Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации - Владимир Козаровецкий

Это подтверждается и беловым вариантом, оставшимся Пушкиным неиспользованным из-за его слишком откровенной подсказки; вместо последней фразы там было:

«Звание издателя не позволяет нам хвалить, ни осуждать сего нового произведения. Мнения наши могут показаться пристрастными».

«Предисловие имеет характер мистификации и проникнуто глубокой, хотя и скрытой иронией», — заметил Лотман — и почему-то на этом и остановился, так и не сделав дальнейшего, решающего шага. Согласен, иронией — но в чей адрес? Ирония не существует сама по себе, без адресата. И зачем между этим предисловием и самой главой Пушкин втиснул еще и «Разговор» и как это стихотворение соотносится с предисловием?

XII

В подходе к разбору этого стихотворения и его месту в публикации 1825 года я также опираюсь главным образом на исследование Баркова — на его книгу «Прогулки с Евгением Онегиным» (я расхожусь с ним лишь в некоторых частностях).

Итак, к Книгопродавцу приходит Поэт — как мы потом поймем, с намерением продать рукопись. Начинается «Разговор» таким «вступлением»:

КнигопродавецСтишки для вас одна забава,Немножко стоит вам присесть,Уж разгласить успела славаВезде приятнейшую весть:Поэма, говорят, готова,Плод новый умственных затей.Итак, решите; жду я слова:Назначьте сами цену ей.

В Предисловии к главе сказано, что «несколько песен… уже готовы», здесь же говорится (со слов «славы»), что «поэма… готова», а публикуется — только одна глава. Так что же принес для продажи Поэт? Забежим вперед, в самый конец публикации — в конец Первой главы: вот ее последняя строфа:

Я думал уж о форме плана

И как героя назову;

Покамест моего романа

Я кончил первую главу;

Пересмотрел все это строго;

Противоречий очень много,

Но их исправить не хочу ;

Цензуре долг свой заплачу

И журналистам на съеденье

Плоды трудов моих отдам;

Иди же к невским берегам,

Новорожденное творенье,

И заслужи мне славы дань:

Кривые толки, шум и брань!

Отсюда следует, что Поэт написал первую главу и принес ее на продажу. Следовательно, далее он будет писать очередные главы — и публиковать их «по мере изготовления», намереваясь на «писать Поэму песен в двадцать пять». Здесь имеет место также отсыл к Стерну («как героя назову») и признание «автора» в собственной беспомощности («Противоречий очень много, Но их исправить не хочу»), которую «автор»-Онегин скрывает за нарочитой небрежностью («не хочу»).

Фактически все стихотворение — один большой монолог Поэта, который, отвечая на «наводящие» вопросы Книгопродавца, вспоминает. Сначала он вспоминает, как он начинал писать. Тогда он «музы сладостных даров Не унижал постыдным торгом». Из реплики Книгопродавца видно, что у Поэта когда-то была и слава (или, по меньшей мере, известность), но Поэт выдает сегодняшнее кредо:

Блажен, кто молча был поэтИ, терном славы не увитый,Презренной чернию забытый,Без имени покинул свет!

Из «презренной черни» и из дальнейшего видно, что этот Поэт — не Пушкин, что он свет покинул бесславно и забыт, а сейчас, противореча себе, вынужден вернуться в литературу. При этом он, видимо, полагает, что его книга будет не только издана, но и продана, хотя он уже давно «покинул свет», — что, вообще-то, невозможно, если Поэт не увит «терном славы». Книгопродавец наводит его на разговор о женщинах («сердце женщин славы просит»), и Поэт произносит часть этого «монолога», проникнутого явно не забытой обидой:

Когда на память мне невольноПридет внушенный ими стих,Я так и вспыхну, сердцу больно:Мне стыдно идолов моих.К чему, несчастный, я стремился?Пред кем унизил гордый ум?Кого восторгом чистых думБоготворить не устыдился?

Эта часть монолога подтверждает, что поэт, произносящий этот монолог, — не Пушкин: у Пушкина было принципиально иное отношение к женщинам, своих стихов, посвященных женщинам, которых он любил, он никогда не стыдился; наоборот, каждой из них он был благодарен за пережитое им чувство, даже если его чувство было безответным. («Безответная любовь не унижает человека, а возвышает его».) Отвечая на следующий «наводящий вопрос» Книгопродавца, Поэт приоткрывает и причину незаживающей обиды — отказ:

Она одна бы разумелаСтихи неясные мои;Одна бы в сердце пламенелаЛампадой чистою любви.Увы, напрасные желанья!Она отвергла заклинанья,Мольбы, тоску души моей:Земных восторгов излиянья,Как божеству, не нужно ей.

Далее на слова Книгопродавца «Не продается вдохновенье, Но можно рукопись продать» Поэт отвечает прозой: «Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись. Условимся». На этом «Разговор» кончается, и далее идет текст Первой главы.

XIII

Перед нами вполне традиционный Пролог: автор приходит к «издателю», приносит рукопись (и продает ее); текст первой главы романа и есть та самая рукопись. При таком понимании этой связки «Предисловие-„Разговор“-Первая глава» все вопросы получают однозначные ответы: предисловие «написано издателем», «Разговор», написанный Пушкиным, — это разговор между Книгопродавцом-«издателем» и Евгением Онегиным, первая глава — первая из обещанных 25 песен «пишущегося Онегиным романа». Из «Разговора» видно, что его время отнесено в некое будущее, в котором Онегин, когда-то имевший славу, забыт и живет в глуши; что-то заставило его — скорее всего, давние обиды, послужившие источником мстительности, — начать писать этот роман. «Издатель», видимо, знающий Поэта или знавший его ранее (к тому же уже «поговоривший» с ним и понимающий, что мотивы замысла затеянного им романа таковы, что не смогут питать его на протяжении 25 песен), подозревает, что окончить роман Онегину не удастся, о чем и пишет в предисловии. Если же перейти в эпиграмматический пласт, то Пушкин предсказывал Катенину, что тот будет забыт и последние дни проведет в глуши и в одиночестве, затем попытается вернуться в литературу, но эта попытка будет безрезультатной. Это пушкинское предвидение поразительно по точности: говоря словами Пастернака, «все до мельчайшей доли сотой и оправдалось, и сбылось»! Катенин действительно пытался вернуться в литературу — и безрезультатно; сегодня Катенин совершенно забыт, и недавно отмеченное …летие со дня его рождения прошло под девизом «Катенин, друг Пушкина»; в противном случае о нем и не вспомнили бы.

С точки зрения времени описанного в «Разговоре» диалога все события сюжета онегинского романа — из прошлого Поэта; следовательно, по отношению к этим событиям «Разговор» — эпилог ; именно так трактует его Барков. С этим вполне можно согласиться, в конечном счете, это не принципиально, как именно назвать «Разговор» по отношению к роману — прологом или эпилогом. Важно, что это стихотворение имеет прямое отношение к тексту романа, что оно проливает свет на характер главного героя и одновременно «автора»-рассказчика, не забывшего и пестующего свою обиду, и что уже при публикации первой главы Пушкин знал и заранее объявлял не только о том, что роман не будет закончен, что «автор» его не допишет и оборвет повествование, но и о том, что Онегину в романе будет отказано.

«Ну, и как вам, дорогой читатель, спрашивал Барков, пушкинская мистификация по поводу Татьяны, которая „экую штуку удрала… — взяла да и отказала Онегину!“» (фраза, сказанная Пушкиным даме на балу незадолго до публикации главы с тем самым отказом и вошедшая в хрестоматии литучебы как свидетельство своеволия героев литературного произведения)? Барков по этому поводу справедливо заметил, что на самом деле это Пушкин со всеми нами «штуку удрал».