Любовь эпохи ковида - Валерий Георгиевич Попов

– Ладно. Пусть попьют! – говорит Нона.

Молодец. Природа – наше общее хозяйство. А тут осы не поены! Непорядок. Все же лето. Наш общий праздник. И хочется быть добрым. Ко всем. Но в разумных пределах. А то осы обнаглеют.

Рассказал соседу про ос. Он в ответ: на Щучьем озере развелись бобры. И дача знаменитого боевого адмирала – всегда любуюсь ею на дальнем берегу – бобрами, оказывается, буквально оккупирована. Изгрызли весь берег, повалили деревья, и к воде теперь не пройти. Настроили хаток, каждая с небольшой дом, и вгрызаются дальше. И попробуй их тронь. Бобры, говорят, мстительны, могут и дом изгрызть. И наследники адмирала бессильны. Даже палки в руки не могут взять! Красная книга? Я думаю, был бы жив адмирал, полетели бы эти родственники крыс вверх тормашками!.. Мы уже не те. Боимся сделать что-то, оглядываемся. Вдруг запрещено? Боимся. Царь природы теперь – бобер.

Как быстро прошло лето! К счастью, ни разу не вспомнили про КОВИД. Так без телевизора же! А в компьютере набираешь, что надо.

Я вышел на берег озера. Подул широкий ветер, и весь простор до горизонта стал серым, рябым, грустным.

Познакомились мы с ней на этом берегу. Примчалась на велосипеде. Я обомлел от ее красоты, а она мгновенно переоделась и кинулась к воде. Сейчас искупается и так же стремительно умчится.

– Стойте! – вдруг вскрикнул я. Она обернулась. Что говорить? Я показал на небо: – Пусть тучка пройдет!

– А! – Она весело махнула рукой, кинулась в воду, и тут же вынырнуло солнце, и рябая золотая дорожка протянулась к ней по воде!

И всегда – когда ни появлялась она, в любую погоду – солнце летело за ней, как шарик на ниточке, и все начинало сиять!

Помню, как к нам сюда припыла утка с двумя утятами: они привыкли тут клянчить булку, и утята, два мохнатых комка, ловко ныряли, явно работая на публику. И выныривали как далеко! Срывали аплодисменты и снова азартно ныряли. Она хлопала в ладоши, народ вокруг ликовал.

Обнимались с ней, я опирался спиной вот на эту березу, склоненную к воде. Теперь суровая, «вороненая» ветром гладь – и нигде ни души, вплоть до редкого леса на дальнем берегу. «Здравствуй, грусть». Мы все когда-то читали этот роман. Да, жизнь прошла… не мимо, конечно, но – прошла…

О! Наша уточка! И на всем суровом просторе – одна! Сердце сжалось! А где же детки ее? Улетели?

Оставляя за собой гладкий треугольник среди волн, устремилась ко мне! Узнала? А как же!

Жаль только хлеба нет! Как нет?! А бутерброд с сыром! Стал торопливо крошить, кидать. Вода вдруг словно закипела, какими-то «узлами» пошла. И в воде какая-то борьба! Это рыбы отнимают хлеб у нашей одинокой уточки! Их-то уйма, а она одна! К тому же с мерзкими криками налетели чайки, стали у нее под носом хватать с воды хлеб. Бедная! Я поднял камень, швырнул. Целил в чайку, а попал в уточку! Почти! Камень плюхнулся в воду, а она с протяжным кряканьем чуть отлетела, шумно бороздя лапами воду, и снова села. И тут из-за маленького мыса быстро выплыли два селезня, два богатыря, грудью вперед поперли ко мне: «Что, дядя? Какие проблемы? Хочешь схлопотать?» – «Нет, нет, ребята! Все нормально! Просто стою!» С такими богатырями лучше не связываться. Заклюют. Залюбовался их голубыми воротничками на шеях. Сынки? Или ухажеры? Оба варианта чудесны.

Дунул ветер, и с деревьев полетели на темную воду желтые листья, тонкая кора, и какие-то семена на вращающихся, как пропеллер, прозрачных пленках. Вся плавающая семейка принялась их дружно клевать. Как же все слаженно в природе. Почему – не у нас?.. О! Вот и мне корм. Рухнул в мягкий мох на колени. На кочке, среди мелких глянцевых листиков – круглая, красно-белая брусника. Пятерней прочесал кустик, собрал все в кулак, раскрыл ладонь. Осторожно дунул, сдувая листики, глянул и горстью – в рот. Ягодки поскрипывали на зубах. Как водится, после заморозков уже сладкие, хотя и с хвойной кислинкой. О! А там еще больше! Прям на коленях «пробежал» до соседней кочки, словно боялся, что кто-то меня опередит. Торопливо ел горстями, лишь выплевывая мелкие листочки. А сам уже наметил дальше – помчался туда на промокших коленках. Во жизнь! От впечатлений и от прохладной свежести кожа моя, я чувствовал, разгорелась, дыхание сделалось сладким и глубоким. И – тормознул. Вот это встреча! Груздь! И какой! Чуть не со сковородку. За сковородку можно и принять: мощный круг чугунной расцветки, крепкие края загнуты внутрь! Ну здравствуй, груздь! Начали с ним бороться. Пытался открутить ему «башку», крутил, как баранку автомобиля, но он, уже прихваченный холодом, звонко скрипел, но не ломался! Я отпрянул, утер пот. Правильно, груздь. И не надо сдаваться!

Я вскочил на ноги и бодро пошел. Какие проблемы?!

В бухточке, где мы все время купались, причален плотик – несколько бревен, стянутых скобой. Сверху лежит доска – весло гондольера. Ну что? Поплыву? Закончу лето, как надо! Посмотрим, кто царь!

На плотик я вполз на коленях, но потом, покачиваясь (волны хлюпали), выпрямился! Вот так. Теперь плывем к готическому замку на дальнем берегу – адмиральской даче. Издалека – гордой и неприступной. Оглядываю берега: чего только не было – и вот тут, и вон там! Тут прошла половина жизни. Вторая. Но – лучшая! Гребу. Приближаясь к замку, я вижу, что берег захламлен. Это уже часть природы, а не людское жилье! Человек – царь природы? Вижу, что кто-то плывет мне навстречу. Голов пятнадцать! Прилизанные волосы. Оскаленные зубы. Бобры! Плывут мне на помощь? Навряд ли.

Сердце затрепетало. Точнее, задрожал телефон на груди, в карманчике. Выудил его двумя пальцами. Не искупать бы. Ошибку будет не искупить.

– Алло!

На экране телефона – ее портрет. И тишина. Голоса нет. Что случилось?

– Алло!!

Бобры буксировали мой плот к замку, и притом его разгрызали. Я сам им, видимо, не интересен.

– Алло!

И, наконец, глухо:

– Михаил Алексеевич умер!

– Как?

– От КОВИДа. Лечил, лечил и…

Долгая пауза.

– Алло! А похороны когда?

– Сегодня. На Волковом, в четыре… Я сначала даже не хотела тебе звонить!

Какая-то слишком красноречивая пауза. Тишина, но читается: «А какой смысл тебе звонить?»

– Что ты молчишь?! – кричу я.

Бобры в ус не дуют! Опять на мне какая-то вина! Но я же не говорю: «А какое мне дело?»

– Приедешь?

– Сейчас. Подожди. Извини, пожалуйста! Бобры буксируют меня и грызут!

– Опять твой