Легенды и сказы лесной стороны - Афоньшин Сергей Васильевич

приподнялся и посинел.

Русы провожали Чура как родного и на прощанье

говорили:

— Опять приходи!

Мать Усти в то утро напекла мягких колобков,

завернула их в чистую тряпочку и уложила в его

охотничью сумку. Устя ушла за Чуром до самого кру-

тояра, до той тропинки, по которой осенью впервые

привела за собой этого парня. И было ей невесело,

как в самый пасмурный и холодный осенний день.

Она долго стояла на откосе реки и глядела вслед Чу-

ру до того, как услыхала зов отца:

— Устинья!

Тут Чур обернулся и последний раз помахал ей

рукой. И пошел по льду вниз по Дикой реке. И в такт

его шагам кремниевый скребок и медвежий клык ти-

хо стучали друг о друга.

С каждым шагом в родную сторону сердце Чура

наливалось радостью, а зима в поселке русов каза-

лась чудным сном с невеселым пробуждением. И все

живое на его пути радовалось скорой весне. Черные

пичужки в красных шапках дробно барабанили по су-

хим деревьям. Сохатые олени табунами нежились под

солнцем среди боров. А тяжелые птицы с красными

бровями и белой бородой по утрам напевали так са-

мозабвенно, что любую можно было запросто заколоть

копьем или стрелой. Изредка попадался след, похо-

жий на человеческий: будто прошел кто в растрепан-

ных лаптях — это хозяин берлоги уходил со своего

логова, подмоченный весенней водой. У землянки

уже вытаяли все зимние следы и тропы, словно жил

он тут только вчера. Здесь Чур передохнул, накор-

мил Уголька, просушил лыжи и обувь и, выспавшись,

утром снова отправился в путь. Еще день и ночь —

и он подходил к родному селению.

Чур издали приметил, что тропинка к дому Шир-

мана была еле заметна, не торнее, чем к дому Кок-

шаги. Откуда он мог знать, что после его ухода на

промысел Рутка очень загрустила. Чтобы развлечься,

она снова взялась за привороты. Встретившись с пар-

нем, она шептала ему на ухо приветливое слово и не-

заметно задевала железным коготком поближе к серд-

цу. Парни.-опять повалили на ее крыльцо как на

праздник, и сидели, и дурачились, поджидая, не вый-

дет ли к ним дочка Ширмана. И стали для Рутки сов-

сем постылыми. В середине зимы многие девушки

облюбовали себе парней и ушли жить в новые семьи,

а Чур все не возвращался. Тут Рутка рассердилась.

Нет, не на Чура — на себя и на своих родителей.

Она прогнала от своего дома всех привороженных пар-

ней, разыскала приворотные медвежьи коготки и бро-

сила их в печку. Потом, проплакавши целый день,

отмахнувшись от родительских уговоров, собралась и

ушла жить в избушку Кокшаги. И вот Чур, войдя в

свою избу, радостно удивился: «А, Рутка, ты здесь!»

Он подал матери тяжелый мешок и кожаную сум-

ку и стал раздеваться, а Рутка развешивала его одеж-

ду и обувь для просушки. На шее у нее было ожере-

лье, а в ушах — кержи-сережки, те самые, что хра-

нились в берестяной укладке Кокшаги.

Вот так богатею и скряге Ширману, голове всего

племени, довелось породниться с Кокшагой, вдовой

следопыта Черкана. Долго-долго потом не было меж-

ду Волгой и Ветлугой смелее и славнее охотника Чу-

ра. Изредка ему снилась хозяйка Дикой реки и звала

за собой, обещая удачу. Сердце охотника начинало

биться тревожно и радостно, он просыпался, уходил

искать счастья на Дикую реку. А река не уставала

отваливать пласты берега, открывая все новые дико-

винные вещички и сокровища: оружие, утварь, укра-

шения. И каждый раз вместе с охотничьей добычей

Чур приносил женщинам племени новые бусы, коль-

ца и кержи. И прозвали ту лесную реку рекой Кер-

жей.

Прошло много-много лет, и Дикая река, прокла-

дывая среди лесных дебрей все новые и новые пути-

излучины, ушла от древних стоянок и обеднела со-

кровищами. И теперь уже редко-редко находят на

Керженце наконечники для стрел, каменные скребки,

бусы и сережки-кержи.

Родилась и выросла

у князя-боярина дочка, и лицом красна, и станом лад-

на. Только стало казаться родителям, что доченька

умом и сердцем проста. С челядью да холопьями об-

ходится ласково, величая по имени и свет-батюшке,

своих нянек-мамок ручкой не ударит, ножкой не пнет.

Словно и роду не боярского. Забредет во двор голод-

ный смерд, готова за стол усадить, накормить его, на-

поить. Шибко печалились боярин с боярыней. Росла

дочка, а боярского ума да гонора не набиралась.

Вот и до невесты боярышня выросла, но молва о

простоте да доброте и женихам, и сватьям дорогу за-

гораживала. Пробовали родители колдунов да знаха-

рей на дом зазывать, разное наговорное пойло для

дочки добывать, а пользы все не было. «Одна дочка,

да и та без хитрости. Ну чисто юродивая!» Вот про-

слышали они, что в Кувыльном овраге знахарь-воро-

жец живет, недужным да хворобым на еду и на одеж-

ку наговаривает, чтобы выздоравливали, а глупым

боярским деткам умные шапки шьет, и тоже с наго-

ворами. Как поносит такую шапку боярский сынок-

недотепа, сразу ума набирается.

По приказу боярина побежали слуги-холуи за

тем колдуном в Кувыльный овраг. И приволокли ста-

рикашку горбатого, как поганый гриб, бледного да

чахлого, а глазами так насквозь и простреливает?

Вот показали ему боярин с боярыней свою дочку-

боярышню и просят, кланяясь: «Уж больно добра да

смирна у нас доченька. Поворожи, чтобы умом взма-

терела, а сердцем очерствела!» Пытливо глянул ста-

рик на девицу, в глаза заглянул, словом перемолвил-

ся. Потом на родителей поглядел с насмешкой непри-

ветливой и таково сказал:

— Надо ей умную шапку сшить. Для того добыть

вам зверушек полдюжины самых шустрых да смека-

листых, в земле, в воде и в снегу пролазистых, нра-

вом смелых и безжалостных. Как поносит девка та-

кую шапочку, не узнать вам будет родную дочь!

Сказал так — и со двора долой. А боярин с боя-

рыней, челядь и холуи о том задумались, каких ме-

хов-зверушек боярышне на шапку добыть. И на хоря,

и на куницу, и на соболя думали, а до настоящего не

догадывались. Тут, как по зову, показался на бояр-

ском дворе парень с речки Керженки с дорогими ме-

хами звериными. Тряхнул связками, мехами куньи-

ми да соболиными, и раскинул у ног князя-боярина.

Вот отобрали боярин с боярыней меха самолучшие,

а зверолову наказ дают, чтобы принес он на боярский

двор полдюжины зверушек самых шустрых и смека-

листых, в земле, в воде и в снегу пролазистых и без-

жалостных.

Позадумался малость парень с речки Керженки:

«Наказали, как загадку загадали!» А дочка боярская

тут как тут, добрая да радостная. Парень-то давно ей

по сердцу был. Его кудри-колечки на пальчик нави-

вала, кудряшками играла. Прикрикнули на нее отец

с матерью, а она в ответ только пуще к парню льнет,

по щеке легонько треплет, гляди того расцелует...

Отец с маткой сердятся, а она в ответ:

— Ну что раскричались? Али не видите, что это

мой суженый!

Не успели бояре еще больше накричать, как па-

рень заговорил:

— Ладно, добуду вам зверушек полдюжины, ка-

ких наказывали — смелых и безжалостных, и при-

несу к зимним праздникам!

И ушел на свою речку Керженку. Не один мороз-

ный день, не одну долгую ночь зимнюю охотился он

в урочищах, где водились звери как снег белые, и в

земле, и в воде, и в снегу, словно змеи, пролазистые,

смелые и безжалостные. И в срок принес князю-боя-

рину полдюжины диковинных шкурок. Залюбовались