Информация и человек - Сергей Сергеевич Сергеев

избиение человека? Сначала преступник (или группа преступников) выбирает место, где можно совершить это действие без свидетелей, а уж затем совершает свой гнусный поступок. Получается, что и здесь преступники действуют исподтишка, скрывая свои деяния от какой-то силы, способной наказать их. Разве это не свидетельство слабости?

А при воровстве или, скажем, обмане разве не соблюдается тот же принцип – действовать исподтишка (то есть бояться чего-то)? Даже сами слова «вор», «обманщик» без всякого анализа их смысла ассоциируются с чем-то слабым, всего боящимся. Если детально рассмотреть любой «плохой» поступок, то обязательно увидим его главную составляющую – боязнь какой-то силы, то есть свидетельство слабости. А такая информация для человеческого сознания невыносима.

А что понимается под понятием «хорошо»? Это, прежде всего, такие действия, которые человек ни от кого не скрывает. А если и скрывает, то вовсе не из-за боязни наказания, а, например, из-за скромности. И, конечно же, при хороших действиях никогда не руководствуются принципом «ударить и убежать». (Вернее, иногда это бывает, например, при партизанских вылазках в тылу врага. Но такое поведение является всего лишь тактикой, эпизодом общей стратегии поведения. Человек в этом случае служит какой-то «более большой» силе, которая обязательно победит ту силу, от которой ему приходится временно скрываться.)

Выходит, что «хорошие» поступки это такие действия, которые совершаются открыто, то есть такие, которые «одобряются» какой-то «большой» силой и, соответственно, нет никаких причин бояться наказания за них. А по форме они могут быть абсолютно такими же, как и вышерассмотренные «плохие».

Конечно, на практике далеко не всегда очевидно, что это за «большая сила», в угоду которой совершаются хорошие поступки, и именно из-за этого очень часто кажется, что понятия «плохое-хорошее» никак не связаны с какими-то там «большими» или «малыми» силами, а формируются в сознании сами по себе, как что-то изначально ясное. Например, поступок, когда сильный обижает слабого, однозначно оценивается как «плохой», потому что просто нехорошо обижать слабого. А вот когда, например, мы видим, как какой-нибудь киногерой, проявив чудеса ловкости и храбрости, превращает в кровавое месиво десяток напавших на него негодяев, то этот поступок «хороший». Потому что их много, а он один. Но ведь, если он их победил, значит, он сильнее их, то есть всё равно получается, что сильный обижает слабых. А это нехорошо. Но сознание воспринимает его действия «хорошими». Бывают и более «неясные» ситуации. Допустим, группа вооружённых до зубов сотрудников полиции окружила забаррикадировавшегося где-нибудь преступника. Силы явно неравны, преступник явно слабее, и его обезвреживание это вопрос времени. Внешне действия полиции в данном случае выглядят как рассмотренный выше «плохой» поступок: много людей нападает на одного. Но никому и в голову не придёт, что полицейские в данном случае поступают плохо. И никто не усмотрит в их действиях свидетельство слабости. Напротив, о слабости полицейских будет свидетельствовать такая ситуация, когда их количество окажется не очень большим и у преступника будет шанс спастись. В чём же тогда принципиальное отличие «плохих» действий от «хороших»?

Таких отличий, как минимум, два. Первое – это то, что все действия «хорошего» человека против «плохого» всегда вынужденные. Киногерой расправляется с негодяями лишь потому, что они сами вынудили его сделать это. И полиция не стала бы преследовать человека, если бы он не совершил преступления. То есть, в данном случае «жертва насилия» сама ставит своего «насильника» в такие условия, что он вынужден совершить акт насилия. А, скажем, вора его жертва не вынуждает совершить воровство. Он делает это лишь для собственного блага.

Второе (и главное) отличие состоит в том, что «хороший» насильник всегда имеет гораздо больше сторонников, чем «плохой». Разберёмся с этим утверждением поподробнее.

Когда человек узнаёт о том, что где-то обезвредили какого-то преступника, то он всегда одобряет такие действия. Он на стороне тех, кто этого преступника обезвредил. Даже если этот преступник ничего плохого данному конкретному человеку не сделал, и он вообще не слышал о его существовании. В этом, конечно, нет ничего удивительного. Преступник – это всегда потенциальная опасность. И не для одного конкретного человека, а для огромной массы людей. Конечно же, всю эту «огромную массу» преступник не ограбит, не убьёт и не изнасилует, но потенциальной жертвой является каждый. Поэтому обезвреживание преступника всегда находит поддержку (пусть даже внешне не всегда проявляемую) у большого количества людей. Даже если этот преступник маленький и слабый, а задерживают его десяток здоровяков, никому в голову не придёт сказать, что это не хорошо.

Рассматривая любые «хорошие» действия человека, легко убедиться, что это всегда именно такие действия, которые поддерживаются потенциально большим количеством людей (попросту говоря, эти действия выгодны большому количеству людей). Иметь много сторонников – значит обладать силой. Пусть в какой-то момент этих сторонников лишь потенциально много, сознание реагирует на сам факт того, что, по большому счёту, в такой ситуации человек принадлежит к какой-то большой силе, является её частью. Всего-то и требуется, чтобы эта сила каким-то образом узнала о совершённом злодеянии, и уж тогда-то противникам несдобровать. Если же человек совершает зло, то он, естественно, имеет очень много потенциальных противников, а значит, он должен бояться упомянутой выше «большой силы». Один из семи мудрецов Древней Греции Солон лаконично заметил: «Кто для многих страшен, тот должен многих бояться».

Конечно же, в большинстве случаев человек на сознательном уровне не усматривает причину своих «хороших» действий в желании приобрести побольше сторонников или вообще каким-то образом нарастить свою силу. Просто в сознании формируется определённое ощущение (результат бессознательного анализа множества признаков), и человек без всяких логических рассуждений чувствует, что вот так поступать – «хорошо», а вот так – «плохо». Впечатление такое, что понятия «хорошее-плохое» ясны изначально без каких-либо определений и рассуждений. В частности, Вольтер утверждал: «Никто, конечно, не рождается на свет с уже готовыми понятиями о праве и справедливости, но человеческая природа устроена так, что в известном возрасте эти истины естественным образом вырабатываются». (Кстати, «естественным образом» – это как? Просто сами собой, без всякой причины?) Французский публицист и философ Бейль сказал по этому поводу: «Нет иной морали, кроме той, которая основана на принципах разума и вытекает из естественной склонности человека к добру». То есть, по мнению Бейля, у человека просто «естественная склонность к добру». Но как же тогда мораль может быть основана, по его утверждению, «на принципах разума», если стремление человека к добру это всего лишь ничем не объяснимая «склонность», а не проявление этого самого разума (то есть не что-то понятное и логически обоснованное)?

Обратим внимание, что далеко не все согласны с подобными утверждениями. Так, английский философ Джон Локк утверждал: