Бальзам Авиценны - Василий Веденеев

Караулить решили по двое, и Кутергин напросился в подчаски к Бессмертному. Их должны сменить унтер Епифанов и Самсонов, а под утро двужильный Кузьма собирался вновь заступить в караул с Прокофием Рогожиным. Постепенно у костра все успокоилось. Нафтулла опять улегся и укрылся с головой халатом, а по другую сторону тлеющих углей устроились русские.

Федор Андреевич взял у казака винтовку и внимательно осмотрел: хорошее оружие, бьет далеко и точно, прикладистое и не тяжелое. Винтовку сделали в Англии, и еще недавно дерева ложа и металла ствола касались руки британских оружейников, а теперь она очутилась в руках азиатских разбойников почти на другом краю света. Где они добыли ее, как английское оружие попало в прокаленные солнцем дикие пески?

Вскинув винтовку к плечу, Кутергин поглядел в темноту через прорезь прицела. Как было бы все просто, если постоянно смотреть на мир через оружейный прицел! Тогда тот, кто рядом, – обязательно друг, и он тоже смотрит через прицел и одну сторону с тобой. А тот, кого ты видишь на мушке, – враг! Но кто, к примеру, Нафтулла – друг или враг? Сейчас он рядом, а завтра может оказаться на мушке, или сам поймает тебя холодным черным глазом через прорезь прицела.

Кутергин вернул ружье уряднику и спросил:

– О чем задумался, Кузьма?

– Да так. – Бессмертный усмехнулся. – Не примите в обиду, вашбродь, но думал, какая фамилия ваша странная. Не русская вроде.

– Русская, – заверил его Федор Андреевич. – Просто в давние времена приключилась с моим предком история. Родом он был из старинного города Курска и в бою угодил в плен к степнякам. Один из ближних бояр князя Дмитрия Донского выкупил его за теньгу, деньги по-татарски. С той поры и прозвали предка: курянин, выкупленный за теньгу. Вот и получилась фамилия: Кутергин, а в ней смешались Курск и теныа.

– Чего же, все в роду воевали? – поинтересовался казак.

– Да, все мужчины военные.

– Понятно, – протянул урядник и, понизив голос, шепнул: – Дальше-то как думаете, вашбродь?

Федор Андреевич немного смешался и, стараясь скрыть это, потер ладонью заросшую щетиной щеку: что ответить уряднику, привыкшему верить слову офицеров и надеяться на их знания и опыт? Аборигены отступили временно, но не ушли – дикие, тупые люди, они видят реальную возможность захватить рабов и так просто от добычи не откажутся. Для них пески – родной дом, и азиаты готовы ждать день, два, неделю, пока русские совсем не ослабеют и не прекратят оказывать ожесточенное сопротивление. Какие действия враги предпримут на рассвете? Сам капитан непременно бы атаковал, пусть даже без надежды на успех, но чтобы не дать противнику покоя, измотать его. Вернее, он бы имитировал атаку и делал так раз за разом, пока не добился б своего, у азиатов могут быть иная тактика и разумение – разве влезешь им в голову? Спасение в одном: выбраться из песков. Но как?

– Утро вечера мудренее, – уклончиво ответил он, и Бессмертный тяжело вздохнул: его надежды услышать от ученого офицера, как спастись от навалившихся напастей, не оправдались…

Утро пришло, как всегда, ясным и солнечным – тучка на небосклоне или дождь были в этих краях явлениями из ряда вон выходящими, и о них местные жители помнили долго. Пески сначала потеряли ночную зеленоватую серость, стали розовыми от света зари, а потом вновь приобрели привычный желто-белый цвет. Купол небес снова сделался выше, прозрачней, и в его бирюзовой синеве медленно поплыло к зениту раскаленное светило.

Федор Андреевич пробудился от звуков голосов и веселого потрескивания костра. Невыспавшийся урядник зло косился в сторону Нафтуллы, возносившего молитвы Аллаху, повернувшись лицом к Мекке. Рогожин и Епифанов жарили последний кусок конины, а Самсонов принес воду из колодца – после сна она показалась удивительно прохладной и вкусной, даже сладкой. Ночью, сдав караул унтеру и казаку, Кутергин лег и долго сопротивлялся навалившейся дреме, опасаясь новой вылазки азиатов, но усталость победила, и он провалился в сон. Сейчас он первым делом взбежал на гребень бархана и осмотрелся: не видно ли где конных? Горизонт был чист.

– Идите завтракать, вашбродь, – позвал Аким. – Мы уже глядели. Вроде нет басурманов. А этот талдычит, мол, они не ушли.

Унтер кивнул на Нафтуллу; тот уже закончил молитву и свернул коврик. Подойдя к костру, он сел и стал прислушиваться к разговорам русских.

– Нам любым путем нужно вырваться из песков, – с трудом прожевав жесткую конину, сказал капитан.

– Денисова пойдем искать, – поддержал Бессмертный.

Епифанов, Рогожин и Самсонов работали челюстями и согласно кивали – сейчас, когда рядом сколько хочешь воды, путь через пески не казался им таким страшным. Человеку свойственно быстро забывать плохое, иначе ему слишком трудно жилось бы на свете.

– Как ты хотел уйти? – неожиданно спросил Нафтулла и показал на дальний бархан: на его гребне, словно вырезанный из черной бумаги, застыл силуэт всадника. Несколько мгновений он оставался неподвижен, будто специально позировал, а потом исчез.

Прокофий Рогожин застыл с поднесенным ко рту куском. Бессмертный недобро прищурился. Самсонов помрачнел, а унтер Епифанов хотел пустить крепкое словцо, но сдержался и только крякнул. Федор Андреевич пристально поглядел в черные равнодушные глаза Нафтуллы:

– Ты можешь вывести нас отсюда? Я хорошо заплачу тебе за услуги.

Купец отвел взгляд и пожал плечами, как бы выражая сожаление, что вынужден объяснять прописные истины:

– Мне не нужна твой Денис-бала. Мне нужна через горы, к пушту.

«Он идет в Афганистан? – удивился Кутергин. – И хивинцы его не пугают? Почему?»

– Ты не боишься этих? – Он кивнул в сторону песков. – Они ведь могут и тебя повести с веревкой на шее.

– Меня? – искренне удивился Нафтулла. – Меня нет!

– Почему? – не отставал капитан.

Нафтулла опять пожал плечами и отвернулся: он явно не желал продолжать разговор на эту тему и заставить его говорить можно было только силой, угрозами или хитростью. Но кто знает, чего боится этот азиат и как его перехитрить? А силу капитан применять не хотел, опасаясь потерять пусть и ненадежного, но все же союзника.

– Слушай, Нафтулка! – угрожающе начал урядник, но Федор Андреевич дал знак ему замолчать. Бессмертный обиженно поджал губы и, поглаживая ствол винтовки, выразительно поглядел на купца, как бы случайно направив дуло ему в живот.

– Скоро здесь пройдет караван, – ни к кому не обращаясь, тихо сообщил Нафтулла. – Я уйду с ним к перевалам.

– Караван? – оживился Федор Андреевич. – Откуда знаешь? Далеко он отсюда?

– Несколько фарсангов.

Капитан едва сумел скрыть досаду: несколько фарсангов – это все и ничего! На Востоке издревле существовала своя мера пути – фарсанг, в корне отличавшаяся от европейских верст, милей и лье. Если в Европе измеряли расстояние, то люди Востока измеряли количество энергии, затраченной на его преодоление. Поэтому одно и то же расстояние в горах и на равнине имело разное выражение в фарсангах. И каждый караван-баши или мукавим, старшие в караванах, имели собственное представление о фарсанге. Попробуй тут разобрать, когда придет караван? Для азиатов время вообще имело относительное значение: какая разница, днем раньше или днем позже?