Обезличенные (СИ) - Смитт Таня

«Матвей, — негромко озвучил я то, что рождалось в моей голове в результате наблюдений — это действительно гениально. Если бы ты сразу рассказал мне о своем плане, я возможно, проявлял бы меньше строптивости и алчности. Да за возможность просто присутствовать при подобном обновлении можно было отказаться от всех гонораров, вместе взятых!»

Матвей снисходительно усмехнулся, принимая мои запоздалые восторги, а Гошка открыл рот.

«Если ты позволишь, — продолжал я доносить до Матвея главную мысль, — я мог бы стать твоим ассистентом. Я говорю серьезно, приятель, я искренне восхищен!»

По отъевшейся роже властителя судеб было сложно понять полную реакцию, вызванную моими словами, но то, что ему польстило мое внимание, было вполне заметно. Так же было заметно, что присутствующий при этом разговоре Гошка готов был запустить кирпичом и в меня тоже, насколько сильно было разочарование, написанное на его рожице.

Матвей, явно приободренный моим искренним вниманием, завершил процесс обновления, запланированный на сегодня, и потирая руки, выключил монитор. Железный стол укатился за стену, а хранилище с заготовками с грохотом захлопнулось.

«Довольно! — глухо провозгласил он, потирая руки и выпроваживая нас с операционного зала, — прошу, господа, скоро рассвет, я не желал бы, чтобы местные обитатели видели меня. Ну, видеть им особо нечем, но я уверен, эти проходимцы все знают и так. Прошу вас, идемте, я рад, что в тебе заговорил здравый смысл, Гурий. Ты всегда вызывал во мне восхищение, ну, чисто эстетически, а сегодня… Впрочем, я рад, что обрел в твоем лице подражателя и соратника. Ты был умным во все времена и тем мне нравился.»

Воспев мне оду, Матвей направился в свою каморку, больше не делая попыток проявить гостеприимство, и оставляя нас с Гошкой решать свою судьбу самостоятельно.

«Ты чего это, Гурий? — потерянно прошептал Гошка, — мы же только для того и вернулись сюда, чтобы образумить этого негодяя, а выходит, ты мне врал?»

Я коротко усмехнулся, наблюдая, как вытягивается Гошкина физиономия.

«Выходит, врал, Гошка, — покаянно признался я, — у нас нет выбора, ты видел сам. Лучше подумай, где нам перекантоваться в этом призрачном мире, пока не представиться возможность вернуться обратно.»

«Ты уверен, что нам будет, куда возвращаться, Гурий? — пробормотал разочарованный Волков и длинно сплюнул в траву. — а что касается местного пристанища, ночуй, где хочешь, Гурий.»

Ночевать в призрачном мире было откровенно неуютно, зная о потусторонних обитателях и их возможностях видеть сквозь стены. К тому же местные пейзажи не были украшены подходящими строениями в виде заброшек и открытых подвалов. Гошка, выбрав между собственными принципами и здравым смыслом, остался со мной, но всем своим видом при каждом удобном случае демонстрировал мне свое полное презрение. Я не винил его за это, по сути предав во второй раз, и старался по возможности сглаживать углы.

«Гоша, — разумно начинал я просветительскую беседу, — в том мире, который мы с тобой добровольно покинули, не осталось ничего, что могло бы позвать нас обратно. Наши друзья похоронили нас и давно забыли о нашем существовании, а то, что сейчас твориться в пределах той реальности, вряд ли вызывает много восторгов. Смирись, Гоша, я думаю, замена достойна.»

Волков молчал и на все мои попытки завести с ним дружескую беседу, только злобно огрызался.

Мы несколько дней обитали в некоем подобие подвала, похожего на тот, где мы провели с ним первую совместную ночь в этом мире. Штопаные уродцы никогда не тревожили нас своим вниманием, вероятно потому, что не получали на то особых распоряжений. Теперь я точно знал, кто руководит их перемещениями и был совершенно спокоен за свое благополучие. Матвей изредка звал меня в свои лаборатории, демонстрируя мастерство и постепенно обучая процессу, а Гошка таскался со мной за компанию, не зная, чем занять себя. Матвей снабжал нас какими-то суррогатами, способными поддержать в нас физическую бодрость и страшно гордился своим новым учеником.

Однажды великий и ужасный позвал меня на очередную операцию, доверительно поведав мне о начале нового этапа.

«Совсем скоро мы вернемся с тобой к привычной жизни, — заявил мне Матвей, довольно потирая руки, — ты только представь, целый мир идиотов, выполняющих несложные функции и преклоняющихся перед могуществом сильных! О таком я только мечтал в юности, когда богатенькие красавчики свысока поглядывали на серых и невзрачных, заставляя тех исполнять маленькие услуги.»

Я хотел было напомнить Матвею, что тот сам первый лез со своими этими маленькими услугами, желая обрести почет и уважение, а обретая только презрение и снисходительные усмешки, но решил не портить отношения с великим мира сего. Пока мы шли до лаборатории, я невзначай поинтересовался у Матвея, помнит ли он алгоритм возвращения в большой мир, на что тот только презрительно фыркнул.

«Разумеется, для этого требуется немного. Дурак Антон наверняка растрепал тебе об этом способе, но я не в обиде, ты достоин знать мои секреты, Гурий!»

С этими словами Матвей вытянул из кармана прозрачный пузырек и покрутил его перед моим носом, с удовлетворением замечая на моем лице гримасу почтения.

«Ловко, — пробормотал я в замешательстве, — нет, приятель, серьезно, я восхищен!»

Гошка только фыркнул, но в этот раз промолчал.

То, что Матвей называл заключительным этапом, включало в себя очередное обновление очередных особей. Теперь мне уже были знакомы шаги по сути несложного процесса. Самым сложным можно было назвать подготовку болванки под закачивание программы. Этой подготовкой я занимался пять лет назад по настойчивой просьбе круглого типа, поэтому ничего нового для себя в том не находил. Потом болванка уходила на доработку по окончательному уничтожению программы, а ей на смену приходила готовая, выдержанная и полностью пустая, которую мы наполняли упрощенным вариантом. Гошка вызывающе подпирал стены на протяжении всей нашей деятельности и не желал иметь с нами ничего общего. Когда все было готово, Матвей нажал на стену, вызывая к жизни монитор и сделал мне знак к началу работы. Я согласно кивнул, выражая полную готовность, проверил содержимое бетонного ящика, после чего ловко скрутил внушительную тушу Матвея, укладывая того на металлический стол и запуская программу скачивания. Пока его данные заливались в информационную базу, психиатр только вращал глазами, не в силах произнести ни звука. Когда процесс был завершен, я привычными движениями избавил великого властителя от его надоевшей рожи, превращая того в готовый шаблон, и по окончании процедуры, выставил его вон, заменяя его непрезентабельную тушку на готовый образец. Выбрав из всех имеющихся жизненных программ наиболее примитивную, я залил в нее данные о внешних параметрах и запустил устройство. Несчастный Гошка, наконец-то разгадав мой хитрый план, только хлопал глазами, силясь осознать увиденное. Пока пустая болванка наполнялась, Волков, обретя вербальные способности, глухо пробормотал:

«Неужели нельзя было сказать сразу, Гурий? Чего ты дурака валял столько времени? Я уже начал тебя ненавидеть так-то.»

«Не мог, — отозвался я, не отводя глаз от проявляющейся знакомой рожи на штопанной заготовке, — ты не сумел бы так искренне демонстрировать мне свое фи, зная мой замысел. Но для начала я должен был научиться всему этому без помех, а для такого надутого закомплексованного дурня нет ничего слаще, как сказанные несколько восхищенных эпитетов в адрес его гениальности.»

Пока я озвучивал Гошке очевидные вещи, процесс обновления завершился и перед нами предстал психиатр Матвей с придурковатым видом и полной отрешенностью во взгляде. Это было то, к чему я стремился, это был так сказать, первый этап моего эксперимента. Я искренне надеялся, что он удался, и безумец оставит теперь свои идеи навсегда.

Я был уверен, что вся эта лаборатория была порождением безумного Матвея, и что где-то еще существует настоящая информационная база, содержащая подлинные данные. Поэтому я без затей выдернул мигающий экран из стены и со всех ног бросился прочь от страшного мортуария. Возможно позже, когда эйфория от удачно проведенного опыта немного поутихнет, я соображу, что в моих действиях большей частью присутствовало непродуманное желание поскорее покончить со всем этим. При всей расположенности безумца к моей любознательно-почтительной персоне, тот так и не сказал мне, откуда у него появилась эта суперсекретная информационная база, и почему ему с такой легкостью удавалось без потерь для себя вмешиваться в ход истории.