Имя Звезды - Морин Джонсон

— Я провела сравнение с современными рассказами о важных событиях, — сказала я. — Вроде урагана «Катрина». Пипс пишет про Великий лондонский пожар, потому что жил в Лондоне. Я пишу о том, как люди рассказывают про события, которые их глубоко затрагивают.

На самом деле мысль была совершенно гениальная. Гениальные мысли всегда приходят ко мне задним числом. Нужно мне было самой написать это чертово сочинение.

— А вы с Бу на этой неделе лучше ладите, — заметила Джаза, проверяя, как там сидит вырез ее платья.

Платье было действительно уже некуда. Из него (почти в буквальном смысле) выпирала совсем новая Джаза. В нормальной ситуации я бы отпустила на этот счет какую-нибудь шутку, но тут я почувствовала, что запахло жареным. На самом деле слова ее означали следующее: «Ты уже неделю ничего мне не рассказываешь про Бу, и у меня есть сильнейшие подозрения, что теперь ты дружишь с ней, а не со мной».

— Я с ней смирилась, — ответила я как можно небрежнее. — Будет нашим домашним зверьком.

Джаза кинула на меня косой взгляд и подтянула платье повыше, чтобы прикрыть свои довольно скромные прелести. Зря я обозвала Бу домашним зверьком. В обычном случае Джаза запротестовала бы, но тут она промолчала.

— Нам мог попасться кто и похуже, — заметила я.

— Конечно, — подтвердила Джаза, отходя к своему столу. — Я ведь не хочу сказать, что, ну… в общем… я…

Тут вошла Бу в блестящем спортивном трико, волосы завязаны сбоку в хвост. Я была почти уверена, что это ее обычное трико, а не атрибут маскарадного костюма.

— Во, смотрите! — воскликнула она, встала на руки и прошла несколько шагов. После чего рухнула и задела Джазин стол, чуть не смахнув на пол все фотографии. — С четырнадцати лет такого не делала.

Джаза бросила на меня в зеркале внимательный взгляд, наклеивая накладные ресницы.

Выражение ее лица свидетельствовало о стремительном убывании остатков терпения.

Мы решили, что полчасика потусуемся вместе, чтобы все оценили наш замысел. Косточку-Пош будем носить по очереди. Старосты постарались на совесть и разукрасили столовую прямо как на Хеллоуин. Я и забыла, приходя туда каждый день питаться, что это бывшая церковь. А украшения выявили ее прежнее предназначение — свечи на витражных окнах, повсюду искусственная паутина, неяркий полусвет. Шарлотта, одетая в полицейскую форму с очень короткой юбкой, возглавляла группу танцоров, которые прыгали у самого входа, — ее рыжие волосы взлетали и раздувались, точно плащ матадора. Она тут была главной, если понадобится, уж она нам покажет, как нужно праздновать.

Я не совсем поняла, чего это Шарлотта явилась на маскарад в стриптизерском прикиде. Она отвесила комплимент нашим костюмам, а я не нашлась, что сказать в ответ.

— Ты, это… — Я попыталась хоть что-нибудь придумать. — Очень… жгучая полицейская.

— Я Эми Понд, — пояснила она. — Из «Доктора Кто». В костюмчике-поцелуйчике.

В этот самый подходящий момент я заметила Джерома. Он был в обычной одежде, увешанной исписанными клочками бумаги, волосы торчат дыбом, в руке кофейная кружка.

— Скажите, чего вам надо, чего вам очень-очень надо, — проговорил он.

Мы давно уже ждали этого вопроса.

— Нам нужны мозззги, — ответили мы хором.

— Чрезвычайно печально, равно как и примечательно, что вы так дружно ответили.

— А ты кто? — поинтересовалась я.

— Я Призрак Ночи Перед Экзаменом.

— И долго ты такое придумывал? — осведомилась Джаза.

— Я человек занятой, — ответил он.

Мы организовали свой кружок на краю танцплощадки — я, Джаза, Джером, время от времени к нам присоединялись Эндрю, Пол и Гаэнор. Вскоре выяснилось, что Бу крайне серьезно относится к танцам. Она устроилась на первом плане, прямо перед диджеем, и выделывала сложные па, время от времени вставая на руки.

В зале стояла жарища — мы моментально взмокли. Оконные витражи запотели. В отличие от наших американских дискотек, тут не портили людям жизнь, вставляя после каждых пяти-шести мелодий никому не нужный медленный танец. Тут просто танцевали, постоянно звучали ремиксы, как в настоящем клубе. Мой костюм Скэри, состоявший из спортивного бюстгальтера и огромных шаровар, пришелся очень кстати. Будь на мне блузка, она давно бы промокла насквозь.

Мы с Джеромом не то чтобы танцевали вместе, но держались поблизости. Время от времени он (вроде как случайно) дотрагивался мне до локтя или до талии. Позволить себе большее значило бы высказаться слишком откровенно, но мне и этого хватало, чтобы сообразить, что к чему. Кроме того, у него были обязанности старосты — время от времени он ускользал притащить еще еды или помочь в баре. Бар был тут самой неожиданной затеей. Настоящий бар с настоящим пивом. Нам раздали билетики, на две пинты каждому. Я так и не поняла, как они на это пошли. Джером попытался объяснить — что хотя по закону пить в пабе можно только после восемнадцати лет, но все зависит от обстоятельств, а если проводится закрытое мероприятие под наблюдением педагогов, так закон вроде как и не против. Я сходила взяла пинту, но мы слишком много прыгали и потели, пить пиво не хотелось. Меня бы сразу вывернуло. А вот среднестатистическому английскому школьнику две пинты пива хоть бы хны. Все остальные давно вылакали положенное, и у меня было сильнейшее подозрение, что правило двух пинт соблюдается не слишком строго.

Вечеринка продолжалась, в воздухе висел густой запах, не то чтобы неприятный, аромат пива и дискотеки. Мне уже начинало казаться, что я была здесь всегда, среди огней, отражающихся в витражах, среди каменных стен, учителей, державшихся в тени и со скуки пялящихся на экраны своих телефонов.

Собственно, поначалу я и приняла его за учителя. Он притаился у Джазы за спиной. Костюм, лысая голова.

— Ты чего? — радостно проорала Джаза.

Она его, понятное дело, не видела, хотя он стоял прямо за ней, практически прижавшись вплотную. Кончиками пальцев он поглаживал ее по плечу. Я увидела, как она повела лопатками и отбросила назад искусственные волосы. А он шагнул вперед и оказался между Джазой и мной.

— Пойдем на улицу, — сказал он. — Прямо сейчас.

Я начала медленно пятиться.

— Ты куда? — завопила Джаза.

— В туалет, — быстро ответила я.

— Тебе что, плохо? Ты как-то…

— Нет! — заорала я, тряся головой.

Никогда в жизни ничто еще не давалось мне так тяжело, как эти шаги прочь из зала. Я чувствовала спиною жар разгоряченных тел. Снаружи стоял мороз — крепкий, бодрящий мороз. Горели все уличные фонари до единого. Все окна были освещены. Все вступили в битву с темным небом, с темнотой, которая распространялась выше, выше, до бесконечности. Тонкий ореол света у самой земли. Порывами налетал ветер, кружил листья и мусор, и я, помню, подумала: «Ну вот и все. Я ухожу в вечность». Было чуть ли не смешно. Жизнь, такая короткая, показалась простой игрой случая, а смерть — последней, ударной репликой в глупом анекдоте.