Отец Пепла - Илья Олегович Крымов

— Бегите.

Пришлось послушаться, и когда мир затопил белый свет, отразившийся от тысяч золотых поверхностей, наследник крови упал. Брахил навалился на него и укрыл плащом, что, вероятно, спасло гнома от истинной слепоты, но не от потока смертоносного жара. Когда человек поднялся, горящий плащ полетел на сокровища, а сам легат сбил пламя с рукава куртки.

— Какой потрясающе глупый и отважный поступок, — сказал человек, справившись. — Но нельзя не восхититься преданностью этого гнома своему делу.

Глосротон, несомненно, погиб в первое же мгновение, но основной удар пламени пришёлся на золотое озеро, в котором грелся гигантский самоцвет.

Дракон стал медленно надвигаться, издавая звук, похожий на раздражённое мычание. Приблизившись к легату, он опустил шею, позволив тому вырвать рунное копьё из чешуи. Наружу хлынула горячая кровь, от которой Брахил отшатнулся, после чего бросил драгоценное оружие в сторону.

— Всё хуже и хуже, бедный старый господин Омекрагогаш. С каждым годом ему всё труднее думать и изрыгать белое пламя. Мы кормим его селитрой, серой и углём, поим ртутью, и, хотя огонь ещё горит, разум остаётся замутнённым. Омекрагогаш уже был древним, когда Девятый пришёл в долину, однако, его мудрость и милосердие всегда сверкали подобно звездам. Но когда появился этот камень многое переменилось. Ему нужен долгий жар, а дракон стал немощен. Силы, которые продержали бы его ещё тысячу лет, уходят на белое пламя, в то время как разум тает. Он стал неуклюж, рассеян, почти всё время спит, не летает и уже не говорит с нами…

Гигант скрылся за сокровищами, ушёл в тень и залёг там на отдых.

— Пойдём, принц, вы видели всё, что должны были увидеть. К тому же, здесь слишком жарко для человека и даже гнома.

— Видел всё, что должен? Я думал, видеть всё это запрещено, так сказал калека.

— Бракк? Верно, мы не устраиваем прогулок для гостей к этому месту, но для вас я сделал исключение, ибо…

— Каждый должен понимать, за что он бился и за что погиб?

— Так.

Они двинулись назад в молчании. Голова Оредина шла кругом, мысли струились ртутью, то, что ускользало от него за последними бедами, вновь обрело важность и связи. Наследник осознал, что совсем недавно ему довелось пролететь над вулканом, и тогда, он уверен, в кратере не было никаких золотых гор, это не укрылось бы от глаз гномов и не оставило бы их равнодушными. Сколько времени прошло с тех пор, как легат оглушил его? Почему ещё не слышен грохот орудий?

— Мы не в Пепельном доле, мы в каком-то другом вулкане.

— Совершенно в другом, — подтвердил Фуриус Брахил, не оборачиваясь.

— Мы будем штурмовать ваш дом, но, по итогу, сокровищница останется нетронутой.

— Её не найдут. Если не решатся опять взлететь, разумеется, а этого не случится. Вы проявили завидную сноровку и храбрость, когда поднялись в небо.

Они вернулись к трещине в породе, которая вела на лестницу. Там уже ждали легионеры, один из них достал из ящика с почти растаявшим льдом бочонок, второй выбил пробку и подставил два рога. Скоро пена полилась через край, и роги были преподнесены легату с принцем.

— Мы не слишком хороши в пивоварении, — сказал Брахил, поворачиваясь к Оредину, — наше пиво кислое и не слишком крепкое, но, всё же, горный хмель на что-то годен, к тому же, оно холодное. Утолим жажду.

Дважды Оредина просить не пришлось, он, пивавший лучшие хмельные напитки мира, поднимал рог и хлебал напиток с таким наслаждением, словно его послали из своих чертогов сами предки. Когда рука опустилась и гном выдохнул, Брахил уже стоял в десяти шагах, держа ладонь на эфесе меча. У ног Оредина лежал его рунный клинок. Когда они успели?

— Значит, вот так это произойдёт?

— Так.

— Хорошо, уйду с оружием в руках.

— Желаете что-то сказать, принц?

Гном поднял меч, повёл рукой, но тяжесть надёжного оружия не вселила в него ложных надежд.

— Отправляясь на войну, будь готов не вернуться.

— Простое и верное заключение, — кивнул человек.

— Что… что будет дальше?

— Какая разница? Мёртвые до живых дел не имут.

— Я всё ещё жив и пока что хочу знать.

Льдисто-голубые глаза остались безразличными, но всё же, легат ответил:

— Вы нанесли нам значительный ущерб в тоннелях, принц, но ничто не изменилось. Мы будем сражаться и победим.

— Невозможно победить Кхазунгор. У нас сотни миллионов гномов, бесконечные ресурсы и бесконечная армия…

— Бесконечен только гнев Элрога и наше желание умереть в битве.

— Это слова фанатика.

— Да. Вы хотите узнать ещё что-нибудь перед смертью?

Оредин обвёл взглядом бесконечные богатства, рассыпанные вокруг, богатства, за которыми его послал отец, в которые он не верил и которых не хотел.

— Об одном жалею.

— Принц?

— Он пришлёт сюда Груорига.

— Кто бы это ни был, он умрёт не зря, а за величайшие сокровища Валемара. Готовы?

— Я… да. Покончим с этим.

Ноздри легата раздулись на вдохе, воздух с шипением вырвался изо рта, ещё раз, ещё, потом ритм изменился, наконец, враг перестал дышать вовсе. Он чуть согнул колени, подался вперёд, Оредин выставил свой меч; Брахил совершил неуловимое движение, превратился в размытый росчерк и зрение гнома померкло.

Последним, о чём подумал Оредин Улдин эаб Зэльгафивар, было: «наконец-то свободен».

Ныне.

Самшит сморгнула наважденье, и как только осознала всё увиденное, сердце её стало бешено биться.

— Закройте уши, — велел Доргон-Ругалор, прежде чем отправиться к самому берегу озера, где жар был смертельным.

Он встал там, у кромки, в мягком золоте, словно в грязи, запрокинул голову и вдруг заревел. И Верховная мать, и легат выполнили его приказ, но голос, который вырвался из божественной пасти, ударил по них страшной, рвущей болью. Все кости в телах дрожали, и черепа, казалось, лопнут, не выдержав, а когда мучение подошло к концу, Верховная мать почувствовала на губах кровь из собственного носа.

Но она мгновенно забыла обо всём, стоило лишь увидеть, как над золотыми холмами появляется иззубренный хребет, как распахиваются крылья-паруса, и рогатая голова поднимается в отсветах расплавленного металла. Впервые за свою жизнь Самшит видела дракона так близко, его огромные светло-жёлтые глаза подслеповато щурились, из ноздрей тёк дым, исполин казался дряхлым, неуклюже переваливаясь чрез золотые холмы, но всё равно был прекрасен!

Двигаясь медленно, тяжело, змей неба наконец-то выбрался к берегу, его пошатывало, будто в когтистых лапах не осталось силы, но дракон упрямо переставлял их, пока не навис над богом. Втянув горячий воздух, гигант замер и простоял так некоторое время. Потом его пасть чуть приоткрылась:

«Моё имя Омекрагогаш… А ты… дракон?» — услышал Туарэй надтреснутый голос у себя в разуме.

— Сейчас — больше, чем когда-либо. Я Туарэй Гроган, потомок Сароса Грогана. Я Доргон-Ругалор.

Гигант опять замер, словно в трансе, его мысли текли медленно, подобно остывающей лаве.

«Гроган… Кажется… не слышал… о таком. Ты… болен?»

— Я повреждён.

«Повреждённый дракон? Что-то… иное? Ты… дракон?»

Понимая, что старец путается, Туарэй ответил:

— Я бог.

«М-м-м… Бог. Никогда не встречал богов».

— А я не встречал драконов, способных связно мыслить.

Выцветшие глаза скрылись за ложными веками, казалось, исполин вот-вот уснёт, однако, он победил эту слабость.