Тень ее высочества - Лана Ежова

И все-таки я ненавижу, когда за мной следят!

Наплевав на опасения попутчика, воспользовалась капелькой силы. Дерево ответило на мою мысленную просьбу – и встряхнуло веткой, на которой сидела птица. Сорока тяжело снялась с места и полетела в чащу, часто взмахивая короткими крыльями.

– Ты только что магичила? – Юлиан высунул голову из-под одеяла. – Больше так не делай. Малейшее проявление силы – и нас обнаружат.

– Я всего лишь поговорила с деревом!

– Даже на легкое колдовство землевика есть артефакты-определители. Хорошо, что ты меня разбудила – сверну щит.

Юлиан, не вставая, лениво махнул рукой против часовой стрелки и опять спрятался. Отлично! Без защитного купола чувствую себя голой.

Пронизанный солнечными лучами лес тихо разговаривал с ветром. Птицы выводили мелодичные трели, где-то квакали лягушки. Между сплетенными ветвями проглядывали кусочки неба, не по-осеннему чистого и синего. Безмятежное спокойствие природы понемногу стирало ощущение беззащитности и тревоги. Успокаивающе пахло слегка жухлой травой.

«Грэм, поговори со мной. Мне жутко».

«Есть причины для страха? Чего ты боишься, Эва? Или запоздалая реакция на вчерашние события? Ночью ты была смелее».

«Ага, ночью у меня не было времени на размышления – одно событие накладывалось на другое».

«Должен сказать, ты держалась молодцом. Лишь благодаря твоей силе воли и жажде жизни мы уцелели. Горжусь тобой!»

«Спасибо, Грэм. Уверена, что бесстрашие передалось от тебя. Но нашелся бы защитник – и я визжала бы от страха или вообще грохнулась бы в обморок».

«Сапфироглазая, не наговаривай на себя. Ты не из тех, кто бьется в истерике. Итак, предлагаю обсудить наши дальнейшие действия, пока тебя ничто не отвлекает от мысленного разговора».

«Да, когда рядом люди, боюсь потерять нить внешнего разговора, отвлекаясь на беседу с тобой. Поэтому старайся меня не отвлекать».

Вода в котелке закипела. Огляделась в поисках провизии – одна из сумок Юлиана лежала возле кучки хвороста. Я не ошиблась в своих предположениях и нашла соль, крупу и вяленое мясо. Следопыт – опытный путешественник: крупа была заранее промыта, а потом высушена, оставалось только отмерить ее и засыпать в кипяток.

«Когда твой новый друг проснется, спроси, куда конкретно он направляется. Будем надеяться, до Элевтии вы проедете хотя бы половину пути».

«Спрошу обязательно. Если Юлиан вскоре со мной распрощается, придется купить недостающие в походе вещи и сутками не спать. Тракт, говорят, безопасен днем. Мне почему-то слабо в это верится».

«Нет, почему же? Дорога в самом деле безопасна. Но не для тебя. Днем на ней можно встретить боевые четверки магов и патрули солдат империи. Ночью одинокому путнику туда, конечно, лучше не соваться, но выбора нет. Тебя будут искать на тракте днем».

«Разве с этой внешностью я хоть чем-то напоминаю принцессу?»

«Нет, разве что ростом. Но у слуг императора может оказаться поисковый амулет».

«Да, как я ни старалась прибрать за собой, пару волосков они вполне могут найти», – согласилась я задумчиво и посолила кашу.

«Будем надеяться, что поисковые группы получат только отпечатки ауры принцессы. Ты-то ведь изменила ауру?»

Я не ответила, чувствуя, как щеки начинают гореть от стыда.

«Эва? Ты ведь изменила ауру?»

«Ой…»

«Ой?! Эвка! – Голос сатурийца в моей голове стал натянутым, а потом и вовсе гневным: – Ты о чем думала, когда покидала дворец?!»

«Грэм, не надо на меня орать! О чем только я не думала! Каждый может закрутиться и забыть о маленькой детали…»

«Маленькой?! Ты понимаешь, что, по крайней мере, три мага видели и запомнили твою ауру? Как думаешь, что подумает твой следопыт, если вдруг увидит, что она кардинально поменялась? На какие мысли это его натолкнет?!»

«Не кричи! И следопыт не мой! Подумаешь, увидит другую ауру! Он ведь знает, что я хэмелл-полукровка! Не нагнетай обстановку, ничего страшного не случилось».

«Хорошо, Эва, – успокоился сатуриец, – больше ты не услышишь от меня ни слова упрека. Только закрывая глаза на свою небрежность, ты роешь яму не только себе, но и мне».

Я посолила пузырящуюся кашу и со злости произнесла вслух:

– Уверена, что тебе, как паразиту в моем теле, даже эта яма приятнее, чем разложение в могиле.

Молчание. У меня появилось такое ощущение, что внутри меня захлопнулась дверь. И я осталась в одиночестве. Внезапно вся оскорбительность моих слов пробилась через гнев. Предвечная, нет! Что я наделала?!

«Грэм! Прости меня, Грэм! Я не имела в виду то, что сказала! Боги! Грэм! Ты слышишь меня? Прости, пожалуйста, прости меня».

Телохранитель молчал. Неприятное чувство, словно я ударила слабого или утопила щенка, стало давить на сердце. Как я могла? Как? Но ведь и Грэм хорош! Зачем на меня кричал? Мне и так сейчас тяжело, а тут еще и его обвинения в глупости. Разве можно все продумать наперед и оставаться спокойной и сосредоточенной, когда творится такое?! Я тоже могу обидеться и дуться умею. Злая, как пегас, не получивший наездника, я доварила кашу и занялась своей аурой.

Многоликие – единственная раса Межграничья, которая может скрывать свою ауру, накинув на нее непрозрачную пленку ложной энергетической оболочки. Насколько я знала, ни маги фиолетового уровня, ни даже ищущие настоящую ауру хэмелла увидеть не могут. Вот такая особенная раса!

Из-за того, что я злилась, новая аура получила много красного, цвета агрессии и силы, питающейся яростью. На самом деле я сдержанная и спокойная. Но если довести меня до состояния невменяемости, могу покусать. Принц Зоор в этом убедился лично… Стыдно вспомнить, но тогда завелась я из-за простого подначивания его высочества по поводу моего телохранителя.

Мы с Зоором прятались от Грэма на террасе за кадками с лапайей, вечноцветущей желтой лилией. Когда Грэм во второй раз прошел мимо, не заметив нас, принц пожалел меня за неразделенное чувство к сатурийцу. Естественно, он нагло наговаривал! Принц ехидно настаивал на том, что не мог ошибиться: я втюрилась в своего охранника, как маленькая, глупая девочка. Я зловещим шепотом предупредила, что укушу за ухо, которое как раз находилось возле моего рта, – между вазонами было тесно, и мы стояли, прижавшись, – но принц не поверил.

Крик Зоора услышал даже Тристан в башне.

Воспоминания о вздорном лулианце, которого считала своим другом, вернули хорошее расположение духа. Лулианский принц – первенец короля Фадиаса, но наследовать трон по законам страны права не имел. Когда ему исполнилось четырнадцать, вспыхнуло восстание недовольных. Заговорщики взяли юного наследника в заложники и держали больше седмицы в доме почитателя бога Жизни. За это время свихнувшийся жрец провел на Зооре опыты. Он мечтал создать идеального охотника на нежить и выбрал «добровольцем» подростка, семью которого люто ненавидел.

Принца освободили поздно – он оказался сломлен духовно и изувечен физически. Раздробленные кости и страшные раны по всему телу… лучшие целители Межграничья собирали наследника буквально по кусочкам.

Основатель Лулианского королевства, устанавливая правила наследования, категорически запретил возводить на трон уродливых, рыжих, психически неполноценных и магически измененных. Зоор подпадал под три запрета: хромой, покрытый сетью тонких шрамов, нелюдимый, трансформированный десятками магов. У него даже ауры изменились: обычная лишилась почти всех светлых оттенков, магическая опустилась на один луч. Кстати, меня всегда возмущала несправедливость богов: усилить ауру нельзя, а вот ослабить легче легкого, особенно если окажешься в руках черномага.

От печальных размышлений захотелось есть. Шепотом позвав Юлиана и убедившись, что следопыт впал в спячку, я взяла себе полную чашку. Мисок у моего попутчика не было, но зато оказались две ложки и две чашки из легкого, магически укрепленного материала. М-да, кашка получилась на любителя. Буду надеяться, что Юлиан не прочь похлебать солененького. Первый раз – и так опозориться! Воровато оглядевшись, я прошептала заклинание улучшения вкуса. В кулинарной магии я не профессионал, но опыта хватает – в храме часто наказывали работой по кухне.

После каши захотелось пить. Вода попахивала тиной, и я, уже не опасаясь попасться, наложила на фляжку освежающее заклинание. Борясь со скукой, вспомнила о дневнике первой императрицы.

Отсиживаясь в трактире, я немного с ним ознакомилась. Но мой зад болел после неудачного перемещения, вернее, малоприятного приземления в лужу, и чувство разбитости не давало в полной мере сосредоточиться. А концентрация внимания была ой как необходима. Почерк императрицы как у ребенка, недавно научившегося писать. Да еще и вела она большинство записей на одном из старых языков, который я знала почти сносно благодаря Тристану. Поэтому приходилось перевод записывать – просто читать моих умений не хватало. В конечном итоге получился текст, от которого глаза полезли на лоб.