ВОСПЕВАЮЩИЕ БИТВУ - Андрей Ветер

Мне не хочется, чтобы у читателя составилось превратное впечатление об Абсароках. Любовные похождения свойственны всем без исключения индейцам и всем без исключения другим расам Земли. Это чисто человеческие качества. Белые люди, соприкасавшиеся с «дикими» американскими аборигенами, не уставали выказывать своё удивление разнузданностью краснокожих, но их высоко поднятые брови в действительности не всегда соответствовали истинному положению вещей. Так, Томпсон весьма категорично заявлял, что всякая танцующая на публике женщина – обязательно куртизанка. Но разве это утверждение можно принимать всерьёз? А принимая во внимание тот факт, что подавляющее большинство индейских плясок проходило на виду всего стойбища, нетрудно представить, насколько распутными выглядели в глазах Томпсона все краснокожие женщины. Александр Генри безапелляционно утверждал, что «женщинам Манданов вовсе не ведомо чувство благопристойности, а муж может одолжить свою жену за одну блестящую пуговицу с сюртука».

Предрассудки многих первопроходцев зачастую не позволяли им увидеть положение дел в истинном свете и вынуждали авторов искажать действительность, преломляя её через призму своей ограниченности. Не обладая достаточной широтой взгляда, исследователи с лёгкостью ставят клеймо позора там, где нужно было бы восхититься ещё одной открытой гранью бытия. В государствах Конго, Ангола и Матамба не было позорно для мужа продать свою жену, для отца – продать сына, для сына – продать отца. В этих странах было известно только одно преступление – не дать первых плодов жатвы верховному жрецу. У каждого народа свои понятия о нравственности, и эти понятия вполне обоснованы для конкретного времни и места. Почему же американские индейцы должны были чувствовать себя ущербными, делясь своими женщинами с приезжими людьми? Наоборот, они ощущали лёгкость на сердце, сумев угодить гостю во всём. А уж если их жён благодарили подарками за оказанные услуги, то радости мужчин не было предела. Многие христианские миссионеры, говоря о духовности американских аборигенов, подчёркивали, что индейцы были чисты душой. И священников не оскорблял тот факт, что дикари были, с точки зрения европейской морали, более распущенными в сексуальных отношениях. Нормальному человеку всегда понятно, что такого рода «разврат» представляет опасность только тогда, когда он связан с какими-то душевными пороками.

Представители обоих полов отличались сумасбродством, но самыми беспокойными существами Абсароков были дети. Им, особенно мальчуганам 9-14 лет, позволялось делать всё, что угодно. Их не наказывали ни за какие шалости, даже если они переворачивали всё вверх дном. Им не разрешалось лишь баловаться с оружием взрослых и с какими бы то ни было священными вещами.

Мужчины племени заметно выделялись своим обликом среди большинства племён Северной Америки, воинское сословие Абсароков считалось самым ярким. Они были высокими, стройными, пропорционально сложенными, смотрели на мир свирепыми глазами и улыбались, показывая ровные белые зубы. Их наряды были столь умело расшиты, что стоимость каждой рубахи нередко приравнивалась к двум, а то и трём лошадям. Мужчины Абсароков всегда выглядели на редкость чистыми и опрятными. Они отращивали длиннющие волосы, нося их тщательно расчёсанными на пробор, смазывая их жиром, связывая на конце и украшая по всей длине капельками белой глины. Некоторые срезали волосы над лбом и, густо обработав жиром, носили их «ёжиком». С каждой стороны головы висели нити бус или нанизанные на шнурок речные раковины.

«Они носят волосы сплетёнными в косы, обмазанные салом. Косы достигают в длину нескольких десятков сантиметров. На лбу они выстригают волосы и носят их стоймя. С каждой стороны головы на уровне уха опускаются нити с бусами или раковинами. Обычно они покрывают лицо алой краской, обводя глаза жёлтыми линиями. К проколотым мочкам ушей подвешены круглые, гладко обточенные морские раковины, которые отливают зеленоватым или голубоватым цветом. Эти раковины поступают с калифорнийского побережья во многие племена» (Denig «Five Indian Tribes of the Upper Missouri»).

«Обликом своим эти индейцы схожи с Хидатсами, происходя в давнем прошлом от одного народа, что доказывает сходство их языков. Длинные волосы считаются большой красотой. Волосы одного из вождей, которого так и звали Длинные Волосы, достигали в длину десяти футов и стелились по земле за ним, когда он ходил» (Maximilian).

«Что касается женщин Вороньего Племени, то это самые ужасные существа, которых породила природа. Им характерны ужасные черты лица, отвратительные привычки, коротко остриженные и насквозь пропитанные алой краской волосы, вымазанные кровью во время траурного плача по погибшим родственникам физиономии. Они отрубают себе пальцы в знак траура. Молодые женщины смотрят на окружающих пронизывающим хитрым взглядом. У них маленькие носы и пухлые губы. Красные глаза указывают на присутствие венерических заболеваний. Голые руки, торчащие из-под кожаных рукавов, всегда вымазаны слоем грязи. Некоторые из женщин весьма толсты и весят от 250 до 300 фунтов, их огромные обнажённые груди отвисают чуть ли не до колен. Поскольку почти ежедневно погибает кто-то из их родственников, женщины бродят в рваных старых платьях, их лица выпачканы грязью и золой. Всё же многие из них имеют очень красивые наряды, которые они надевают по специальным случаям. Однако чаще всего они одеваются плохо, и уделяют очень мало внимания своему внешнему виду. Даже странно, что рядом со столь обаятельными мужчинами живут такие дурные женщины. Но судя по всему, эти мужчины не имеют никакого представления о той красоте, какая существует в нашем понимании. Поэтому их вполне удовлетворяют уродливые женщины. Обычно же Вороны не придают значения красивой внешности, и молодая девица приятной наружности вызывает в них не больше желания, чем любая другая» (Denig «Five Indian Tribes of the Upper Missouri»).

На мой взгляд, Дениг нарисовал не портрет женщин Вороньего Племени, а по-настоящему страшную карикатуру. Нет никаких сил заставить себя поверить, что вся женская половина племени представляля собой поголовно вонючих страшил с «огромными обнажёнными грудями, отвисающими чуть ли не до колен».

Кэтлин и Курц в общем-то поддерживали точку зрения Денига по поводу красоты этих женщин, хотя выражались и не в столь категоричных формах. «Женщины Ворон славятся больше своим умением выделывать и расшивать кожу, а не красотой лица или тела» (Kurz «Journal»). А Кэтлин говорил: «Женщин Ворон не назовёшь симпатичными, так что я не стану уделять им много внимания. Как и все индеанки, они – рабыни своих мужей, несут на своих плечах всё домашнее хозяйство». Но что касается внешнего вида и опрятности, то Кэтлин явно не соглашается с Денигом: «Женщины здесь одеваются достойным образом, многие даже пышно и с большим вкусом. Их платья из кожи оленя или горного барана шьются очень длинными и опускаются от подбородка до самой земли. Эти платья часто украшены шкурками горностая и изящно расшиваются иглами дикобраза и бусами. Женщины Ворон, как и другие индеанки, которых мне приходилось видеть, расчёсывают волосы над лбом на пробор и втирают в пробор красную глину, разведённую на жире» (Catlin «Notes and Letters»).

О мужчинах Кэтлин отзывался с особенным восторгом: «Где бы они ни появились, их всегда узнаёшь по прекрасной белой одежде и высокой, элегантной фигуре. Большинство мужчин достигает шести футов. Черноногие, в сравнении с Воронами, больше похожи на Геркулеса, широкоплечи, коренасты, с раздутой грудной клеткой, да и костюмы их обычно шьются из тёмно-коричневой кожи… Вороны – самые очаровательные индейцы, и с момента нашего знакомства они вели себя очень дружелюбно. Впрочем, эти люди иногда нападали на путешественников и звероловов, когда те появлялись на их территории. Мне даже приходилось слышать, что их называли разбойниками и ворами высшего пошиба. Но сами-то они не считают себя таковыми. Воровство, по их понятиям, есть самое гнусное занятие. Они же называют свои деяния ловлей и захватом, когда, например, воруют лошадей у каких-нибудь трапперов и высоко оценивают такие подвиги… А почему бы нет? Раз уж белые люди незаконно вторгаются на их территорию, пересекают её из конца в конец, бьют дичь, вылавливают бобров и добывают прочие ценные меха, не платя за это ни гроша, индейцы полагают вполне естественным брать у европейцев то, что им по вкусу. Читатель, я смотрю на индейцев как на самых честных и благородных представителей человеческой расы из всех, которых мне приходилось встречать когда-либо. Что же до воровства, то я утверждаю, что индеец ни при каких обстоятельствах не позволит себе украсть у вас что-нибудь, если вы доверитесь его чести» (Catlin «Notes and Letters»).

Об их пристрастии к грабежам писал Вильям Гордон в своём отчёте о состоянии торговли пушным товаром (октябрь 1831): «Весной меня ограбили индейцы Вороньего Племени – люди, среди которых я провёл целую зиму, которым делал всяческие подарки и вообще был с ними в наилучших отношениях. Однако стоило им повстречать меня, когда я был совершенно один, они без колебаний отобрали у меня абсолютно всё, даже порох и свинец, предназначенный для моего личного пользования. После того меня грабили ещё дважды… Так что мне хорошо знакомы опасности торговли… Они не стыдятся воровать и запросто рассказывают об этом с присущей им откровенностью…»