2008 № 03 - Журнал «Если»

— Еще какие преимущества? — не разжимая зубов, полюбопытствовал Артём.

— Пить стали меньше, — напомнил собеседник.

— Серьезное достижение.

— С нашим менталитетом? Более чем серьезное. Я вот недавно вычитал, что Николай Второй запретил продажу спиртных напитков. Дескать, пока германца не одолеем… Чем дело кончилось, а? Распадом империи, мой милый… Про борьбу Горбачева с алкоголизмом вообще умолчу… А Сызново-то наше стоит. Трезвое, а стоит!

— Ну, положим, не такое уж трезвое…

— По сравнению с тем, что было? Как стеклышко!

В чем-то, конечно, редактор некогда патриотической газеты «Заединщик» был прав: инородцев в Сызново слегка поубавилось, хотя, казалось бы, замена погранвойск санитарным кордоном неминуемо сделает южные рубежи государства окончательно проницаемыми. Однако ничего подобного не случилось. Первое же бандформирование, попытавшееся проникнуть на беззащитную суверенную территорию было встречено мужским голосом из динамика, со скукой произнесшим роковые для боевиков слова: «Даю устаноуку…»

Поначалу нарушители и ухом не повели. А то они установок мало видели! Но кто же знал, что речь идет вовсе не о ракетной установке! Физически состав отряда остался цел, но морально он для правого дела был потерян раз и навсегда. Ну что это, скажите, за джигит, которому становится дурно при одном только взгляде на взрывное устройство?

Были попытки нахлынуть в Сызново с юга и легальным путем, но вскоре выяснилось, что таможенный шмон — семечки по сравнению с нынешним медосмотром. Честные люди нет-нет да встречаются, но покажите хоть одного совершенно здорового человека!

Всеобщую воинскую повинность ликвидировали в связи с очередной весенней вспышкой камптокормии. Особенности этого странного истерического симптома заключаются в невозможности выпрямиться и в сохранении такого положения при ходьбе. «Наблюдается главным образом у солдат и призывников, — меланхолически отмечает словарь. — У женщин — крайне редко».

Тюрьмы стали называть санаториями. Собственно, в уголовной среде их и раньше так величали. Но если бы все ограничилось лишь сменой таблички! Принудительная трудотерапия — дело привычное, а вот процедуры… Особенно боялись «вышки», то бишь кодирования от преступных наклонностей. Представьте на секунду блаженного, не способного ни соврать, ни своровать. Долго ли он протянет в наших условиях?

Поговаривали, будто бы за особо грубое нарушение режима запросто могут в двадцать четыре часа выписать за пределы государства, но насколько это соответствовало действительности, сказать трудно.

Профилактика алкоголизма при Безуглове также приняла неслыханные черты: водку объявили лекарством и стали выпускать в облатках. Сгоряча хотели было продавать по рецептам, но вовремя опомнились. В итоге население не то чтобы совсем охладело к спиртным напиткам, но все же следует признать, что потребление их несколько снизилось.

Партии и общественно-политические движения, переведенные в разряд сексуальных меньшинств, преследованиям не подвергались. Ряды их, однако, сильно поредели, поскольку все карьеристы немедленно открестились от каких бы то ни было извращений и объявили себя натуралами.

Наука, естественно, убереглась, хотя, честно сказать, при желании можно было бы объявить и ее какой-нибудь там перверсией. Процесс изучения вообще во многом напоминает соитие. Не зря же глаголы «понять» и «познать» в старину имели прямое отношение к половой жизни.

Резко вышли из моды бухгалтеры и юристы. Сообразительная молодежь ринулась в медицинские вузы, отдавая предпочтение психиатрии и невропатологии.

Не последовало и оттока из страны крупного капитала, на что втайне рассчитывал Артём Стратополох, быстро успевший возненавидеть новый «больничный режим» и желавший ему всяческих неприятностей. То ли странный доктор успел закодировать и олигархов, то ли заворожил их отменой законов, сдерживающих какое-либо предпринимательство. Поначалу, услышав об этой реформе, народ содрогнулся. Ждали резкого скачка цен, инфляции и прочей ограбиловки. Не дождались. В средствах массовой информации запорхало неслыханное словцо «хрематомания» (болезненная тяга к сверхприбылям), а несколько финансовых воротил отправились на излечение. Вернулись вполне вменяемыми. В «Толковом словаре психиатрических терминов» Артёму удалось отыскать «хрематофобию», а вот «хрематомании» так и не нашлось… Видимо, данный недуг был срочно открыт и описан самим Безугловым.

Впрочем, в «Последнем прибежище» кое-кто утверждал в четверть голоса, что сам-то доктор не более чем ширма и что за его спиной стоит преступная группа врачей, затеявшая заговор покруче масонского.

Много, много ходило слухов — и, как правило, весьма правдоподобных. Что милицию перепрофилировали в санитарный корпус общеизвестно: ментов постарше отправили на пенсию, молодых — на переподготовку. Да, но госбезопасность! Куда дели госбезопасность? Самая остроумная сплетня звучала так: бывших контрразведчиков внедрили в стоматологию.

Представляете сценку:

— Откройте рот… Шире! Еще шире… Да, кстати!.. На кого работаете?…

Всех резидентов на хрен выдашь и маму родную в придачу.

«Одни страны живут по законам, другие — по понятиям, — объявил на весь мир доктор Безуглов. — Мы будем жить согласно врачебным предписаниям».

Как ни странно, Запад такую доктрину принял скорее одобрительно, поскольку подано все это было как торжество неофрейдизма. Возможно, сыграло определенную роль и то, что ряд американских фирм подрядился поставить сызновскому «больничному режиму» технику для строящихся заводов медоборудования. Зато русскоязычная пресса ближнего зарубежья проявила взрывчатость или, как еще принято говорить, недержание аффекта. Обычно осторожный в выражениях баклужинский «Ведун», орган Лиги Колдунов, на сей раз превзошел в ругани аж самих православных коммунистов Лыцка с их «Краснознаменным Вертоградом». Казалось бы: чародеи и медики — что им делить? И те, и другие промышляют целительством, да и приемчики у них похожие — опять же гипноз используют сплошь и рядом. Причиной раздора явился пустяк: чернокнижники так и не смогли простить докторам их циничного утверждения, будто аура — это не более чем «предвестник эпилептического припадка».

Глава 5. Ностальгическая

И записываю я, в сущности, черт знает что, что попало, как сумасшедший…

Поле боя осталось за Артёмом. В самом разгаре спора ренегат-редактор вспомнил вдруг о какой-то верстке, которую ему якобы надлежит срочно вычитать, и, наскоро попрощавшись, покинул скверик. Стратополох долго смотрел ему вслед.