Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров - Иван Ефремов

Позднее к рабочим присоединилось несколько монголов, среди которых выделялся Дамдин — коренастый, ловкий и внимательный, он сделался верным помощником Лукьяновой и хорошим товарищем всем нам.

За время зимних перевозок характер каждого из шоферов был изучен в деталях. Как ни странно, но и машины вели себя соответственно характеру своих водителей. Поэтому названия машин, увековеченных крупными надписями на бортах по-русски и по-монгольски, появились не в середине экспедиции, как в 1946 году, а еще до выезда в поле. Только «студебекер»— ветеран экспедиции 1946 года — носил свое старое прозвище «Дракон» вопреки совершенно безобидному характеру его водителя Т. Г. Безбородова. Четыре автомашины «ЗИС-5» назывались: «Дзерен» с водителем В. И. Прониным, наиболее искусным из всего нашего состава; «Волк» с превосходным водителем Н. П. Вылежаниным — хитрым механиком: «Тарбаган» — «тупая», неприемистая машина И. И. Лихачева, любитель поспать и в маршруте тянуться в хвосте колонны, ссылаясь на плохой мотор: «Кулан» впоследствии переименованный в «Барса», с водителем П. Я. Петруниным — очень прилежным, по наименее опытным работником.

Маленькая легковая машина «ГАЗ–67» вначале не имела водителя. Один из наших рабочих — Александров — оказался опытным шофером и стал ее постоянным водителем. Так, самый высокий человек в экспедиции (Александров был ростом более ста восьмидесяти пяти сантиметров) поручил самую маленькую машину, и его огромная «фигура, сложенная пополам за рулем, выглядела комично. Так как Иванов в экспедиции было много (включая и начальника), то в отличие от всех них Александров стал называться Иван-Козлиный и с честью носил это прозвище два года работы нашей экспедиции, трудясь все на той же маленькой машине.

Базой экспедиции 1948 года стал большой старинный дом какого-то манчьжурского чиновника, еще до независимости Монголии построившего странное двухэтажное здание с загнутыми вверх углами крыши. Верхний, насквозь продуваемый этаж, построенный из деревянных решеток, образовал большой холодный зал. Яркая раскраска резных колонн и золото деревянных драконов совершенно не гармонировали с полумраком и лютым морозом, царствовавшим в помещении. Однако этот зал оказался отличным складом, в котором так удобно было раскладывать и проверять наши большие палатки.

Внизу, во дворе, стояли машины и громоздились штабеля досок, брусьев и ящиков. В маленькой сторожке против ворот была устроена механическая мастерская. В большом котле, вмазанном в печку, всегда кипела вода, необходимая для разогрева очередной машины. Нижний каменный этаж дома был занят под жилье экспедиции.

Здесь тоже было бы изрядно холодно, если бы не запас отличного налайхинского угля, который в конце концов прогрел это здание, не отапливавшееся уже лет тридцать. Время шло быстро, миновал и „белый месяц“ (цагансар) — монгольский Новый год. Солнце, всегда яркое в Монголии, начало заметно пригревать. К первому марта все было готово к нашему отправлению на юг, но перевалы в горах вокруг Улан-Батора еще были закрыты снежными заносами.

Вместе с Рождественским, оказавшимся любителем картографии, мы посвятили много времени тщательной разработке и расчету предстоявших перевозок и исследовательских маршрутов. В первую очередь был намечен маршрут в Восточную Гоби, чтобы извлечь скелет неведомого зверя, оставленного экспедицией 1946 года.

Во время этих раскопок мы рассчитывали посетить местонахождение Ардын-обо, открытое американцами в 1922 году и давшее несколько очень интересных находок древних носорогообразных млекопитающих и огромных черепах. Карты, приведенные в трудах американской экспедиции, были слишком мелкомасштабны. В описании отсутствовали сколько-нибудь точные указания на географическое местоположение Ардын-обо. Такие указания, как „578 миль от главного лагеря по автомобильному спидометру“ при неизвестном расположении этого лагеря и неизвестном направлении маршрута, конечно, не могли считаться ориентирами. Было ли это сделано по крайне небрежному отношению к географической основе исследований или же скорее с умыслом: затруднить отыскание местонахождений, мы сразу не могли решить. После сопоставления самых различных и отрывочных указаний, приведенных в описаниях разных лет работы американской экспедиции, мы все же определили местоположение Ардын-обо в пределах круга диаметром сто километров, что значительно облегчило поиски.

Наконец 18 марта 1948 года мы выступили в Восточную Гоби. В горах к югу от Улан-Батора еще лежали большие снежные поля, струи талых вод размягчали дорогу в пониженных местах, и колонна наших машин то рассыпалась, мечась в поисках проезда, то снова выстраивалась в установленном порядке. Жестокий ветер пронизывал насквозь, и участники экспедиции в полушубках, шапках-ушанках и валенках отнюдь не были похожи на гобийских путешественников, открывающих летний сезон. Хмурые тучи преследовали нас почти до Чойрена. Едва в дали над рыжеватыми холмами с редкой и сухой прошлогодней травой показался голубой купол чойренского гранитного массива, как небо на юге засияло по-гобийски ослепительно. От Чойрена начиналась Гоби, теперь уже хорошо знакомая нам. Еще в прошлую экспедицию я полюбил столь непривычную для русского человека страну, и сейчас она приветствовала меня знакомым свистом ветра, свободно несущегося по ее просторам. К вечеру небо вновь стало пасмурным, и мы очутились среди замечательных чойренских скал, в царстве хмурого камня. В вечерних сумерках скалы приобрели печальный голубовато-серый цвет и резко выделялись на светло-желтой сухой траве.

Причудливые комбинации каменных форм сменялись по мере движения машины от края массива к его центру, где находился бывший монастырь Чойрен, ныне автостанция. Сначала отдельные камни казались серыми черепахами, расползшимися по степи. Затем плитообразные отдельности скал вставали длинными стенами, как бетонные форты. Иногда вместо фортов — штабеля грязных мешков высотой с двухэтажный дом, сложенные очень правильно. Дальше шли фигуры гигантских животных — лев подпер лапой морду, громадная черепаха всползла на камень или чудовищная змея положила на плиту свою плоскую голову. А слева — самая вершина массива, гребень ощеренных скал, склоны которых как чешуя чугунного дракона. Местами эта чешуя сложена в глубокие складки, местами — точно громадные пушечные ядра завязли в чешуе, не пробив ее. Три извива драконового тела выступали постепенно из земли, образуя главный гребень. Вблизи автостанции на старинных обо и молитвенных плитах — уже знакомые нам указательные знаки: там коленчатый вал автомашины, поставленный торчком, там рулевая колонка или картер заднего моста.

И снова, как в прошлом году, огромная юрта с горящей железной печкой, горячий чай и неторопливые разговоры с проезжающими при свете плошки с бараньим салом, крепкий сон под равномерный шум гобийского ветра. А наутро в рассветной полутьме — факелы под моторами разогреваемых машин, мощное фырканье трехоски и сухой треск „ЗИСов“.

Через два дня наша автоколонна двигалась по светлой щебнистой равнине к юго-западу от аймачного центра Восточной Гоби Сайп-Шанды среди знакомых гор. Здесь уже снег стаял, но трава еще не появилась. Стояла черная монгольская весна. К нам присоединился еще одни „ГАЗ-67“ с даргой аймака Чойдомжидом, который решил совершить давно уже запланированную поездку в западные сомоны своей области, а заодно посмотреть и нашу работу. От местности Халдзан-Шубуту уже недалеко было до Баин-Ширэ. Там лежал скелет неведомого зверя, который мы с такой горечью оставляли в бурные и морозные дни ноября 1946 года.

И снова Баин-Ширэ неприветливо встречало исследователей: с запада зловеще вырастал красно-серый вал песчаной бури, и ясный весенний день быстро мерк. Дорога, проложенная нами на Баин-Ширэ, исчезла бесследно, никаких ориентиров не было на однообразной холмистой местности, поросшей иссохшими пучками черной полыни. Я старался быстрее найти место будущего лагеря, чтобы завтра не возиться с погрузкой и разгрузкой снова и терять почти целый день. Остановив автоколонну, мы вместе с Эглоном двинулись на поиски лагеря 1946 года.

Песчаная буря настигла нас. Все потемнело, песок и мелкие камешки взвились в воздух, тусклое багровое солнце едва пробивалось сквозь пыльную пелену. Час и другой мы с Эглоном шли вдоль края поросшей саксаулом впадины, как вдруг внезапно увидели под собой угрюмые обрывы и столбы песчаника, конусы темно-красных глин, наполовину тонувшие в крутящейся пыли. Мы мгновенно узнали место и еще через десять минут стояли над пирамидой песчаниковых плит, обозначавшей место лагеря 1946 года (так называемое „Лагерное“ обо).

Мы посмотрели друг на друга, одновременно вспомнив проведенные здесь дни. Руки невольно соединились в крепком пожатии: задуманные планы свершились! И как бы подчеркивая торжественность момента, песчаный шквал вдруг затих, и через несколько минут сияние чистого неба осветило заалевшие обрывы.