие животные над большими кочками такого же, как они, желто-серого дериса. Кочки почти непроходимы для машин, и преследование пришлось оставить.

Впереди нас ожидало еще большее разочарование. Машины быстро приближались к черному гребню Хара-Хутул. Наш „Дзерен“ шел впереди, так как я выполнял обязанности проводника. Внезапно на гребне выросли пять архаров. Крупные животные чеканно выделялись на фоне неба. Застывшие, как статуи, высоко подняв головы, животные смотрели на невиданные машины. Мы все тоже видели их впервые, и Малеев растерялся. Ему не пришло в голову, что такие крупные звери могут быть дикими, и он принял архаров за новую породу рогатого скота. Неуверенно подняв винтовку, Малеев выстрелил в гребень горы. Архары исчезли в одно мгновение. Буря негодования обрушилась на наши головы от подъехавших на „Козле“ товарищей. А я, признаться, был только рад: уж очень красивы были животные с могучими, точно отлитыми из металла, мускулистыми телами…

Набрав воды в роднике, мы поднялись на плоскогорье и расположились там лагерем. Исследователи рассыпались во все стороны и только вечером собрались все вместе. Поразительно теплая и душная ночь была насыщена электричеством. Металлические предметы — болты и запоры на кузовах машин, мушки винтовок — светились слабыми огоньками. Волосы потрескивали под пальцами, а куски кошмы, которыми пользовались для спанья, превратились в электрические конденсаторы. Достаточно было провести рукой по кошме, чтобы вызвать холодное голубое пламя, отчетливо видимое во мраке безлунной ночи. Новожилов, ненавидящий скорпионов и всякую подобную, как он выражался, „нечисть“, был озадачен появлением крохотных огоньков, там и сям светившихся из кошмы. Приняв их за глаза бесчисленных скорпионов, он перебрался со своей постелью на крышу „Дзерена“. Как он умудрился проспать там, не свалившись, мне до сих пор непонятно. Рождественский утром клялся, что не спал всю ночь из-за Новожилова — ему якобы мешал стук зубов закоченевшего палеонтолога, усилившийся в предрассветном холоде.

На следующий день исследования продолжались, принеся много интересных открытий и находок. Особенно запомнились мне гигантские окаменелые пни таксодиев — болотных кипарисов, открытые Новожиловым и Малеевым в глинах северной стороны горы. В промоинах, обрывах и на вершинах холмов эти остатки гигантского леса широко простирали свои корни, рассыпаясь целыми горками окаменелых щепок. Некоторые пни достигали четырех метров в диаметре, выделяясь светло-серыми холмиками среди красноватых песчанистых глин. Этот участок древней почвы, затопленного водой болота, существовавшего здесь около восьмидесяти миллионов лет назад, с востока и юга обрамлялся полосой песчаников. Песчаники заполняли канал, некогда промытый одним из протоков подводной дельты в затопленном таксодиевом лесу.

В песчаниках мы нашли огромные конкреции — стяжения из твердого как гранит песчаника, похожие на большие колеса. Внутри каждого „колеса“ был заключен отдельный позвонок гигантского ящера — зауропода. Кроме позвонков, встречались отдельные части черепа, массивные кости конечностей кое-где и почти целые черепа хищных динозавров. К сожалению, все это было настолько разрушено выветриванием, что уже не представляло научной ценности. Лишь в одном месте, вниз по течению древнего потока, Рождественский нашел целую глыбу с тазом стегозавра — растительноядного ящера с гребневидными рядами шипов на спине. Теперь мы ясно могли восстановить картину того времени (слои Хара-Хутул относились к нижнемеловой эпохе).

Мы отчетливо видели перед собой приморскую низменность, болотистый край которой постепенно погружался ниже уровня моря. На вязком, илистом дне широко простирали свои корни огромные, болотные кипарисы, темной, непроницаемой, увешанной мокрыми мхами стеной уходившие в бесконечную даль. Глубокие каналы почти черной пресной воды прорезали там и сям чащу этих несокрушимых зарослей. Сюда заплывали трупы погибших ящеров — динозавров — как хищных, так и панцирных, которые обитали дальше от берега, на материке, за бесконечными стенами прибрежных лесов, вечно окутанных дрожащим маревом нагретого влажного воздуха. Что происходило там, так же как и где обитали эти динозавры, осталось для нас тайной ибо в слоях гор Хара-Хутул нет отложений, которые возникли бы там, на материковой стороне лесного барьера. Но с морской стороны этого барьера, там, где сей час располагались полосы песчаников с костями и остатками растений, геологическая летопись сохранилась.

Здесь жили зауроподы — самые крупные ящеры Земли с необычайно длинными шеями и хвостами. Они бродили в воде на прибрежных отмелях, питаясь богатой растительностью. Огромные приливные волны набегали здесь в определенные часы суток на низменные побережья, сметая все мелкое и слабое. Но гигантские зауроподы противостояли этим волнам не хуже таксодиев, глубоко погружая в мягкое дно свои огромные когтистые лапы. И сейчас их кости, разбросанные некогда волнами, говорили нам о прошлом величии древних ящеров…

Снова испытал я странное очарование черного гребня в центре горного массива, четкой прямой грядой прочерчивавшего невероятный хаос окружающих размывов. Веселой гурьбой мы вошли в узкое ущелье, прорезавшее насквозь базальтовый гребень, где отполированные ветром вишнево-красные базальтовые скалы в торжественном одиночестве нависали в небе. Чистый и яркий красный цвет лав еще сильнее горел в пламенном солнце и подчеркивался глубокими тенями оврагов. Оказалось, что в 1946 году мы неправильно оценили мощность лежавших под базальтами пород — она была значительно большей, — так же как и тех пород, которые лежали непосредственно выше базальта. Пройдя по ущелью на южную сторону гребня, мы оказались перед хаосом холмов и промоин в котловине у подножия горы. Здесь в прошлую экспедицию мы с Громовым нашли кости динозавров. Над беспорядочной толпой желтых и серых холмиков высились три ряда песчаниковых пластов; они образовали на уступах склона три пояса каменных бастионов с грозно торчавшими навстречу нам зубцами. Здесь было царство орлов — на каждом зубце, на каждой скале важно восседала птица. Еще выше, во впадинах неприступных полированных базальтовых стен, виднелись огромные гнезда грифов…