Север и Юг - Элизабет Гаскелл

Она медленно и величественно вышла из гостиной. Но, оказавшись в своей комнате, она заперла дверь и расплакалась, что редко себе позволяла.

Маргарет, все еще очень бледная, благополучно вернулась домой. Мистер и миссис Хейл все так же сидели и тихо разговаривали. Она понадеялась, что голос не выдаст ее.

— Миссис Торнтон пришлет водяной матрас, мама.

— Дорогая, как устало ты выглядишь! На улице очень жарко, Маргарет?

— Очень жарко, а из-за забастовки — довольно грязно.

Щеки Маргарет вспыхнули, и тут же кровь снова отлила от них.

— К тебе приходили от Бесси Хиггинс, она просила тебя зайти к ней, — сказала миссис Хейл. — Но я думаю, ты очень устала.

— Да! — согласилась Маргарет. — Я устала, я не смогу пойти к ней.

Она молчала, пытаясь унять дрожь, пока разливала чай. Она была рада, что отец занят матерью и не замечает, как выглядит дочь. Даже после того, как миссис Хейл пошла спать, он не захотел оставить жену одну и решил почитать ей перед сном. Маргарет осталась наедине с собой.

«Теперь я подумаю об этом… теперь я вспомню все. Я не могла раньше… я не смела. — Она неподвижно сидела в кресле, сложив руки на коленях, сжав губы, устремив взгляд в одну точку, будто на какое-то видение. Она глубоко вздохнула. — Я, та, которая ненавидит сцены… Я, та, которая презирала людей, что не владеют своими чувствами… Я всегда думала, что им не хватает самоконтроля… Я спустилась и не колеблясь бросилась в схватку, как романтичная дурочка! Правильно ли я поступила? Полагаю, они ушли бы и без меня. — В какой-то момент еще раз все хорошо обдумав, она поняла, что это был бы чересчур разумный поступок для обезумевшей толпы. — Нет, они не ушли бы. Я поступила правильно. Но что заставило меня защищать этого человека, будто он был беспомощным ребенком?! А! — воскликнула она про себя, сжав руки. — Неудивительно, что эти люди подумали, будто я влюблена в него, когда так бездумно себя опозорила. Я влюблена… в него! — Бледные щеки Маргарет внезапно вспыхнули как от огня. Она закрыла лицо руками. Когда она отняла их от лица, ее ладони были мокрыми от жгучих слез. — О, как низко я пала! Что они станут говорить обо мне?! Я не была бы такой храброй, не будь он мне абсолютно безразличен. На самом деле он совершенно мне не нравится. Я забеспокоилась только потому, что обе стороны должны вести честную игру. И я понимала, какой должна быть честная игра. Но было бы несправедливо, — сказала она себе страстно, — если бы он стоял, защищенный стенами, ожидая солдат, которые поймали бы этих бедных обезумевших людей в ловушку и стали бы их избивать, а он так и стоял бы в бездействии. Но с их стороны было нечестно нападать на него, угрожая ему. Я бы снова так поступила, и пусть обо мне говорят что угодно! Если я предотвратила один удар, если не дала свершиться злу, я выполнила свой женский долг. Пусть они оскорбляют мою девичью гордость, я чиста перед Богом!»

Она приободрилась, величественный покой снизошел на нее, и ее лицо стало умиротворенным — спокойным, словно выточенным из мрамора.

Вошла Диксон:

— Если позволите, мисс Маргарет, там водяной матрас от миссис Торнтон. Уже слишком поздно, я боюсь, миссис уже почти спит, но завтра он прекрасно ей послужит.

— Хорошо, — ответила Маргарет. — Передай нашу благодарность.

Диксон на мгновение вышла из комнаты и тут же вернулась.

— Если позволите мисс Маргарет, он говорит, его попросили узнать, как вы себя чувствуете. Я думаю, он имел в виду миссис. Но он говорит, его просили узнать, как мисс Хейл.

— Я?! — воскликнула Маргарет, вскочив. — Я в порядке. Передай ему, я в порядке. — Но ее лицо было таким же мертвенно-белым, как платок, и голова сильно болела.

Вошел мистер Хейл. Он оставил спящую жену и теперь хотел поговорить с дочерью, чтобы отвлечься от грустных мыслей. С ласковым терпением, без единого слова жалобы она переносила боль и находила бесчисленные темы для разговора, ни разу не упомянув о бунте. При одной мысли о том, что произошло, ей становилось плохо.

— Доброй ночи, Маргарет. Я использую каждую возможность, чтобы отдохнуть, а ты выглядишь очень бледной. Я позову Диксон, если твоей маме что-то понадобится. Ложись спать и спи крепко. Я уверен, тебе просто необходим сон, бедное дитя!

— Доброй ночи, папа.

Ее лицо опять побледнело, вымученная улыбка погасла, глаза потускнели от невыносимой боли. Она позволила себе расслабиться. До самого утра она может чувствовать себя больной и измученной.

Маргарет лежала неподвижно. Чтобы пошевелить рукой, или ногой, или даже пальцем, нужно было совершить неимоверное усилие, для которого ей не достало бы силы воли. Она страшно устала, была потрясена до глубины души и боялась, что вообще не сможет уснуть. Лихорадочные мысли кружились на грани между сном и явью, не покидая ее. Обессиленная и беспомощная, она все еще была не одна — множество лиц смотрели на нее, и она сгорала от стыда, оттого что стала объектом всеобщего внимания. Чувство стыда было таким острым, что казалось, ей не удастся скрыться от этого немигающего взгляда многих глаз, даже если она спрячется под землю.

ГЛАВА XXIV

ОШИБКИ ИСПРАВЛЕНЫ

Пленившись поначалу твоею красотой,Что сердце неустрашимое завоевала,Томлюсь теперь, изнемогая, в муках,Жестокий получив отказ…И все ж слугой твоим останусь верным,Не позабыв жестокости и гордого молчанья.

Наутро Маргарет с трудом заставила себя подняться. Она была рада, что ночь, даровав ей немного отдыха, но не избавив от тягостных мыслей, наконец миновала. Для других обитателей дома ночь прошла спокойно. Миссис Хейл просыпалась только один раз. Сегодня в знойном воздухе ощущалось легкое дуновение ветерка, и, хотя поблизости не было деревьев и Маргарет не могла видеть, как он играет с листвой, ей нравилось воображать, как где-то у обочины дороги в молодом кустарнике или в густых зеленых зарослях раздается нежный шелест, похожий на топот маленьких ног, при одной мысли о котором в сердце далеким эхом отзывается радость.

Маргарет сидела с рукоделием в гостиной миссис Хейл. Она хотела помочь матери переодеться к обеду и позже пойти навестить Бесси Хиггинс. Девушка старательно гнала прочь все воспоминания о семье Торнтон. И все же мысли текли своим чередом, не повинуясь ее воле, и время от времени жаркий румянец окрашивал ее щеки, внезапный, будто солнечный луч меж быстрых дождевых облаков, проплывающих над морем.

Диксон очень тихо открыла дверь и подошла на цыпочках к Маргарет, которая сидела у занавешенного окна:

— Пришел мистер Торнтон, мисс Маргарет. Он ждет внизу.

Маргарет уронила шитье на колени:

— Он спрашивал меня? Разве папа еще не пришел?

— Он спрашивал вас, мисс, а хозяина нет дома.

— Хорошо, я спущусь к нему, — тихо ответила Маргарет.

Но почему-то она немного задержалась в комнате, прежде чем выйти навстречу гостю.

Мистер Торнтон стоял у окна спиной к двери, как будто внимательно наблюдая за улицей. Но на самом деле он просто пытался преодолеть страх. Его сердце учащенно билось при одной мысли о том, что она должна вот-вот войти. Он не мог забыть прикосновение ее рук, ощущая его так ясно, словно она так и не разжимала их, словно они все еще были там, на крыльце. Но теперь воспоминание о том, как Маргарет защищала его, вызывало дрожь во всем теле, и вся его решимость, вся сила самообладания таяли, как воск от огня. Он боялся и в то же время больше всего на свете желал выйти ей навстречу, раскрыв руки, без слов прося ее подойти и укрыться в его объятиях, как она сделала это днем раньше, но теперь он ни за что не оттолкнул бы ее. Его сердце билось громко и часто. Сильный мужчина, он страшился того, что должен сказать, и того, как она примет его слова. Быть может, она скромно опустит голову, покраснеет, затрепещет и позволит обнять себя, позволит даровать ей покой и приют. Одно мгновение он сгорал от нетерпения при мысли, что она так и поступит, а в следующее мгновение пугался жестокого отказа, боялся, что она одним словом перечеркнет его будущее, их будущее. Сама мысль об этом причиняла такую боль, что он просто запретил себе думать. Он вздрогнул, почувствовав, что в комнате еще кто-то есть, и обернулся. Маргарет вошла так тихо, что он не услышал. Его слух отчетливее различал шум улицы, чем ее медленные движения и шорох муслинового платья.

Она встала у стола, не предложив ему сесть. Ее веки были полуопущены, губы приоткрыты, обнажая белую тонкую линию зубов. Она не двигалась, лишь медленное и глубокое дыхание расширяло тонкие и красивые ноздри. Тонкая кожа, мягкая линия скул, яркий контур рта, ямочки на щеках — на всем сегодня был заметен отпечаток усталости. Густая волна темных волос, зачесанных на виски, чтобы скрыть последствия удара, усиливала бледность лица. Ее руки безвольно опустились, но голова, несмотря на поникший взор, была по-прежнему гордо откинута назад. Она выглядела как узница, ложно обвиненная в отвратительном преступлении, возмущенная обвинением настолько, что не может найти слов для оправдания.