На то и волки - Александр Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Рамону он будет мочить. Вытащит на «пункт рандеву номер два», находясь где-нибудь в безопасном месте, проверит, есть ли за ней слежка – и потом непременно мочканет. Она ему больше не нужна, спаленная, как не нужны стали Фантомас с Есаулом. В Шантарске еще довольно журналистов, готовых клюнуть на «эксклюзив» – и к каждому хвоста не приставишь. Он постоянно опережает нас, что, в общем, и не удивительно – и ничего тут не поделаешь. Прятать Рамону под замок бессмысленно – расскажет о своих встречах с «майором Логуном» чуть более откровенно, и все. Тупик.
Данил поискал в себе хоть капельку жалости к Рамоне – и не нашел. Стоило представить, как эти двое с похотливыми мордами раздевают Ольгу – и всякая жалость улетучивалась, если была когда-нибудь вообще.
Тело на миг стало невесомым, ухнуло, провалилось сердце – самолет шел на посадку. Данил оглянулся, окинул взглядом своих орлов, сидевших с напряженными лицами, какие всегда бывают у людей в этот момент. Представительнее всех выглядел, конечно, мсье Березовский – импозантнейший седовласый джентльмен с настоящей жемчужиной в галстучной булавке. Старик был неплохим юристом, но сейчас на него взвалили дополнительную нагрузку – роль мнимого главы делегации и главного босса на предстоящих переговорах. Данил с Левой, притворявшиеся мальчиками на подхвате, выглядели гораздо тусклее (Лева, правда, нацепил значок сионистского культурного общества, с израильским флагом и полудюжиной непонятных букв, маленький, но сделанный крайне изящно). Хоменко был таким, как всегда, как и четверо мальчиков из «зондеркоманды».
Самолет катился по бетонке, когда из кабины выглянул второй пилот, кивнул Данилу. Данил расстегнул ремень, прошел туда. Лицо у пилота было озабоченным:
– Данила Петрович, отгоняют на самые задворки. Только что сообщили. На полосе – милицейские машины и автоматчики, а наших тачек что-то не видно…
«Як» катил на отведенное место мимо «Ан-24» полярной авиации с выкрашенными в ярко-алый цвет крыльями и хвостовым оперением, мимо парочки пятнисто-зеленых военных, по-старорежимному украшенных красными звездами. Теперь и Данил, стоявший за спинами пилотов, видел выстроившиеся полукольцом машины, бело-голубые и сине-желтые, цепочку автоматчиков в камуфляже и черных капюшонах.
Он вернулся в салон и громко сказал:
– Полное спокойствие, господа…
Они и сами уже видели в иллюминаторы комитет по торжественной встрече. «Як» заглушил двигатели и замер, автоматчики рассыпались, меняя диспозицию, и тут же заорали динамики одной из машин:
– Никому не выходить из самолета! Опустить трап!
Второй пилот прошел в хвост и опустил консоль. В самолет тут же поднялся высоченный мужик в пятнистом – без капюшона, но и без знаков различия. Все выжидательно смотрели на него, не вставая с мест.
– Подполковник Чунаков, – представился он, сделав небрежное движение рукой, словно собрался козырнуть, но рука на полпути передумала. – Управление по борьбе с организованной преступностью. Попрошу документы… господа.
Все предъявленное он проглядывал бегло, уделяя внимание, такое впечатление, не столько анкетным данным, сколько должностям, значившимся в их удостоверениях. Едва заглянув в Данилово, вернул половину непросмотренных корочек тому, кто сидел ближе – им оказался один из охранников.
– Давайте прогуляемся, гражданин Черский. Недалеко. Во-он туда, хотя бы.
Он отошел метров на тридцать от бетонки, к выкрашенному в жухло-красный цвет пожарному ящику с песком:
– Вот, здесь и покурить можно… курите?
– Свои, – сказал Данил, игнорируя протянутую пачку зеленого «Соверена». – Чему обязаны?
Подполковник не спеша закуривал. На его лице читалась легкая досада, словно предстоящее объяснение ему было не особенно по душе.
– Вот что, гражданин Черский… – сказал он медленно. – Придется попросить вас всех немедленно вернуться назад в Шантарск. Сейчас же. Если нужна дозаправка, заправят.
– Что за фокусы? Мы прибыли, чтобы разобраться с незаконным арестом…
– Гражданина Бударина?
– Именно…
– Видите ли, гражданин Бударин сегодня ночью покончил с собой в камере. Так что ваша миссия бессмысленна.
– Как? – вырвалось у Данила.
– Вскрыл вены. В камере всегда найдется захованная парочка лезвий, а у зэков в таких случаях мешать не принято – хочешь, играй в ящик, твои проблемы… Если вы мне не верите, можем пройти в машину, я вам покажу фотографии…
– Не стоит, – медленно сказал Данил. – Если потом окажется, что это вранье, я вам гарантирую…
– У меня есть более серьезные дела, чем врать вам, – сказал подполковник, но не зло – скорее еще более досадливо. – Теперь вот еще что… У нас есть достоверная информация, что определенные… структуры собираются устроить вам гораздо более шумную встречу. Со стрельбой на поражение и прочими прелестями. Насколько я понимаю, большая часть из вас вооружена тоже?
– Правильно понимаете, – сказал Данил.
– Вот видите. Мне, гражданин Черский, плевать на все ваши взаимные претензии и сложности. Но это мой город, и если я в состоянии предотвратить какие-то разборки, я их предотвращаю. Надеюсь, я достаточно ясно выразился? Собираетесь жаловаться и нажимать на кнопки – бога ради. Только – из Шантарска. В город вы не попадете. За исключением гражданина Хоменко, для которого можно сделать исключение как для постоянно проживавшего в Байкальске. Хотите высказать все, что обо мне думаете? Сделайте милость. Если уверены, что таким образом чему-то поможете… Я, знаете ли, привык.
Он стоял, чуть расставив ноги, прочно утвердившись на земле, и отступать не собирался ни на миллиметр. Данил оставил все слова при себе. Подполковник прав…
– …В общем, вышвырнули, как котят, – сказал он. – Бесполезно было качать права. Отправил Хоменко с ними и улетел.
– И как ты оцениваешь ситуацию? – спросил Кузьмин негромко.
– Как тупиковую, – сказал Данил, глядя в стол. – Мы вплотную подошли к стене и уткнулись в нее лобешником. Все, наших возможностей недостаточно. Против нас работают либо государственные структуры, во что я плохо верю, либо влиятельные люди не отсюда, имеющие сильную агентуру в таковых структурах – вот в это я верю гораздо больше. Я свои возможности исчерпал, Каретников тоже. Никто из его старых корешков в ФСБ человека с такими приметами и фамилией-именем-отчеством не знает. Да и не приметы это вовсе. Пышные волосы, усы и очки убираются за десять-пятнадцать секунд. В натуральном облике, я уверен, он совсем другой. И это профессионал, только не криминалом дрессированный, а государством… Демину он завалил с тридцати метров. В лоб.
– Где?
– Видимо, это и был «пункт рандеву номер два», – сказал Данил, впервые поднимая глаза. – «Карман» со скамейкой на пешеходной дорожке меж башней речпорта и домами вдоль набережной. Она сидела на скамейке. Ребята Каретникова видели, как она вдруг упала… На ту сторону выходят окна туалетов всех одиннадцати этажей речпорта. Позиция выбрана великолепно – туалеты устроены так, что двери в них из коридора запираются на задвижки. Если открыто – значит, внутри никого нет. Если закрыто – там может сидеть один-единственный человек, и никто не забеспокоится, нет деления на женские и мужские, потому и задвижки такие… Он стрелял с третьего. А если бы третий оказался занятым, к его услугам было еще десять. Гильзы, насколько я знаю, не нашли, но в стекле дырочка от пули. Похоже, работал тот же ПСС. Он тихо работает, щелкнет не громче, чем воздушка…
– Почему он не бросил ствол на вокзале? Как думаешь?
– Видимо, у него все же твердые корочки, позволяющие избежать хлопот… Но это не может быть государство, Кузьмич! Ни одна силовая структура не стала бы так мочить Есаула с Фантомасом и Рамону. Даже если он работает на государство, сейчас он старался для хозяина… – Данил помедлил. – Мне тут пришло в голову… Возможно, пистолет он как раз потому и не бросил, что вскорости этот ствол обнаружится у меня под дверями. Или у тебя. Или у Каретникова.
– Думаешь?
– Допускаю и такой расклад. Кузьмич, мы в тупике. Найти в миллионном городе такого профи, пользуясь только тем, что у нас есть, – это, пожалуй, и для Бортко, и для фээсбэшников неподъемная задачка… Он не отсюда. Он залетный. Только время от времени пользуется местными пешками и убирает их, как только почувствует, что мы можем их схавать. Думай обо мне что угодно, но я не Господь Бог. Я не понимаю вдобавок, что ему нужно. И никто не может доискаться, что этот сраный Ивлев прокрутил такое под нашей вывеской… Понимаешь, создается впечатление, будто он ждет от нас каких-то поступков. Или, наоборот, бездействия в некоем деле. Я бы плюнул на всякую гордость и сказал ему, что мы сами в заднице, что Вадька нас обставил – но кому говорить-то? Он же уверен, голову ставлю, что Вадька от нас работал… И ставки таковы, что он кладет жмуриков в череду и тратит десятки тысяч долларов… Не мог же Ивлев, в самом-то деле, выкопать в подвале булдыгинский клад?