Одинокий странник. Тристесса. Сатори в Париже - Джек Керуак

разговаривала с каким-то акцентом кокни. Я поспешил наружу с полной торбой на горбе, и в сквере птица, которой я никогда не слышал, парижский певун у дымной утренней Сены.

Я сел на поезд в Дьепп, и мы отправились, сквозь дымные предместья, через Нормандию, сквозь угрюмые поля чистой зелени, каменные коттеджики, некоторые из красного кирпича, какие-то с деревянными каркасами и заполнены камнем, в мороси вдоль похожей на канал Сены, все холоднее и холоднее, сквозь Вернон и местечки с названиями вроде Вовэ и Что-то-сюр-Сье, в мрачный Руан, который место ужасное, дождливое и унылое, гореть на колу там никому не пожелаешь. Все время разум мой был возбужден мыслью об Англии к ночи, о Лондоне, о тумане настоящего старого Лондона. Как обычно, я стоял в холодном тамбуре, в самом поезде места не было, временами садился на свой мешок, стиснутый бандой орущих валлийских школяров и их тихим тренером, который ссудил меня, почитать, газетой «Дейли мейл». После Руана еще более мрачные нормандские живые изгороди и лужки, затем Дьепп с его красными крышами и старыми набережными, и булыжными улочками с велосипедистами, печные трубы курятся, угрюмый дождь, жгучий холод в апреле и меня наконец тошнит от Франции.

Судно через канал забито под завязку, сотни студентов и десятки красивых французских и английских девушек с «хвостиками» и короткими прическами. Мы проворно покинули французский берег и за паводком бессодержательной воды начали различать зеленые ковры и луга, отрывисто остановленные словно бы карандашной чертой у меловых утесов, и то был тот оскипетрованный остров, Англия, весенняя пора в Англии.

Все студенты запели разухабистыми бандами и прошли к своему зафрахтованному сидячему вагону на Лондон, а меня усадили (я был садись-на-свободное), потому что сглупил и признался, что в кармане у меня лишь эквивалент пятнадцати шиллингам. Сидел я рядом с вест-индским негром, у которого вообще не было паспорта, и он перевозил кипы странных старых пальто и штанов. На вопросы офицеров отвечал странно, выглядел крайне смутным, и фактически я вспомнил, что он рассеянно столкнулся со мной на борту, когда сюда плыли. Два высоких английских бобика в синем наблюдали за ним (и за мной) с подозрением, со зловещими скотленд-ярдскими усмешками и странным длинноносым раздумчивым вниманием, как в старых фильмах про Шерлока Холмса. Негр глядел на них в ужасе. Одно его пальто упало на пол, но он не обеспокоился его поднять. В глазах иммиграционного офицера (молодого интеллектуального хлыща) уже зажегся безумный блеск, а теперь другой безумный блеск вспыхнул и в глазу у какого-то детектива; и я вдруг понял, что мы с негром окружены. Вышел нас допрашивать огромный жизнерадостный рыжеголовый таможенник.

Я рассказал им про себя — еду в Лондон получить чек от английского издателя, а затем поплыву в Нью-Йорк на «Île de France». Они мне не поверили — я был небрит, у меня на горбу торба, выглядел я бродягой.

«Вы меня кем считаете!» — сказал я, и рыжий ответил: «В том-то и дело, мы не вполне имеем хотя бы малейшее понятие о том, чем вы занимались в Марокко, или во Франции, или зачем приехали в Англию с пятнадцатью бобами». Я им велел позвонить моим издателям или моему агенту в Лондон. Они позвонили, но им не ответили — была суббота. Бобики не спускали с меня глаз, поглаживая подбородки. Негра уже увели куда-то вглубь, как вдруг я услышал кошмарный стон, словно бы психопата в больнице для душевнобольных, и сказал: «Что это?»

«Это ваш дружок-негр».

«Что с ним не так?»

«У него нет паспорта, нет денег, и он, очевидно, сбежал из психзаведения во Франции. Так, у вас есть способ как-то подтвердить свою историю, иначе нам придется вас задержать».

«Под арестом?»

«Вполне. Дорогой мой дружище, нельзя приезжать в Англию с пятнадцатью бобами».

«Дорогой мой дружище, вы не вправе арестовывать американца».

«Еще как вправе, если у нас есть основания для подозрений».

«Вы не верите, что я писатель?»

«Откуда же нам это знать».

«Но я на поезд опоздаю. Он с минуты на минуту отправится».

«Дорогой мой дружище…» Я порылся в сумке и вдруг нашел журнальную заметку обо мне и Генри Миллере как писателях, и показал ее таможеннику. Он просиял:

«Генри Миллер? Это до крайности необычайно. Его мы задерживали несколько лет назад, он вполне себе Нью-Хейвен расписал». (То была Новая Гавань помрачнее, чем в Коннектикуте с ее рассветными угольными дымами.) Но таможенник стал неимоверно доволен, еще разок проверил, как меня зовут, в статье и по документам, и сказал: «Ну, я боюсь, теперь мне придется всему рассыпаться в улыбках и рукопожатиях. Мне ужасно жаль. Мне кажется, мы можем вас впустить — при условии, что вы покинете Англию в течение месяца».

«Не беспокойтесь». Поскольку негр орал и бился где-то внутри, а мне было кошмарно грустно оттого, что он не добрался до другого берега, я побежал к поезду и едва на него успел. Все веселые студенты расположились где-то впереди, и вагон был мой целиком, и мы безмолвно и быстро отправились в славном английском поезде по сельской местности былых Блейковых ягнят. И я был в безопасности.

Английская местность — тихие фермы, коровы, луга, торфяники, узкие дороги и фермеры на велосипедах, ждущие на переездах, а впереди субботний вечер в Лондоне.

Городские окраины в предвечерье как старая греза о солнечных лучах сквозь послеполуденные деревья. Вышел на вокзале Виктория, где некоторых студентов встречали лимузины. С торбой на горбе, взбудораженный, я пошел в сгущавшихся сумерках по Букингем-Палас-роуд, впервые видя долгие пустые улицы. (Париж — женщина, а вот Лондон — независимый мужчина, пыхающий в пабе трубкой.) Мимо дворца, по моллу через Сент-Джеймс-парк, на Стрэнд, потоки машин и выхлопы, и потрепанные английские толпы, вышедшие в кино, Трафальгарская площадь, дальше на Флит-стрит, где движение меньше и пабы тусклее, и печальные боковые переулки, почти до самого собора Святого Павла, где все стало слишком уж Джонсониански печально. Поэтому я повернул обратно, усталый, и зашел в паб «Король Лад» за шестипенсовым валлийским гренком с сыром и крепким портером.

Я позвонил своему лондонскому агенту по телефону, рассказал о своем затруднении. «Дорогой мой дружище, это ужасное невезение, что меня сегодня днем не было. Мы навещали мать в Йоркшире. Вас пятерка выручит?»

«Да!» Поэтому я сел на автобус до его нарядной квартиры у Букингемских ворот (прошел в аккурат мимо, когда только слез с поезда) и поднялся познакомиться с достойной пожилой парой. Он с козлиной бородкой