Тюрьма и воля - Михаил Ходорковский

Если бы они были «куплены» мной — кто бы их пустил? Или меня принимают за наивного, который «покупал», но не «держал»?

Нет, власть прекрасно знала — все это чушь и выдумки.

«Подкуп» депутатов незаконен по законодательству большинства стран, и членам совета директоров пришлось бы нести ответственность «у себя дома», если бы наши выплаты шли на цели, не соответствующие западной практике. Мы эту практику подробно изучали. Так что, если речь идет о деньгах компании, то их расходование шло через совет директоров, где иностранцы «проедали всю плешь» мне и нашим юристам, приводя цели платежей в соответствие с принципами американского законодательства о лоббизме, так как «в случае чего» им бы пришлось отвечать именно по американским законам. Да и ЮКОСу тоже (это специфика фондового рынка АДР).

Наши псевдопатриотические прокуроры специально отметили в обвинительном заключении, что «когда даже на теоретическом уровне возник вопрос о возможности нарушения американского законодательства, Ходорковский категорически отказался…». Нашли чем укорить!

А за расходование личных денег я отчитываться не был должен ни перед кем. Тем более что никакой прямой коммерческой выгоды от этого не было. Моя «политическая» позиция всегда заключалась в том, что сильные, независимые оппозиционные партии — это единственная страховка от авторитаризма. И когда был Ельцин, и когда пришел Путин, помимо прагматического взаимодействия я всегда помогал оппозиции.

Ельцин с этим мирился, Путин с 2003 года решил строить режим, для которого независимая, влиятельная оппозиция неприемлема, где все финансирование замыкается лично на него. Такое вот «ручное управление» политической системой. Знаете, а ведь я согласился. Единственное, что не смог, не захотел сделать, — это запретить моим коллегам исполнять уже взятые на себя обязательства. Что, как рассказал на суде Касьянов, и стало поводом для атаки[46].

Впрочем, думаю, не эта мелочь, нашлась бы другая. Смотрю на то, что происходит, и понимаю: будучи идеологическим сторонником Ельцина, после десятилетия борьбы за демократию (при всех минусах, ошибках, отклонениях мы боролись за демократическое развитие страны) поддерживать, пусть даже молча, Путина образца конца 2003 года и дальше, я бы не смог никогда. Может быть, чуть дольше уговаривал бы себя, если бы он не начал атаку. Но в какой-то момент все равно возникла бы та грань, переход через которую означал бы для меня предательство идеалов, как я их понимаю. Так что, назначив меня своим врагом, он просто ускорил события.

Глава 6

Золотое время банкиров-дилетантов

Наталия Геворкян

Внимательный взгляд, крупные очки в мощной оправе, усы, темные волосы, очень серьезный молодой человек, которому идет улыбка, но он этим почему-то не пользуется. Таким я впервые увидела Ходорковского в начале 1990-х. Кстати, позднее он как будто понял, что улыбка — это довольно существенная часть внешнего имиджа, немаловажная для собеседника, и научился улыбаться. Косвенно это мое предположение подтвердил и сын Ходорковского Павел, который сказал, что от своих американских партнеров по бизнесу Михаил перенял привычку улыбаться несмотря ни на что. Он говорил, что нужно «проецировать позитив».

Ходорковский оставлял впечатление человека спокойного, который все время усердно о чем-то думает. Знаете, есть такой тип людей, которым при встрече ну просто невозможно задать вопросы: «Как дома? Как дети?» Их можно только спросить: «Как дела?», имея в виду буквально дела, работу. Все, кто с ним работал, повторяют, как сговорились: «Ты сразу понимал — он главный, лидер». Я этого так не чувствовала, но я с ним и не работала. Толковый — да, это было бесспорно.

Александр Смоленский, один из первых российских банкиров: Я помню первое впечатление от Ходорковского: тихушник, такой комсомолец, симпатичный, в очочках, тихо говорит. Нормальный. Никогда не был агрессивным. Я думаю, что он до сих пор не изменился. Он не был публичной фигурой довольно долго. Был Невзлин — вот он был публичным. Один из лучших лоббистов. А Мишу и видно не было. Он очень целеустремленный. Умный парень. Достаточно здравый.

Банк Смоленского «Столичный» и банк Ходорковского МЕНАТЕП возникли примерно в одно и то же время. МЕНАТЕП, по мнению Смоленского, делал все то же самое, что и остальные банки. Но еще и использовал связи: «Миша же был советником Силаева, потом поработал у замминистра нефти. У него был доступ к бюджетным деньгам. Берешь сегодня 3 рубля, прокрутил, заработал бабки, отдал те же 3 рубля, но они уже не 3 рубля. Вспомни инфляцию — 100–200–300 %!»

Леонид Невзлин: Никакого стартового финансирования от богатых дядечек в партии или в правительстве у банка МЕНАТЕП не было. Банк поднимался за счет бизнеса, которым мы уже занимались, и связей в том же Фрунзенском районе, где он и был зарегистрирован. И дальше все это развивалось методом менеджирования отношений, как и полагается, предложения своих услуг. Были связи, наработанные Центром, и многие стали клиентами банка. С самого начала банк был ориентирован на работу с организациями — частными, государственными, бюджетными, а не на ретейловое обслуживание частных граждан. Мы выстраивали отношения с правительством. Например, работа в правительстве Силаева в течение года дала определенные связи, доверие, мы могли легко выходить на министров, замминистров.

Первые коммерческие банки появились и с дикой скоростью размножились в момент катастрофической финансовой ситуации в России. Егор Гайдар вспоминал, что после смены власти в 1991 году никто не хотел идти работать в правительство. И одной из причин, как он считал, был тот факт, что все прекрасно понимали, что денежные вклады россиян разбазарили и кому-то придется за это отвечать. А никому не хотелось. Вот что он рассказал в одном из своих видеовыступлений в 1995 году: «Вклады — это не записи на счетах, это то, во что они вложены, чем обеспечены: валюта, драгоценный металл, золото. В 1985 году вклады в Сбербанке были обеспечены $15 млрд валютных резервов, золотым запасом — 1300 тонн золота. Когда я пришел работать в правительство, получил несколько первых документов. Вот записка Внешэкономбанка: к концу октября 1991 года ликвидные валютные ресурсы были полностью исчерпаны, в связи с чем Внешэкономбанк СССР был вынужден приостановить все платежи за границу. От $15 млрд осталось $16 млн, одна тысячная часть. Теперь золотой запас. Из 1300 тонн, накопленных еще при императорах, к этому времени осталось 289 тонн. Только в 1990 году правительство Рыжкова вывезло 478 тонн золота. А в 1991 году правительство премьера Павлова — еще 324 тонны. Всем было понятно: вклады разбазарены, на протяжении многих лет вкладывались в гонку вооружений, в Афганистан, на помощь развивающимся странам».