Случайные обстоятельства - Леонид Борич

— Букреев, — уже не сдерживаясь, процедил Мохов, — вы прежде всего военнослужащий. И потрудитесь поменьше философствовать.

— Есть, товарищ капитан первого ранга. Разрешите идти?

— Да. И учтите на будущее: у вас не «кузница кадров», а боевой корабль.

Букреев повернулся кругом — слишком уж четко, подумал Мохов, даже как-то подчеркнуто четко — и пошел к дверям.

— Кстати, — остановил его Мохов. — Хочу у вас штурмана забрать. «Тройка» через неделю в ремонт уходит, и там нужен помощник.

— Штурмана?! — Букрееву показалось на секунду, что он просто ослышался. Он еще мог понять, если бы Володина забирали плавать, но попусту тратить такого офицера!.. — Я не могу отдать своего штурмана...

— Мы с вами не в торговой сети работаем, — сухо напомнил Мохов. — И вообще я что-то не пойму вас: то вы всех продвигать хотите, через голову начальства даже к командующему полезли, а когда мы сами вам предлагаем...

— Володин мне нужен, — стоял на своем Букреев.

— Мы вас не оставим без штурмана, — сказал Мохов.

— Мне не штурман нужен, товарищ капитан первого ранга, а штурман Володин.

— На нем что, свет клином сошелся, что ли? — раздраженно сказал Мохов. — Я обещаю, что сразу дадим вам другого штурмана.

— Другой не будет Володиным, — упрямо проговорил Букреев.

— Ну и что? — удивился Мохов этому дремучему упрямству. — Незаменимых людей у нас нет, — убежденно сказал он. — Одни сходят, другие приходят... Все мы заменимые.

— У меня экипаж подводной лодки, — возразил Букреев, — а не коллектив автобуса.

— При чем тут автобус? — Мохов, с недоумением прищурив глаз, смотрел на Букреева.

— Автобусу все равно, кто сходит на остановке... Он все равно едет.

— А у других, по-вашему, автобусы? — с иронией спросил Мохов.

Букреев молчал, даже в молчании своем был упрямым, и Мохов сказал назидательно:

— Нельзя, Букреев, только о своем корабле думать. Надо за все соединение болеть. Штурман у вас действительно толковый... Но вы представляете: быть в ремонте без помощника?!

— Володин хорошим старпомом будет, — сказал Букреев. — Плавающим старпомом, а не доставалой запчастей. В конце концов, я же не для себя...

— Я тоже не для себя, — оборвал его Мохов. — А для пользы службы во вверенном мне соединении. Выполняйте...

Букреев, пока поднимался к себе на этаж, думал, что же делать теперь. Можно было поговорить с замполитом, чтобы и тот нажал по своей линии, но, во-первых, это значило бы, что он, Букреев, не надеется уже на свои силы, сдался, спасовал, а главное — могло так получиться, что, вмешав Ковалева в свой план, который внезапно пришел ему сейчас в голову, он, Букреев, как бы перекладывал тогда часть предстоящей вины, своей вины, на плечи замполита. А Букреев за свои действия приучен был отвечать лично.

23

По коридору, мимо ее каюты, быстро прошел Букреев. Узнав его шаги, Мария Викторовна сразу поняла, что он чем-то расстроен, но выйти, спросить, что случилось, она не могла: чего это вдруг она спрашивает? по какому праву? Еще и оборвет...

Интересно, он бы ссорился с ней когда-нибудь? Или она с ним? Но из-за чего бы им было ссориться?

Она попробовала специально придумать возможную причину — его грубость, например, или упрямство, или разные, скажем, вкусы (могли же у них быть разные вкусы, даже наверняка были!), но с этим все как-то не ладилось у нее, не могла она придумать никакой особенно веской причины для их ссоры, потому что и грубость его, и упрямство, и все-все, решительно все, что могло в нем быть и, наверное, было, не казалось ей достаточным для того, чтобы им ссориться. То есть он, пожалуй, когда-нибудь и мог обидеть ее, но ведь это бы все было невольным с его стороны, а главное — Мария Викторовна чувствовала, знала уже, что она-то сама не смогла бы по-настоящему обидеться на него. Ведь уже обижал...

Она попыталась вспомнить, а из-за чего же они с мужем иногда ссорились, но и эти причины — стоило ей только представить себе не мужа, а Букреева — тут же становились такими ничтожными и смешными, что не могли даже и в расчет приниматься.

Нет, у них все бы иначе было, совсем иначе... Она так ярко, в такой доступной возможности представила себе, как он по вечерам приходит домой после службы, моет руки, ужинает (он бы у нее ужинал только дома), потом, усевшись в кресло, просматривает газеты, она о чем-то спрашивает из кухни (не все ли равно, о чем?!), он рассеянно, невпопад отвечает ей, и это совсем не раздражает ее, как всегда раздражало раньше, а потом они вместе укладывают детей спать (детей? каких детей? — но от этого она скользнула в сторону, чтобы не распалась картина), и как вообще все хорошо... как хорошо... как хорошо могло у них быть, если б только они встретились когда-то, вовремя нашли друг друга...

Она вдруг расплакалась.

Она плакала и знала сейчас, что уже никогда-никогда у них так быть не сможет — так безбедно и легко, как она представила себе, — и не смогла бы она, наверно, оставить мужа, то есть как бы она смогла оставить его, если он так зависим от нее даже в любой мелочи — консервную банку сам открыть не умеет, — что уж там о работе говорить... И разве он, Букреев, бросил бы своих детей? Даже подумать дико...

«Размечталась, дурочка!..» — пожалела она себя, всхлипывая, и теперь уже обеспокоенно подумала, что в любую минуту кто-нибудь может войти сюда и увидеть ее слезы.

Но ведь могло, ведь было же ей все-таки раньше спокойно и хорошо!..

Спокойно — или хорошо? Она сразу же испугалась своего вопроса, торопливо ушла от него, как будто бы погасила, а может быть, просто от себя подальше спрятала, потому что помнить об этом вопросе было бы еще труднее...

Мария Викторовна почувствовала, что совсем, кажется, разболелась, надо было вчера не в кафе идти, а отлежаться в гостинице, принять на ночь аспирин... И ресницы размазались, нос покраснел, и как теперь идти в таком виде...

К нему?!

Но хотя бы узнать, что она ему совсем не нужна, хоть бы точно уже знать об этом, просто для себя знать, и успокоиться наконец.

«Нет, ни для чего серьезного ты ему не нужна», — подумала Мария Викторовна.

«А для несерьезного?»

Тут она растерялась: не ожидала от себя такого вопроса.

Она осторожно вытерла глаза и стала приводить себя в порядок. Ведь завтра ей улетать. Завтра уже поздно будет.

— И кого это черт несет! — с досадой пробормотал Букреев. — Входите!

— Меня черт несет, Юрий Дмитриевич, — сказала она, останавливаясь в дверях и стараясь улыбнуться. — Вы бы хоть поплотнее закрывали...

— Простите, — смутился Букреев и встал из-за стола. — Н-не знал...

— Мимо шла, — как бы извиняясь за вторжение, объяснила Мария Викторовна. — Голова прямо раскалывается... У вас случайно нет каких-нибудь таблеток?

— У меня?! — Букреев так удивленно посмотрел на нее, что она про себя тут же согласилась с ним: «Действительно глупо...» — а он, опасаясь, что она сейчас извинится и уйдет, уже шел к дверям. — В два счета вылечим, Мария Викторовна. Доктор у нас хороший... А вы садитесь, — заботливо предложил он.

Она с благодарностью улыбнулась ему и прошла в каюту.

— Дневальный! — крикнул Букреев. — Доктора ко мне. С таблетками от головной боли.

Зябко кутаясь в пуховый платок, наброшенный на плечи, Мария Викторовна грела ладони на батарее и сказала смущенно:

— Целый день не согреться... Еще и заболеешь перед самым отъездом. — Она посмотрела в окно и проговорила задумчиво: — А ваш сосед с утра ракеты грузит...

Букреев подошел к окну и остановился за ее спиной. Он стоял теперь так близко, что Мария Викторовна боялась даже пошевельнуться: ведь сделай малейшее движение — он еще и отодвинется, пожалуй...

Казарма была на самой вершине сопки, и отсюда хорошо просматривалась вся бухта с заиндевевшими спинами подводных лодок. Над ближним пирсом плыло в морозном клубящемся воздухе изящное тело ракеты, какое-то беспомощное и почти трогательное в крепких неуклюжих тисках подъемного крана.

— Хрупкая какая, — проговорила Мария Викторовна. — Как новогодняя игрушка.

— Эта «игрушка» может эскадру уничтожить, — усмехнулся Букреев. — Или город... Отличные ракеты.

— Вы так говорите об этом... — Она зябко повела плечами. — Тысячи жизней... И все зависит от какого-то пальца на кнопке «Пуск»... Не люблю за это военных! — неожиданно для себя сказала она.

«Детский сад», — снисходительно и ласково подумал Букреев.

— А что, собственно, вы предлагаете? — улыбнулся он.

Она чуть повернула голову и подумала:

«Если бы ты всегда так улыбался... Я бы, наверно, за этими таблетками еще раньше к тебе пришла».

— Демобилизовать Букреева! — решительно предложила она. — И соседа, который грузит вон ту ракету.

— Отличная мысль, — согласился Букреев. — Но надо ведь и тех командиров выгнать. Которые на той стороне. — Рука его махнула через все эти заснеженные сопки, как будто через половину земного шара. — Только сразу же выгнать, ни минутой позже.