Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы - Марк Ильич Котлярский

втором плане тучки набегают на небосклон, темнеет, роман начинает скукоживаться, подобно шагреневой коже. Кажется, Арик уже весьма несерьезен с Дитой — той дико не хочется возвращаться к своему мужу, Арика она любит (и уверяет себя в этом), но ее гнетет конфликт с собственной дочерью, которая выскочила замуж в неполные восемнадцать лет и, лишенная материнского благословения, прозябает в забытой Богом провинции, с трудом сводя концы с концами.

И у Диты не сходятся концы с концами, раздражение по поводу непутевого ребенка она переносит на Арика; впрочем, Арик и сам дает к этому повод, пускаясь в легкий галоп флирта с близкой подругой Диты.

«Иди ты!» — бормочет он себе под нос, выскакивая, как ошпаренный, после очередной сцены, устроенной ревнивой Дитой, его тяготит ее постоянный минорный настрой, строй ее психики пугает его: то она ни с того ни с сего устраивает ему доходящий до безобразия допрос, то ни с того ни с сего начинает у Арика просить прощения со слезой в голосе, а смиренность кающейся грешницы ему невыносима, ему вообще претит показная покорность судьбе. Но более всего Арика удручает то, что умница, лингвист, меломан Дита выбрала для себя в качестве основной модели поведения роль жертвы — жертвы обстоятельств, жертвы родителей, надоедающих ей — якобы — своими постоянными нотациями, жертвы предыдущих любовных связей. Порой Арику мерещилось, что она специально связала крепким морским узлом любовь, желания и… несчастья, и это триединство стало жить своей жизнью, и уже оно само подчинило себе волю и разум Диты, разом поведя его на коротком поводке. Вот и любовь к Арику она приняла как искупительную жертву, как сладостную необходимость греха для дальнейшего покаяния.

На втором плане становятся очевидными (но не сразу, а постепенно, как, проявляясь, негатив переходит в позитив) и разнообразные разногласия внутри самой прилетевшей по делам своей профессиональной деятельности четверки.

Так, бывшего специалиста по ядерной физике до удивительной ядрености начинает раздражать поведение Севы.

— Понимаешь, она какая-то мещанка, раба вещей, попрошайка, она все время трется возле Диты, заглядывает ей в глаза, будто побитая собачонка, ищущая малейшей подачки… — жаловалась словоохотливая Саня Арику, избрав его в данном случае на роль надежного наперсника.

Саня — приветливая, улыбчивая, восторженная — давно уже бросила ядерную физику, а за ней и собственного мужа; странным образом Сане удается сохранять обаятельную неопределенность возраста, голос у нее звонкий, задорный, заливистый, движения плавные, эластичные. В жизни она повинуется внутреннему голосу, и частенько, исходя из его советов, навешивает ярлыки на окружающих; даже убедившись порой в несправедливости этих ярлыков, яростно упорствует в своем прежнем суждении.

У Сани есть дети, внуки, преуспевающая служба знакомств; может, и потому она особенно не церемонится с людьми, что, в основном, имеет дело с теми, кто болеет одиночеством и одновременно ищет выздоровления.

Всех своих клиентов Саня сонно презирает, но помогает. И весьма успешно, картотека подчиненной ей службы полна заказов.

Саня собирает всевозможные нелепицы, исходящие из уст ее клиентов, смешные их пожелания, сделанные в письменной форме, смешные истории знакомств. Как хирург, равнодушно и автоматически, рассекает скальпелем человеческую плоть, так Саня с упорством киборга вспарывает человеческие судьбы, «не подходите к ней с вопросами, Вам все равно, а ей — довольно…». Довольна Саня лишь тогда, когда аудитория взрывается от хохота, слушая ее забавные байки о службе знакомств.

За Герой уследить трудно, потому что он хромает, отстает и все время оказывается на периферии нашего видения. Однако же и его можно рассмотреть пристальнее, упомянув, что он, будучи человеком способным, все же относит себя к неудачникам, обойденным судьбой. В этом есть доля истины: закончив театроведческий факультет, Гера по специальности не пошел, ло-веласил и куролесил, а затем, остепенившись, довольствовался небольшим самодеятельным театриком, где большей частью разыгрывал с его участниками незатейливые водевили. Впоследствии театр стал профессиональным, зарабатывал даже неплохие денежки, но от водевилей так и не избавился. Гера продолжал руководить коллективом, правда, без особого энтузиазма, стал пописывать стишки, руко-блудствовать на гитаре, выступать с творческими вечерами; так, собственно, и оказался в составе вышеупомянутой четверки, возжелавшей гастрольной славы.

Надо же такому случиться (и Гера в очередной раз записал этот случай на счет очередного невезения), что перед поездкой Гера повредил ногу. И вот мы видим, как он хромает, пытаясь угнаться за своими друзьями, утюжащими своими подошвами полотна проспектов. А они оглядываются иногда, да еще и подначивают: «Давай, хромой, не отставай, хромой!»… Гера улыбается, он ценит ненавязчивый юмор, но нога, в самом деле, очень болит и ступать все труднее.

Гера — отчаянный либерал, и это приводит порой в ярость Арика, замечающего, что либерализм загнал человечество в ловушку и что либерализм, лишенный границ, поощряет вседозволенность тех, на кого направлен как некое благо.

Благо, особняком стоит Сева, более озабоченная возможным устройством собственных гастролей и постоянным отовариванием списка, составленного наполовину из поручений ее сына, малахольного юнца, который хоть и живет отдельно, но не упускает случая воспользоваться получаемой от матери материальной помощью.

Сева-человек талантливый, но безалаберный, ее большая квартира лишена уюта и тепла; впрочем, Сева редко там бывает, значительную часть времени проводя в разъездах. Ее конек-романсы: ласковый перебор струн, душевный, доверительный разговор на старые, как мир, темы, голос, поющий о морях и кораллах, о мелькнувших надеждах и разрушенной любви. Романс-это иллюзия, и Сева искусно сеет иллюзии, разбрасывая направо и налево яркие бумажные цветы своего пения.

Саня злится на Севу за то, что та эксплуатирует Диту, таская ее по всевозможным торговым точкам, а Дита безропотно несет свой крест, что, в свою очередь, вызывает, как мы уже говорили, раздражение Арика. Гера пытается каким-то образом утихомирить Севу, которая уже начинает вскипать от Саниных косых взглядов и ехидных замечаний.

Но вот как-то раз вся честная компания, вся воссиявшая восьмерка, ведомая вечерней Веточкой, выезжает за город-в «имение» одной из Веточкиных вальяжных дочерей, которая, в свою очередь, уезжает куда-то на уик-энд со своим деловым партнером.

Вечер решено посвятить завершающемуся визиту заезжей четверки, да и место выбрано подходящее: двухэтажный особняк par палагается на берегу небольшого озера, окруженный высо кими раскидистыми деревами; непосредственно к дому примыкают заросли цветов и кустарников. Воздух, вода, небо, ароматы-все располагает к задорному застолью: столы вынесены во двор, накрыты белоснежными скатертями, по которому лебедями плывут блюда со всевозможными яствами. «Я с вами!» — кричит Рома, снимая с мангала шампуры с нанизанными шашлыками и направляясь к столам. Словно заправский официант, в изящном полупоклоне он ловко раздает шашлыки своим сотрапезникам и