Вы станете моей смертью - Карен М. МакМанус

где рос: словно кто-то создал альтернативную версию дома для постапокалиптического кино. Смотрю на этот погром, и меня охватывает ужас. Напоминаю себе, что все могло быть гораздо хуже. Учитывая то, что случилось с Бони, мы еще легко отделались.

Закрываю за собой дверь и внимательно прислушиваюсь. В доме полная тишина, а значит, посторонних сейчас нет. Возможно, к нам приходили еще до того, как наведались к Чарли.

Как сказал Чарли? Такое случается сплошь и рядом. Возможно, но не настолько: два дома подряд в одном и том же городе ровно в день убийства нашего одноклассника. Я не могу вызвать полицию. Остается только все прибрать к возвращению мамы и Отем.

Я осматриваюсь, пытаясь сообразить, с чего лучше начать, и от объема задач начинает кружиться голова. Вместо того чтобы признать невозможное – почти вся посуда перебита! – я направляюсь к холодильнику. Там оставалась бутылка колы, полная на четверть, и я помню, что она уже выдохлась, – когда пил ее ночью, в ней уже не было ни одного пузырька. Но мне наплевать: я свинчиваю крышку, прижимаюсь губами к горлышку и выпиваю ее буквально за десять секунд. На вкус противная, как я и предполагал, зато можно промочить горло.

Может, у меня стрептококк, как сказала утром Айви, позвонив в школу. Вот это будет ирония.

Нет. Я не думаю об Айви. Я вытираю рот, ставлю пустую бутылку на пол и достаю телефон, усаживаясь прямо на кухонный стол. От Отем пришло новое сообщение с фотографией билета на автобус: до Бронкса.

Меня захлестывает волна облегчения, хотя и не такая сильная. Скорее, я просто чувствую себя одиноко.

Пролистываю десятки уведомлений и натыкаюсь на новое сообщение от отца. Оно пришло как раз, когда я отслеживал по Бостону фургон-убийцу с Отем.

«Все официально. С 1 октября работаю в «Уайт-энд-Уэст». Скоро увидимся».

Невесело смеюсь. Мой отец действительно отказался от гастролей, чтобы стать консультантом в местном музыкальном магазине. Так я смогу больше вам помогать, – сказал он, сообщая новость о том, что предложил там свою кандидатуру. Тогда я не обратил на это никакого внимания, считая его обещания пустым трепом.

Оказалось, не треп. Жаль, он не сделал этого месяц назад, – до того как Отем начала зарабатывать на оксикодоне. Я хотел написать: «Поздно», но, чтобы проникнуть в пузырь беспечного неведения моего отца, нужно много энергии, которой у меня сейчас нет.

Сразу за папиным сообщением пришло сообщение от мамы. Я рассматриваю фотографию сияющей от счастья тети Роуз: праздник удался на славу, потому что на него приехала мама.

«Не забудь позвонить тете Роуз и поздравить ее с днем рождения!»

Вряд ли я могу как-то исправить катастрофу, в которую превратился сегодняшний день, зато это я сделать могу.

У тети Роуз есть только стационарный телефон, и я понятия не имею, какой у нее номер, так что пролистываю свои контакты и звоню бабушке. Маму я сейчас в качестве посредника использовать не могу.

Ба берет трубку после первого же гудка.

– Матео, mi amor[6]. Нам сегодня так тебя не хватало.

От этих слов у меня ком встает в горле, и мне приходится его сглотнуть.

– Привет, ба! Прости, что не приехал. Хочу поздравить тетю Роуз с днем рождения хотя бы так.

– Она ушла подремать наверх минут десять назад. Столько эмоций – она вымоталась и вряд ли уже встанет. Поговоришь с мамой? Елена! – зовет она, прежде чем я успеваю возразить.

– Бабушка, нет…

– Она разговаривает по телефону с Отем.

Отлично. Надеюсь, договаривается остаться на ночь.

– Ничего. Мне пора ехать на работу, попробую набрать тетю Роуз позже.

– Не переживай, я передам ей, что ты звонил. Тебе и так некогда. – В голосе бабушки появляются сердитые нотки. – Ты слишком много работаешь. Я сразу сказала об этом Елене. Каждый раз, когда мы с тобой говорим, у тебя уставший голос.

– Я не устал, – отвечаю я на автомате, хотя каждая клеточка моего тела чувствует невероятную тяжесть от усталости и переживаний. – Все нормально.

– Ох, Матео. Ничего не нормально, но ты ведь не признаешься, да? – Она вздыхает и произносит привычные слова: – Ты меня в могилу сведешь.

– Мне пора, ба. Люблю тебя, – говорю я и отключаюсь, прежде чем она успевает задушить меня своей добротой.

Через час я должен выйти на работу в «Гарретс», но, разумеется, этому не бывать. Мне предстоит всю ночь наводить порядок в доме, да и не могу я заявиться туда, словно в самый обычный вторник. Я пытаюсь представить, как обслуживаю стол, где еще утром сидели мы с Кэлом, как вытираю сиденье, на котором лежала без сознания Айви… Нет, я не думаю об Айви!

Вот только ничего не выходит. Я бесконечно прокручиваю в голове все, что сказал ей в машине. В тот момент меня настолько переполняла злость, что я хотел лишь одного – сделать ей больно. И справился я отлично.

– Она это заслужила, – говорю я громко, пробуя слова на вкус. Вроде бы верные. Ведь это правда. Айви совершила глупый эгоистичный поступок, который разрушил бизнес моей мамы, и у нее не хватило смелости в нужный момент признаться. – Она это заслужила, – повторяю я, однако во второй раз уже не так убедительно. Айви не осуждала меня за то, что я не мешал Отем продавать наркотики. Мы все совершаем ошибки. И почти никогда не сталкиваемся с последствиями.

Я поднимаю руку, чтобы помассировать ноющий висок; пальцы натыкаются на пластырь, который мне налепила Айви. Хочется его сорвать, но я не настолько глуп, чтобы истекать кровью ей назло. Сейчас мне надо позвонить в «Гарретс»… Неожиданно на экране высвечивается сообщение от Отем: «Я не поеду в Бронкс».

Так…

Я начинаю печатать, но Отем меня опережает.

«Я все рассказала тете Елене. Пришлось. Она поняла, что что-то не так, и надавила на меня. Ты же ее знаешь».

У меня перехватывает дыхание. Черт возьми, Отем! У тебя была всего одна задача.

«Я не могла соврать ей о смерти Бони», – добавляет она.

Нет, нет, нет. Она не должна была так поступать. Что именно она сказала маме?

Следующим сообщением Отем отвечает на мой вопрос.

«Она хочет, чтобы я пошла в полицию».

И еще: «Прости. Я пыталась».

Я не хочу читать дальше. Выключаю телефон и швыряю его на стол, пока он не разразился гневным звонком от перепуганной мамы. Сердце тяжело стучит. Я ухожу с кухни и кругами расхаживаю по разгромленной гостиной. Во мне борются злость, тревога и стыд, и на первом круге побеждает стыд. Потому что теперь моя мама знает все: в том числе сколько всего я способен от нее скрыть.

Потом меня обуревает тревога: грудь сдавливает от мыслей о сестре. О чем только она думала, когда ввязывалась в торговлю наркотиками? Бони