Бальзам Авиценны - Василий Веденеев

Хивинцы появились во второй половине дня, когда солнце уже начало клониться к закату и тени сильно удлинились. Усталые кони шли шагом, всадников разморило, они изнывали от жары и однообразия пейзажа – глазу русского человека, привычного к лесам, не за что зацепиться среди унылых песков, тянувшихся на многие сотни верст. А ну их совсем, эти пески, скорее бы хоть степь начиналась! Пусть солончаковая, но все же землица!

Подобно стае хищных птиц, басурманы держались в отдалении от жертв и описывали широкие круги, высматривая, как бы половчее ударить, чтобы покончить с делом разом: уже дважды они обламывали зубы и теперь хотели действовать наверняка.

Бессмертный загнал патрон в ствол винтовки. Самсонов вытянул из ножен шашку, а Епифанов поудобнее перехватил обломок древка пики. Безоружный Прокофий Рогожин шептал молитвы и крестился. Он подобрал бы хоть камень, чтобы не оставаться с голыми руками – негоже русскому солдату идти на заклание, аки агнцу, – но где его тут возьмешь, камень-то?

Пристально всматриваясь в колышущееся, как занавес, марево, урядник насчитал семь верховых. Но кто знает, сколько басурман на самом деле обложили скитальцев? Вдруг за пологими барханами прячется еще с десяток или два?

– Ну, держись, православный! – Кузьма прищурился, выискивая цель. – Двоих точно ссажу, а потом как Бог рассудит.

Самсонов привстал на стременах, озирая пески. Хивинцы сужали круги, но приближаться на расстояние ружейного выстрела опасались: меткость казаков была хорошо известна. Упускать добычу им тоже не хотелось – каждый крепкий славянский раб стоил приличных денег.

– Господи, – простонал Рогожин. – Что же это делается-то? Аким, помахай тряпкой! Может, уйдут?

– Держи карман шире, – зло ощерился урядник. Тем не менее рослый Епифанов выпрямился в седле, поднял над головой обломок пики с черным платком, подаренным караван-баши, и начал размахивать им, будто собрался гонять голубей. Честно говоря, он тоже мало верил, что азиаты испугаются куска линялой материи, но утопающий хватается и за соломинку.

И случилось чудо! Хивинцы начали сдерживать лошадей, потом сбились в кучу и остановились в отдалении. Спустя несколько минут басурмане как по команде развернулись и погнали коней за барханы, словно их понесло туда неведомым ветром. Проводив их удивленными взглядами, русские вздохнули с облегчением, все еще не веря в счастливое избавление. Однако хивинцы не вернулись.

– Вот это да! – Бессмертный ошарашенно покрутил головой.

– Получилось, получилось! – Прокофий радовался, как ребенок. По его грязному рябому лицу текли слезы радости, оставляя на пыльных щеках серые дорожки.

– Слава те, Богородица! – широко перекрестился Самсонов,

Епифанов, улыбаясь, как блаженненький, мял и щупал черный платок с зелеными разводами. Он даже зачем-то понюхал тряпку – в его голове никак не укладывалось, в чем заключается ее неведомая сила заставившая басурман отступиться? С виду-то вроде ничего особенного, а поди ж ты!..

Колодец они отыскали на второй день. Хивинцы более не беспокоили, и русские почувствовали себя увереннее, хотя все равно ехали с опаской, не доверяя азиатам. Источник оказался скудным, но воды хватило и людям, и лошадям, жадно цедившим ведро за ведром. Особенных припасов путники не имели: ели то, что досталось от все тех же караванщиков. Пожевав черствых лепешек, вяленого мяса и сушеных фруктов, запили скудную трапезу водой и завалились спать, определив очередность караула.

Последующие два дня пути показались им сплошным тягучим кошмаром – вода кончалась, колодцев на пути не было, солнце прожигало до костей, кони заморились, а кругом тянулись немые и безлюдные пески. Грешным делом, уже начали думать, что коварные басурмане послали их на верную погибель, указав двигаться совсем не в ту сторону, а чтобы продлить мучения, сообщили, где колодец. Чуть было не вернулись к источнику: не пропадать же совсем в гиблой стороне, но к исходу второго дня увидели на дальнем песчаном холме силуэт знакомого всадника.

– Никак Савельев? – моргая воспаленными глазами, прохрипел урядник.

– Хде? – Самсонов приложил ладонь козырьком ко лбу. – Точно, его кобыла! Глянь, пятно на крупе. Эгей!

Он привстал на стременах, сорвал с головы папаху и начал размахивать ею, пытаясь кричать, однако из пересохшего горла вырвался только сиплый стон. И все-таки их заметили.

Меньше чем через час они сидели на кошме перед хорунжим и пили казавшуюся сладкой воду, не имея сил оторваться от нее и сказать хоть слово. Матвей Иванович нервно теребил сивую бороду на почерневшем лице и ждал, пока страдальцы утолят жажду. Наконец, он не выдержал:

– Где Федор Андреевич? Живой?

Бессмертный с трудом оторвался от пиалы с водой и поднял на Денисова слезящиеся глаза:

– Живой… Вот, передал. – Он выташил из-за пазухи сверточек, перетянутый тонкой цепочкой, и подал хорунжему. – Письмо там.

– Сам-то он где?

– С караваном к афганцам пошел, – тяжело вздохнул Аким.

– Ошалел, что ли? – вскинулся Матвей Иванович. – Какой еще караван? Зачем пошел? Не могли удержать?

– Нафтулка тама крутился. – Урядник сокрушенно опустил голову, успевшую зарасти волосами за время скитаний. – Небось, он его и подбил. Капитан сказал, что хочет достать подарок слепого старика: карта ему нужна! А нам приказал до тебя подаваться.

– Черт знает что! – Денисов с остервенением рванул цепочку, ее звенья лопнули под сильными пальцами, и на кошму посыпались драгоценные камни, радужными искрами вспыхивая в солнечном свете. Хорунжий обалдело уставился на них, потом собрал в кучку и пробежал глазами каракули на шелке.

– В догон бы за ним? – робко предложил Епифанов.

– Поздно. – Матвей Иванович смял лоскут шелка и зажал его в кулаке. – Караван, думаю, уже к перевалам дотянулся. Не достанем мы их! Молиться теперь остается за раба Божия Федора…

Федор Андреевич наблюдал, как азиаты прилаживали поклажу на верблюдов, собираясь вновь идти в пустыню, всякий раз менявшуюся от постоянного жгучего дыхания ветра-гармсиля. Его название он узнал от Нафтуллы: после ухода русских тот постоянно вертелся около капитана, ни на минуту не оставляя его одного.

– Мы пойдем там, где нет вода, – полуприкрыв глаза, вещал купец. – Курды гонят овец через перевалы, а красные волки пьют овечью кровь, потому что нет вода.

Погонщики сноровисто приторачивали неперетирающейся шерстяной веревкой бочонки с водой по обеим сторонам верблюжьего горба. Бочонки – особенной формы: плоские и продолговатые, сделанные из легких и прочных, как сталь, тутовых дощечек. Движения рук азиатов – легкие и точные: стоит только одному узлу веревки ослабнуть в долгой дороге, как произойдет страшная беда, и кому-то придется заплатить жизнью за небрежность.