Красный террор в России. 1918-1923 - Сергей Мельгунов

Положение женщин — поистине отчаянное. Они еще более бесправны, чем мужчины, и почти все, независимо от своего происхождения, воспитания, привычек, вынуждены быстро опускаться. Они — целиком во власти администрации, которая взымает дань „натурой“… Женщины отдаются за пайки хлеба. В связи с этим страшное распространение венерических болезней, наряду с цынгой и туберкулезом.

Одним словом — самый настоящий рабовладельческий лагерь с полным бесправием заключенных, с самыми ужасными картинами быта, с голодом, с побоями, истязаниями, надругательствами…

Этот режим — величайший позор для большевиков, даже если бы он применялся лишь к самым тяжким уголовным преступникам. Когда же в такие условия ставятся побежденные политические враги, то нет достаточно негодующих слов, которыми можно было бы заклеймить эту подлость.

И эти люди смеют судить За поругание человеческого достоинства политических заключенных — каких-то Сементовских и Ковалевых! Да чем же они сами лучше палачей?»

Нет, хуже, во сто крат хуже! Там по крайней мере не было столь грубого лицемерия. А здесь — судят «палачей царской каторги», посылают торжественные протесты «против насилий и репрессий», имевших место в Финляндии, Латвии, Польше, Франции и т. д.; пишут громовые статьи о насилиях над коммунистами в буржуазных тюрьмах и… творят неслыханные по размерам насилия над человеческой личностью и человеческой жизнью!..[355]

В Соловках восстановлены знаменитые «каменные мешки», существовавшие в монастыре чуть ли не со времен Грозного. В эти мешки (узкие и глубокие отверстия в каменных стенах, куда втиснуть человека можно только «под углом»), сажают ныне заключенного на «неделю, а иногда на две».[356]

Невольно хочется сопоставить слова, взятые из дневника поэта Полонского и относящиеся к турецким зверствам 1876 г., и поставленные нами в качестве эпиграфа к страницам, на которых излагались кошмарные насилия, с заявлением французского коммуниста Паскаля в брошюре о России, изданной коммунистическим Интернационалом в Петрограде: «Террор кончен» — писал он. — «Собственно говоря, его никогда не было. Это слово террор, представляющее для француза такое определенное понятие, всегда вызывает у меня смех, когда я наблюдаю сдержанность, кротость, — я бы сказал — добродушие этой „ужасной чрезвычайки“». «На человеческой бойне» — назвал свою статью по поводу моей книги А. С. Изгоев.[357] «Когда вы читаете этот синодик человеческого зверства… у вас колеблются самые основы понятий о человечности и человеческом обществе…» Как убедился, я думаю, читатель, жестоко ошибалась столь чуткая всегда к человеческому насилию Е. Д. Кускова, писавшая 6-го сентября 1922 г. в «Последних Новостях»: «Вот уже два года, как прекратились открытые ужасы».

8. «Краса и гордость»

«Растленное всех партий и оттенков естественно стекается и бродит в тю-льерийском дворце».

«Чрезвычайная Комиссия краса и гордость коммунистической партии» — сказал однажды Зиновьев. Всякие оценки субъективны, и нам кажется, что более прав Лацис, констатировавший, что «чрезвычайка это лучшее, что наши советские органы могут дать». С нашей точки зрения это приговор всему большевистскому режиму.

Бесспорно, те цинические формы самого безудержного произвола и насилия, в которые вылилась повсеместно на практике деятельность Чрезвычайных Комиссий, в значительной степени объясняется личным составом работающего в них персонала. Никаким политическим фанатизмом нельзя объяснить то, что мы могли прочитать на предшествующих страницах. Только маньяки и садисты по природе, только отверженные жизнью общественные элементы, привлеченные алчностью и возможностью властвования, могли идти и творить свое кровавое дело в таких размерах. Я думаю, что и здоровая психика должна была надорваться в удручающей атмосфере кровавых оргий, ареной которых была Россия за истекшие пять лет.

Для психолога, да и для историка, представляет, конечно, исключительный интерес изучение этих типов чекистов и чекисток, которые дала нам жизнь. Все эти Яковлевы, Стасовы, Самойловы, Островские и др. — идейные коммунисты и коммунистки, облекшиеся в чекистские тоги,[358] пожалуй, представляют собой еще недостаточно изученную страницу общественной психологии и общественной патологии. Но эти вопросы не входят пока в сферу нашего, скорее статистического изложения. Только садист, творя свое кровавое дело, может услаждаться еще этой кровью и воспевать ее в стихах, как сделал это автор тифлисского прославленного ныне навеки сборника «Улыбка Чека». Для него

Нет больше радости, нет лучших музык,Как хруст ломаемых жизней и костей.Вот отчего, когда томятся наши взоры,И начинает буйно страсть в груди вскипать,Черкнуть мне хочется на вашем приговореОдно бестрепетное: «К стенке! Расстрелять!»

Чувствительность и жестокость так часто сопряжены друг с другом. И Эйдук-поэт, склонный к лирической сентиментальности, может во имя «революционного дела» собственноручно убивать людей…

Особую главу из истории общественной патологии могли бы составить характеристики другого типа чекистов, вышедших из кругов аристократии и буржуазии. И такие есть. Но, может быть, о них еще преждевременно говорить, так как ошибки здесь могут быть роковыми.

Несомненно только то, что Чрезвычайные Комиссии неизбежно должны были пропитаться с первых дней своего существования преступными, просто-напросто уголовными элементами.

Карательный аппарат «революционной власти» — говорил Дзержинский в своей записке от 17-го февраля 1922 г. — «должен был представлять кристально чистый институт народно-революционных судей и следователей, снабженных чрезвычайной властью». Слишком поздно было уже в 1922 г. говорить о том, что должно было быть, следовало уже говорить о том, что вышло. «Сотрудники Ч.К.» — утверждал дальше шеф этого института — «выбирались заботливо из состава партии и состояли из идейно чистых и в своем прошлом безукоризненных лиц, ибо только при таком качественно-преобладающем элементе своих служащих Ч.К. была в состоянии выполнить порученные ей революционным пролетариатом (?!) обязанности». Даже если бы это было так в действительности, то атмосфера произвола, установленная самими творцами новой политической полиции в России, неизбежно развратила бы лучшие даже элементы. Историограф Ч.К. Лацис сам должен был признать, что необходима постоянная смена работающих: «как бы честен не был человек, каким хрустальным сердцем он не обладал, работа Ч.К., протекающая в условиях, исключительно действующих на нервную систему и притупляющих чувства этические, дает себя знать. Только редкие сотрудники вне влияния этих условий работы». Деятельность Ч.К., по свидетельству Лациса, повлияла разлагающим образом «на многих, не окрепших характером молодых коммунистов».

В Ярославской губ. Ч.К. был следователь, бывший водопроводчик. Вначале он «работал хорошо, а потом начал пить». «Был у него друг-гармоньщик, с которым они вместе пьянствовали. Вот он напьется и идет допрашивать арестованных. А чтобы ему не скучно было, он с собой и друга своего брал. Этот допрашивает, а тот на гармошке наигрывает… Был он малограмотный. Писать настоящего заключения не мог и только выводил каракулями: „белай расхот“». Эта эпическая картина из быта Ч.К. нарисована одним из бывших следователей той же Ярославской губернской Ч.К., сидевшим в подвале губчеки с автором статьи «Штрихи тюремного быта» в сборнике «Че ка»…

Чекисты — это привилегированные во всех отношениях элементы нового «коммунистического» общества — и не только по полноте власти, но и по внешним материальным условиям быта.

В.Ч.К. в Москве это своего рода государство в государстве. У нее целые кварталы реквизированных домов — несколько десятков. Есть своя портняжная, прачечная, столовая, парикмахерская, сапожная, слесарная и пр. и пр. В подвалах и складах огромные запасы съестных продуктов, вин и других реквизированных вещей, идущих на потребу служащих и часто не подвергающихся даже простому учету… В голодные дни каждый чекист имел привилегированный паек — сахар, масло, белая мука и пр. Каждый театр обязан присылать в В.Ч.К. даровые билеты и т. д.

И в других городах мы можем, конечно, наблюдать аналогичное. Ч.К, повсюду занимает лучшие дома. Если Ч.К. появляется в Севастополе, то, конечно, в гостинице Киста. В Одессе также образовался «чекистский городок», где находятся все нужные для его обитателей учреждения, не исключая парикмахерской, кинематографа и пр. В Житомире Ч.К. имеет даже свою театральную труппу.