Спариться с бывшей - Кейт Прайор

них, но добавляет в кучу, перекинутую через руку, не сводя с меня настороженного взгляда.

— О чем тут сожалеть?

Слова «Прости, что я отлизал тебе сразу после того, как сказал, что не собираюсь этого делать» просто не будут произнесены, пока мои братья здесь, но я уверен, что она должна знать, о чем мы говорим. И во всех остальных моментах я не очень-то старался держаться от нее подальше.

— Э-э, ну. Знаешь. Я просто пытаюсь не усложнять тебе это испытание, не переходить границы, которые мы довольно твердо установили в начале этого и всего остального, — напоминаю я ей, на случай, если она забыла ту ссору, которая у нас была по этому поводу всего несколько дней назад.

Она настороженно смотрит на меня и уходит в примерочную.

— Ты ничего не усложнял для меня, все в порядке.

То, как она ныряет за безопасную тонкую фанерную дверь и быстро запирает ее, говорит об обратном.

Я иду за ней и спрашиваю поверх двери кабинки:

— Правда?

Она машет мне пустой пластиковой вешалкой, и я отступаю на несколько футов. Я вижу, как она сбрасывает штаны в нескольких дюймах свободного пространства под дверью примерочной, а над ней — ее макушку.

Правильно. Держись подальше, сиди тихо, никаких прикосновений. Дух старателен, но плоть слаба. Я засовываю руки в карманы и жду ее ответа.

— Я смирилась со всем, что произошло между нами. Нашла завершение, которое искала. Теперь я в порядке, Шон.

Я хмурюсь.

— Когда?

— Я не знаю… Я подслушала ваш разговор с братьями на днях. О том, что ты лгал мне. Сначала это меня расстроило, но чем дольше я думаю об этом, тем больше понимаю, что на самом деле это никогда не было проблемой.

Иногда я забываю, что люди тоже могут подслушивать.

— Не было проблемой?

— Нет.

Она, конечно, не вдается в подробности, просто переодевается из одного платья в другое. Я ловлю себя на том, что кусаю костяшки пальцев, пристально вглядываясь в нее через щель между дверными петлями и стеной. После сегодняшнего утра потребность прикоснуться к ней становится непреодолимой. Член дергается при малейшем проблеске ее голеней под дверью, как у какого-нибудь подавленного представителя Викторианской эпохи.

— Подожди. Если моя ложь тебе не была причиной нашего развода, то что же тогда было? Нет, по-настоящему. Почему же тогда мы расстались?

— Шон, мы не можем продолжать в том же духе. Между нами больше ничего не исправить, я не знаю, почему ты продолжаешь копаться. Мы не… мы не собираемся снова быть вместе или что-то в этом роде. Очевидно.

Она вздыхает и прислоняется к одной из стен примерочной.

— Очевидно, пфф, да, — повторяю я, потому что да, мы полностью на одной волне. Я не надеялся, что она просто упадет в мои объятия после пары оргазмов, желая узнать, сработают ли наши отношения еще раз, или что-нибудь еще в этом роде. Вовсе нет.

— Я уезжаю после того, как вся эта свадьба закончится, — говорит она многозначительно, немного раздраженно, как будто не верит, что я с ней согласен.

— Я тоже уеду, — добавляю я, и, честно говоря, теперь это действительно звучит так, будто мы могли бы просто уйти в одном направлении, если бы она захотела. Очевидно, я на самом деле не знаю, почему она этого не хочет.

Любая идиотская фраза, которую я собираюсь сказать дальше, замирает у меня на языке, когда она открывает дверь и я вижу, что она примерила.

Это не просто модная одежда для рабочих мероприятий. Я видел ранние попытки Элизы подобрать одежду для профессионального кейтеринга: черные брюки и рубашки на пуговицах. Но это нечто совершенно другое.

Это маленькое черное коктейльное платье, которое слишком плотно облегает ее талию, и у меня пересыхает во рту от того, как ткань обхватывает ее бедра, ноги, подчеркивая каждый изгиб и движение.

Это банально, но мне нравится, когда она в атласе. Я узнаю это мгновенно, воспоминание расцветает в шелесте ткани, когда она поворачивается. У нее была еще одна такая юбка, когда мы жили вместе. Каждый раз, когда она надевала ее, я ловил себя на том, что боготворю ее, опустив голову между ее бедер.

Она с опаской топчется в дверях примерочной, прежде чем обернуться и откинуть волосы в сторону.

У меня физически сводит челюсть при виде ее обнаженной шеи и плеча. Это больше, чем просто желание поцеловать, прикусить тупым краем зубов то местечко, от которого у нее всегда перехватывает дыхание.

На мгновение я забываю, где нахожусь, пока она не спрашивает:

— Ты можешь помочь мне застегнуть эту молнию?

Я моргаю и, наконец, замечаю открытую спинку платья, то, как молния застряла в клубке ниток на середине.

Я стою рядом с ней и помогаю, перерезая нити когтем, который слишком легко появляются на моих пальцах. Я стараюсь вообще не двигаться, когда костяшки моих пальцев касаются ее спины, заставляя Элизу дрожать.

— Я только сейчас осознаю, какой это грех, что мы никогда не ходили вместе ни в какие красивые места, — бормочу я, другой рукой нахожу ее ладонь и немедленно притягиваю ближе, слегка кружа перед собой.

Она бросает взгляд на меня, все еще одетого в один из пиджаков с другого отдела магазина поверх поношенной футболки.

— Ты сам по себе выглядишь неплохо, — смеется она, наконец выглядя менее напряженной, — но когда ты сбегаешь в Атлантик-Сити, дресс-код — шлепанцы и рубашки тай-дай.

— Я серьезно. Освободи свой календарь, мы покорим праздничные мероприятия на следующий… — я замолкаю и прочищаю горло, прекращая крутить ее.

Меня поражает мысль о том, что могло бы быть. Что при более идеальном стечении обстоятельств мы могли бы остаться вместе, вместе приехать сюда на свадьбу, всю дорогу моя рука лежала на ее колене, нас бы вместе встретили в доме. У нас могла бы быть совершенно другая жизнь, и мы снова оказались бы здесь, если бы только у меня все получилось. Я мог бы привести ее домой, стараться сильнее, чтобы заставить мою мать выслушать. Мы могли бы все сделать правильно.

Элиза останавливается, глядя на меня.

Я пристально смотрю на нее, уговаривая себя не влюбляться в нее снова. Даже когда я думаю об этом, я знаю, что уже опоздал. Опоздал на десять лет.

— Тебя когда-нибудь расстраивало, что у нас никогда не было модных развлечений…?

Глаза Элизы чуть-чуть расширяются, и я слышу, как учащается ее сердцебиение, я чувствую его, как свое собственное. Я слишком долго наблюдаю, как она теребит ткань своей юбки.

— Нет, никогда.