Новый Мир ( № 10 2008) - Новый Мир Новый Мир

Результаты соцологического опроса обескураженно обсуждали разные газеты, радио “Свобода”, радио “Эхо Москвы”, и нельзя сказать, чтобы среди приглашенных все так уж безоговорочно отстаивали позицию абсолютной свободы слова. Многие говорили о том, что опросы фактически вводят людей в заблуждение, что они некорректно сформулированы, что именно из-за скрытой политической цензуры на телевидении из него вытеснена информационная журналистика, но оставлены насилие и секс, а публика, желая изменить положение дел в этом последнем отношении, думает, что с этим справится цензура. Попадало и самой публике: дескать, непросвещенный российский читатель и зритель, воспитанный вне традиций свободы слова, не уважает эту свободу и жаждет цензуры, как жаждет порядка и “крепкой руки”.

Но вот филолог Елена Муренина, профессор Университета Восточной Каролины (США), анализирует нынешние представления об институте цензуры в Соединенных Штатах, явленные в многочисленных опросах, и утверждает: “На вопрос, что такое цензура в современном понимании — зло или благо, — однозначно не удается ответить почти никому из современных англоязычных исследователей”. Между тем широкое распространение Интернета актуализирует в обществе вопрос о контроле над информацией, о защите пользователей от порнографии и терроризма, от проповеди расизма и насилия. “Ныне в мире начинается борьба за введение цензуры в силу переизбытка информации в условиях свободы слова”, — пишет Муренина, ссылаясь на данные социологических опросов среди американцев, от 25 до 50 процентов которых уверены, что “искусство должно подвергаться цензуре, если это мнение разделяется большинством общества”. Этот сдвиг общественного мнения фиксируют и исследователи: Муренина ссылается, в частности, на книгу Патрика Гэрри “Американский парадокс: цензура в стране свободы слова”, где цензура рассматривается как последний (в смысле новейший, позднейший) шанс в борьбе за демократию. Все это дает основание автору статьи заявить не только о выживании цензуры в современном обществе электронной культуры, но и о ее своеобразном оправдании.

Статья Мурениной напечатана в научном сборнике “Цензура как социокультурный феномен” (Саратов, “Новый ветер”, 2007), в котором отразились метаморфозы, происшедшие с понятием “цензура” в обозримый отрезок времени. В нем сделана попытка отстраниться от эмоционального отношения к слову “цензура”, характерного для прошлого десятилетия, в пользу исторического осмысления понятия. “В самом широком культурологическом смысле цензура в сегодняшнем ее понимании — один из способов ограничения и самоограничения человека и общества, и в этом качестве она — необходимый элемент культуры”, — подчеркивается в предисловии.

Сборник обязан своему появлению на свет программе “Межрегиональные исследования в общественных науках”, которая осуществляется при поддержке Министерства образования РФ, Корпорации Карнеги в Нью-Йорке (США), Фонда Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров (США) — то есть с помощью тех самых общественных фондов, которые после слов президента Путина, высказанных в послании к Федеральному собранию, попали под подозрение в подготовке “агентов влияния Запада”, а директором ФСБ Николаем Патрушевым, выступившим перед депутатами Госдумы, были прямо обвинены в сотрудничестве со спецслужбами, собирающими под их прикрытием секретную информацию.

Если считать, что поддержка российских ученых-обществоведов, создание горизонтальных связей между разрозненными и обособленными региональными университетами и содействие интеграции ученых в мировое научное сообщество — это и есть подготовка “агентов влияния”, то пример настоящего сборника показывает успешность такой подготовки. Силами ученых, работающих в провинциальных российских университетах (некоторые из них, впрочем, перебрались в университеты американские), подготовлен и выпущен в Саратове сборник, за уровень которого не стыдно перед “мировым научным сообществом”

В сборнике двадцать семь статей: это многовато и сообщает ему излишнюю дробность. Научные и прочие звания авторов не указываются, имена их, за небольшим исключением, не слишком известны, но и так ясно, что сама идея междисциплинарного исследования побудила привлечь к участию не только филологов, но и философов, и социологов, и тех, кто любит называть себя культурологами.

Открывает сборник статья декана филологического факультета Саратовского университета Валерия Владимирович Прозорова “Семантический диапазон понятия „цензура” в России”. Это как раз один из немногих авторов, чье имя известно филологам — хотя бы как редактора и соавтора учебника для вузов “История русской литературной критики” (М., “Высшая школа”, 2002).

Он выделяет два полюса понятия “цензура”. Один — носит устойчиво отрицательный оттенок: это тот “фильтрационный механизм”, который установлен государством для контроля информационных потоков. По мнению Прозорова, без учета “зловещей и по преимуществу вредоносной фигуры цензора” трудно понять историко-литературный процесс в России последних трех столетий. Другой же полюс связан с понятием ценза.

Более подробно эта связь рассмотрена в статье Е. Романовской, где прослеживаются истоки понятия “цензура”, начиная с архаического общества, в котором ритуал выступает как главная ценность, как способ сохранения традиции, а в функцию специального жреца входит контроль над речевой частью ритуала.

Феномен ценза в древнеримской государственности (откуда и ведут происхождение понятия цензор и цензура ) исследователь связывает с ритуалом и сакральной сферой архаических обществ. Ценз — это классификация граждан по экономическим и политическим признакам. Полномочия цензоров были исключительными — они не только производили перепись и зачисляли граждан в одну из триб, но могли и исключать их из привилегированных сословий, причем не только на основании формальных данных: в расчет принималась и личная жизнь граждан. Цензоры, таким образом, выступали и как блюстители нравственности.

“Ценз впрямую намекает и на наши права, и на положенные нам пределы в осуществлении этих самых прав. <...> Ценз дружит с понятием меры ”, — рассуждает В. В. Прозоров. Широкое распространение в повседневной речи слова “нецензурный” (нецензурная брань, нецензурная лексика) от противного наполняет понятие цензуры позитивным смыслом. В этих семантических границах и рассматривается в сборнике цензура.

История русской литературы ХIХ века в трудах советских историков литературы всегда предоставлялась как битва писателей с косной цензурой. В сборнике акценты расставлены по-иному: битва битвой (от цензуры действительно стонали все), но и цензура часто оказывалась более просвещенной, чем это принято считать, да и писатели выступали вовсе не как сторонники безразмерной свободы печати.

Известно, как страдал от цензуры Пушкин, сколько проклятий посылал он цензорам. Однако исследователь напоминает, что Пушкин не был абсолютным противником цензуры; в ничем не ограниченной свободе печати он видел опасность: “...и неуважение к чести граждан, и удобность клеветы суть одни из главнейших невыгод свободы тиснения”. В “Путешествии из Москвы в Петербург”, полемизируя с Радищевым, призывавшим к уничтожению самого института цензуры, Пушкин пишет: “Никакая власть, никакое правление не может устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда. Уважайте класс писателей, но не допускайте же его овладеть вами совершенно”.

В той же статье он парирует возражения противников предварительной цензуры: дескать, “пускай книга сначала выйдет из типографии, и тогда, если найдете ее преступною, вы можете ее ловить, хватать и казнить”: “Законы противу злоупотреблений книгопечатания не достигают цели закона: не предупреждают зла, редко его пресекая. Одна цензура может исполнить то и другое”.

Если говорить о смене акцентов в сборнике, то можно воспользоваться для наглядности пушкинским “Посланием цензору”. Оно всегда трактуется как страстный протест против цензуры. “Угрюмый сторож муз, гонитель давний мой”, “глупец и трус””, “варвар”, “докучный евнух” — что может быть резче и уничижительней этих обращений! Но в том же стихотворении нельзя обнаружить протеста против института цензуры как такового, более того: нарисован идеальный портрет идеального цензора:

Но цензор гражданин, и сан его священный: Он должен ум иметь прямой и просвещенный; Он сердцем почитать привык алтарь и трон; Но мнений не теснит и разум терпит он. Блюститель тишины, приличия и нравов, Не преступает сам начертанных уставов….